Мне тоже иногда вспоминаются забавные и немного странные случаи из жизни. Как-то едем в автобусе. Полдень, народу немного, только сидячие места и заняты. Я в подряснике с крестом стою на задней площадке. Едем. На одной из остановок в салон заходят трое молодых ребят, лет по семнадцать, – веселые, вроде трезвые, смеются. Оно и правильно: молодые должны смеяться, потом наступит время забот и проблем, а пока можно и повеселиться.
Однако замечаю, что эта смеющаяся троица начинает постепенно смещаться в мою сторону и потихоньку так зажимать меня в угол салона на задней площадке. Вдруг один из ребят как бы случайно, падая на спину, прижимает меня к стенке. Они уже вовсю хохочут, я отхожу в другой угол, а юноша бьется об меня уже боком.
Чувствую, назревает драка – что делать? Я не могу их бить – каноны не позволяют, а на мне еще и крест. Смотрю на людей, что едут вместе с нами. Видят же, что молодежь над священником куражится. Думаю, может, кто заступится, ведь я же не в Москве, я в родной поселок еду, и эти люди обязательно должны меня знать. А народу забава: мужики в проход со своих мест повылезли, шеи вытянули и с неподдельным интересом ждут, будет драка или нет.
Ладно, думаю, раз драки не избежать, тогда будет так: если успеем к ближайшей остановке подъехать, я выйду, а если не успеем, ну, куда деваться, сниму крест, и начнем публику потешать. Но все «испортила» одна пожилая женщина. Она сидела к нам боком и держала перед собой большую сумку на колесиках и инвалидную тросточку. Эта бабушка и закричала на молодежь:
– Вы что ж это делаете?! Как вам не стыдно – на священника руку поднимать!
И что вы думаете? Ребятки поутихли, отошли от меня в сторонку и, так же похохатывая, вышли на первой же остановке.
Понятно, что потом подошел я к моей спасительнице, поблагодарил ее и спрашиваю:
– Матушка, почему ты за меня заступилась? Вон ведь здоровые дядьки едут, а никто и пальцем не пошевелил, а ты закричала.
– Ой, батюшка, все просто. Нас с родителями, когда мне было всего пять лет, выслали, как семью кулаков, на Север и загнали голых и босых на болота. Нас, таких семей, там много было. Сказали, мол, хотите – живите, не хотите – подыхайте. Короче, как хотите. Вот если бы мы не помогали тогда друг другу, не заступались один за другого, не выжили бы. Там и молиться научилась, все мы тогда только на Бога и надеялись – и выжили. А сейчас я даже рада, что смогла вот хоть на старости лет за священника заступиться. Так на душе радостно!
* * *
Живем мы, сельские священники, скромно. Может, перед кем и стоит проблема, как и во что одеться, а вот у меня такой проблемы нет вовсе. Меня полностью, за исключением мелочей, одевает секонд-хенд. Люди приносят в храм много тряпок, что уже не хотят носить, а что-то от усопших осталось. И моя староста Нина, молодец такая, никогда не забывает про батюшку. А я человек в одежде непритязательный, за модой не гонюсь, так что за все слава Богу.
Но вот как-то матушка решила, что мне обязательно нужно купить зимнюю, не продуваемую ветром куртку. Ну, раз нужно, значит нужно. Поехали на рынок. Там у одного армянина сторговали коричневую замшевую куртку с искусственным зимним воротником на заклепках и подстежке на молнии. Одно было подозрительно: уж больно мало торговец за нее просил. Когда мы уже отдали деньги, он мне сказал:
– Понимаешь, брат, такие куртки уже из моды вышли. И их никто не покупает.
Мне все равно – главное, чтобы вещь была теплая и ветер не продувал. До сих пор эту куртку ношу, сносу ей нет.
Однажды иду после занятий в семинарии на автовокзал в своей новой замшевой куртке. Надел ее прямо на подрясник – наверное, просто поленился его снимать. Иду в здание областного автовокзала и краем уха слышу, как кто-то кричит:
– Нет, ну вы полюбуйтесь на этого упыря! Полюбуйтесь, вот он, кровосос проклятый на нашей народной шее!
