– Кайзер. – Старший уорент-офицер второго разряда Билл Кайзер. Невысокий, с быстро бегающими глазками, очень агрессивный. Никому не подчинялся, любил азартные игры и постоянно в них побеждал. Попади он в группу летающей огневой поддержки вместо «сликов», стал бы настоящим головорезом, я уверен.
– Лиз. – Старший уорент-офицер третьего разряда Рон Лиз. Самый старший уорент-офицер в нашем взводе, это звание примерно соответствовало капитану. Лиз казался тщедушным бледным эльфом, но имел большой опыт боевых вылетов на планерах во время сражений над Тихим океаном и на истребителях в Корее. Он часто переговаривался вполголоса с Готлером. Впервые оказался в аэромобильной дивизии, ему пришлось взять вынужденный отпуск в своей конторе, чтобы улететь во Вьетнам. После Коннорса он был лучшим пилотом в нашей роте и самым опытным бойцом.
– Мэйсон. – Уорент-офицер первого разряда Боб Мэйсон. Я. Абсолютный новичок в дивизии, вчерашний выпускник летного училища, всего двести пятьдесят часов налета. Я был пять футов десять дюймов ростом, весил сто сорок фунтов и дерзко носил темно-каштановые волосы чуть длиннее, чем у остальных. У меня были высокие скулы и прищуренный взгляд. Я старался соответствовать.
– Нэйт. – Еще один старший уорент-офицер второго разряда. Он часто дымил трубкой и говорил грудным голосом, который совершенно не вязался с его скромным телосложением.
– Реслер. – Уорент-офицер Гари Реслер. Еще один новичок в дивизии и армейской авиации.
– Райкер.
– Здесь. – Получив от Коннорса локтем в глаз, и без того румяный Райкер раскраснелся до оттенка вареного лобстера. Он был серьезным парнем, едва ли не начисто лишенным чувства юмора.
– Отлично.
Капитан Шейкер скатал список личного состава, сунул его под мышку и стал дожидаться проверки. В отличие от остальных, он не носил мятые летные комбинезоны. После утренней разминки он надевал полевую форму и начищенные сапоги. Как командир взвода, он считал себя в первую очередь солдатом и только потом пилотом.
Как только Шейкер закончил перекличку, из-за угла с противоположной стороны корабля показались энсин морского флота Уолл и полковник наземных войск Роджер Догвелл. Уолл всегда выглядел так, будто его распирало от смеха. Он был единственным представителем флота на борту, поэтому он командовал кораблем и находился на одном уровне по званию с Догвеллом. На лице рослого Догвелла было написано, что ему хочется свернуть энсина Уолла в морской узел. Шейкер вяло отсалютовал, а ухмыляющийся энсин постучал ему по лбу пальцем. Догвелл нахмурился.
– Все на месте? – спросил энсин.
– Да, мистер Уолл, все на месте.
В тоне Шейкера читался ответный вопрос: «А где они, по-твоему, в парке гуляют?»
– Сэр, где Банджо? – внезапно спросил Коннорс.
– Я здесь, придурок, – Банджо пихнул Коннорса локтем.
– Ну слава богу, слава богу!
– Достаточно.
Шейкер развернулся и просиял. Уолл ухмыльнулся. Догвелл смотрелся категорически злобно. Полковник произнес лишь одно слово за всю поездку: «Пилоты».
Лиз подсел ко мне за завтраком:
– Я назначил тебя пилотом для перевозки солдат с корабля, когда доберемся до Куинёна, – он улыбнулся.
– Правда? – я слабо улыбнулся в ответ.
Я до сих пор не был уверен в полетах на «Хьюи».
– Что-то не так? – спросил Лиз. – У тебя нездоровый вид. Харчи обратно лезут?
– Нет, с харчами порядок. Я сомневаюсь, что смогу поднять «Хьюи» в воздух с корабля.
– Здесь написано, – он показал карандашную запись, – что ты прошел обучение на «Хьюи». На всех четырех моделях. – Он посмотрел на меня.
– Да, я действительно летал на них, но в основном по приборам, под капюшоном. Я налетал около десяти визуальных часов вместе с инструктором.
– Как давно ты закончил летное училище? – я заметил морщины вокруг его глаз от улыбки, пока он изучал записи.
– В середине мая.
– И тебе не хватает уверенности, чтобы взлететь с корабля?
– Так точно.
– Ладно. – Он положил записи на полиэтиленовую скатерть возле подноса с едой. – Я только что назначил тебя на полет со мной.
– Спасибо. Мне совершенно не хотелось заканчивать поездку в океане.
– Брось. Я уверен, что ты отлично бы справился, но мне нужен второй пилот, а тебе, судя по твоим словам, нужна практика.
После завтрака я вернулся на свою койку за технологической картой и понял, что почти забыл процедуру запуска. Я достал техкарту из летного планшета и отправился в ангар, чтобы найти подходящий для тренировки «Хьюи».
Проход от нашего трюма через внутреннюю часть корабля до столовой был похож на джунгли, заваленные коробками, мешками, катушками, бочками, ящиками и «Хьюи». Обычно в этом проходе толпились люди, но я удачно попал на смену нарядов по столовой. Посередине палубы я протиснулся между двумя фюзеляжами и пошел на свет большой лампы, мелькавшей над кабиной «Хьюи». Мне как раз нужен был вертолет подальше от прохода. Я не хотел попадаться на глаза бывалым – эти парни проделывали всю процедуру запуска быстрее, чем я прикуривал от «зиппо».
Я открыл левую дверь кабины. Внутри все было знакомо, за исключением бронированных пилотских кресел. Броня говорила о том, что и в кабине порой свистят пули. И зачем я так яростно спорил с комиссией по отчислению?
Мне предстояло лететь в бой на одной из этих машин. В детстве подобная перспектива никогда не приходила мне в голову, когда я в фантазиях вывозил людей из зоны наводнения, спасал красивых девчонок или зависал над верхушками деревьев, собирая яблоки. В тех фантазиях по мне никто не стрелял.
Я уселся справа в кресло первого пилота и осмотрелся. У наших «Хьюи» не было орудий на борту, за исключением пулеметов старшего механика и бортового стрелка, поэтому они назывались «сликами». Наша задача заключалась в перевозке солдат до зон высадки. Противники всегда могли открыть по нам огонь с земли. В отличие от пилотов боевых вертолетов, нам было нечем выстрелить в ответ. Я не мог представить себе, каково это.
Броня добавляла триста пятьдесят фунтов к весу вертолета и занимала собой два солдатских места. Я постучал по ней костяшками пальцев. Керамические и стальные многослойные пластины почти полдюйма толщиной расположены вокруг кресла и под ним, само кресло сделано из алюминиевого каркаса