На вокзалах всегда обитало несметное полчище бездомных алкашей, поэтому к таким крикам и разборкам все давно привыкли и не обращают внимания. Я тоже не обратил внимания, и напрасно. Оказалось, что «упырь» и «кровосос» – это я. А поводом к негодованию стала моя новая замшевая куртка с искусственным зимним воротником на заклепках.
Неожиданно подбегает ко мне нетрезвая тетенька средних лет и хватается за мою куртку.
– Отдавай, паразит, куртку! Люди, люди, смотрите, как эти попы нас дурят, обжирают! Смотрите, в каких шмотках ходят, на «мерседесах» ездят, а мы, простой народ, что же, с голоду теперь подыхать должны?!
Ну, думаю, попал! Вот ведь угораздило меня пойти в подряснике, поленился снять в семинарии, а теперь получай. Тетка хоть и пьяная, а сильная. Да еще и тяжелая, повисла у меня на руке и не отпускает. Но здесь меня выручили другие пассажиры. Двое молодых ребят, видя, в какую я попал ситуацию, тут же подбежали и оторвали от меня эту тетку.
– Мать, – предлагают, – чего ты хочешь? Давай мы тебе хлеба купим?
Угомонилась.
А однажды со мной произошла ну очень смешная история. Летом иду по улице небольшого городка, что рядом с нашим поселком. Мне нужно было зайти к одному знакомому, тот жил в пятиэтажке. Подхожу к его подъезду. Возле подъезда на лавочке две бабулечки раскладывают стопки журналов. Заглянул, а это уже до тошноты знакомая «Сторожевая башня».
О как! Иеговисты! Дай-ка я с ними немного пообщаюсь. И значения не придал, что на мне подрясник и крест. А для свидетеля Иеговы – это все равно что для быка красная тряпка. Бабушки в ответ на какой-то мой невинный вопрос развернулись – и на меня. Две такие миленькие старушечки: маленькие, худенькие, обе в береточках, у одной золотая фикса во рту.
Оценив ситуацию, они, не сговариваясь, вытянули ко мне свои кулачки и бросились в драку. Честное слово! Это было так неожиданно. Им не хватало только боевого клича типа «банзай!» или «Иегова, вперед!».
Конечно, мне бы ничего не стоило справиться с зарвавшимися пропагандистками наверняка из числа бывших активисток годов этак шестидесятых. Но я не забывал, где на тот момент находился. А находился я во дворе, куда стекались подъезды четырех стоящих квадратом пятиэтажных домов. И за мной в это время могли наблюдать десятки и десятки любопытствующих глаз. Представьте себе эту картину!
Люди с высоты своих этажей смотрят, как поп с крестом на груди дерется с двумя интеллигентного вида старушками. Кого обвинят: их или меня? Конечно же, меня. И скажут или подумают: «Совсем уже попы распоясались! Мало им храмов, уже по дворам старухам от них житья нету». Ведь ни у кого не сработает, что хулиганят-то как раз эти «божии одуванчики». А им, наверное, лестно, это у них за мученичество считается – от православного попа получить подзатыльник. Так что, друзья мои, не нашел я больше ничего лучшего, как бежать. Бежал позорно с предложенного мне поля боя.
* * *
Почитай каждый год мне приходится бывать зимой в Москве на Рождественских чтениях. Встретился там с одним знакомым батюшкой. Он мне рассказал, что накануне вечером какие-то молодые люди в метро ему угрожали и даже преследовать начали. Хорошо, говорит, успел до милицейского поста добежать.
– Ты вечером подрясник не надевай, разные люди в Москве живут, будь осторожен, – предупредил меня.
Наша секция проходила в самом центре города, в Историческом музее, что на Красной площади. Работа секции завершалась, а музей еще был открыт, поэтому я решил пройтись по залам, посмотреть экспозицию, тем более что всегда любил историю. Гуляю, рассматриваю разные древности и замечаю, что за мной ходят и явно хотят заговорить, но не решаются две еще нестарые посетительницы. Тогда я улыбнулся и первым обратился к ним.
Оказалось, обе они из Петербурга и отбывают на родину этим вечером около полуночи. Чем-то я им приглянулся, вот и захотелось женщинам сделать мне что-нибудь приятное. Они предложили сходить с ними на балет в Большом театре.
– Это же дорогое удовольствие, девушки! – возражаю.
– Сразу видно, что вы не театрал, – в ответ снисходительно улыбнулись новые знакомые. – Кто же из настоящих ценителей прекрасного будет покупать билеты в Большой театр? Никаких денег не хватит. Пойдемте, мы вас так проведем!
Оказывается, в билетных кассах можно было попросить билет на «место неудобное». Он стоил всего-то двадцать рублей, правда, с него ничего и не увидишь. А и не надо, нужно немного подождать и, как прозвучит третий звонок, смело идти в зал, и любезные смотрительницы предложат тебе занять свободное место. Вот таким образом я в первый раз в жизни смотрел балет в исполнении труппы замечательного театра.
Помня наставление друга, я планировал разоблачиться еще по выходе из музея. Но когда представил себе, как затрапезно буду смотреться без подрясника на фоне людей, специально собравшихся в Большой, то решил повременить, тем более что был не один. А по окончании представления настолько оставался под впечатлением от увиденного, что и вовсе забыл обо всем. Потом мы гуляли по Красной площади, женщины рассказывали мне о своем городе, в котором я еще никогда не был, а потом мы расстались.
Я спустился в подземный переход возле гостиницы «Москва», чтобы пройти в метро. Странно, но вокруг почти никого не было. Иду один, и вдруг в одном из тупичков большого перехода увидел их. Наверное, именно об этих людях мне и рассказывал знакомый батюшка. Сложно описать чувства, охватившие меня в ту минуту. Зато теперь я точно знаю, о чем думал несчастный капитан Кук в последние мгновения своей жизни.
Передо мной стояло с десяток молодых людей совершенно в невообразимой одежде с раскрашенными лицами и зелеными ирокезами. Я остолбенел, молодые люди тоже замолчали и во все глаза уставились на меня. Мы стояли и с нескрываемым удивлением рассматривали друг друга.
Внезапно один из них несмело пошел мне навстречу, и тогда я тоже пошел к нему. Мы остановились и как-то одновременно протянули друг другу руки.
– Здравствуй! – сказал я ему.
– Здравствуй, – ответил он, и мы улыбнулись.
С той встречи прошло уже много лет. А я все с благодарностью вспоминаю тех женщин из Питера, что неожиданно сделали мне такой подарок – балет «Анюта» на новой сцене Большого театра. Рассказываю про тех забавных ребят, которых встретил в подземном переходе, и думаю: а может, тот самый мальчик, что пошел мне навстречу, сам сейчас кому-то рассказывает:
«Представляешь, ночь. Подземный переход, мы стоим, никого не трогаем. И тут из-за угла такой весь в черном, страшный бородатый поп! Останавливается и смотрит на нас. Мы оторопели: куда бежать? А он, не поверишь, вдруг подошел ко мне, улыбнулся и говорит: “Здравствуй!”»
За чертой
Священнику чаще, чем кому бы то ни было, приходится входить в соприкосновение со смертью. Конечно, можно указать на врачей или работников ритуальных услуг, они-то уж точно чаще имеют дело с телом человеческим. Но я говорю несколько о другом – о духовной стороне этого феномена в нашей жизни.
Почему феномена? А потому что человек бессмертен. Являясь в мир, он вовсе не собирается умирать и тем не менее умирает, а в болезни и в глубокой немощи даже сам просит смерти как великой милости. Мы все ее боимся, более того, человека, который доказывал бы обратное, можно смело отдавать в руки психиатров. И все же мы не можем обойти слова Христа, что смерти нет и ее не нужно бояться. Знаете, Он вообще не обращает внимания на физическую смерть человека, но постоянно предупреждает нас об ответственности за вечность и о страхе загубить эту вечность еще в нашей земной жизни.
Более того, смею утверждать, что сродство с вечностью заложено в человека изначально, оно действует внутри независимо от нас. Только мы не знаем, что нам делать с этим призывом, а душа, словно малое дитя, плачет, и мы ее пытаемся успокоить чем угодно. Суем пустышку, а не то, что ей нужно. Отсюда и страх.
Сегодня стали возвращаться к традициям церковного погребения. Прежде чем похоронить, усопших отпевают в храме или дома. И не важно, был человек верующим или нет, ходил он в церковь, молился или только и делал, что попов ругал. Мы, церковники, стали таким внешним традиционным дополнением к началу и концу человеческой жизни.
Сперва добрые мамины руки приносят в храм маленькую душечку и крестят, во имя добра. Душа становится способной впитывать и удерживать в себе Божественные энергии, чтобы, напитавшись ими, подобно спелому колосу, созрев для вечности, вселиться в небесные обители. Но происходит-то как раз наоборот. Душу подготовить – подготовили, а питать ее никто и не собирался.
Живет крещеный человек, кормится непонятными духовными суррогатами, от которых его душа потихонечку подготавливается для ада. И уже несозревший колос вплывает в храм на руках любящих его детей. И так и не распустившийся и не давший плода цветок спешно закапывается в землю руками, как правило, узбеков или таджиков. Внешние традиции мы усвоили, а главному учиться так и не стали.
Помню, пришел в один дом на отпевание еще совсем не старого мужчины. Народ уже собрался и толпился на выходе. Все было готово к выносу тела, ждали только священника.
Захожу и вижу такую картину: мать, жена усопшего и другие женщины – мужчин нет, мужчины слабее женщин и поэтому бегут от запаха смерти подальше – сидят вокруг гроба и, не поверите, вслух разгадывают кроссворд. Я оторопел: вот так цинизм! Первым желанием было обличить и уйти, но сдержался. Внимательнее всмотрелся в лица женщин, а они от горя аж черные. И понял, что если бы не нашли они для себя хоть какого-то стороннего дела и остались со своей бедой один на один, то просто сошли бы с ума. Они не умели молиться, не знали о вечности, а значит, потеряли любимого человека раз и навсегда, а потому утешительной соломинкой стала для них эта книжка с кроссвордами.
Многого раньше я не понимал. Помню, при схожей ситуации отпевал на кладбище летом человека, привезенного издалека. Лето, жарко, в храме отпевать невозможно.
Пока отпевал, дети покойного, люди еще совсем молодые, плакали в голос. Глядя на них, даже взрослые мужики украдкой смахивали слезу, и у меня, грешного, в горле запершило. Однако вскоре, пропев заключительное «Со святыми упокой…», принялся скручивать цепочки кадила, чтобы уложить его в требный саквояж. И внезапно, словно по чьей-то команде, это проявление чувств резко прекратилось.
Дети усопшего шумно и по-деловому схватились за сумки, достали из них заранее заготовленную водку с закуской и так же дружно, как плакали, стали поминать. Через минуту зазвучали отвлеченные разговоры, а потом я услышал, как кто-то засмеялся.
Помню, как дочка покойного заправски отшвырнула пустую бутылку из-под газировки в кучу с мусором, стихийно образовавшуюся на месте чьих-то заброшенных, хотя и относительно свежих могил. И единственным, у кого все еще продолжало першить в горле, похоже, остался только батюшка.
Через секунду я уже убегал с кладбища, лишь бы оказаться подальше от народа, жующего и смеющегося рядом с могилами. Хотя они предлагали подождать несколько минут, а после трапезы подкинуть меня до храма. Нет, куда угодно, но только подальше отсюда! Физически не мог оставаться с ними.
Время прошло, я приобрел опыт и теперь понимаю, что люди маловерующие, напиваясь, таким образом прячут свой страх перед смертью. А тогда, грешен, их не понял и осудил. Очень уж было страшно смотреть на все это со стороны.
Дедушка
В аптеке общежития у нас еще недавно бойко торговали спиртом. Маленькие бутылочки с вожделенным напитком по 200 миллилитров брынцаловского разлива. Удобная фасовка, разбавил водичкой – вот тебе и пол-литра. Необыкновенная дешевизна – всего-то десять рублей, потому бутылочки неизменно пользовались повышенным спросом у потребителя. Народ трогательно прозвал их фуфыриками, но аптекари, продавая продукт, неизменно требовали называть товар только так, как указывалось на этикетке.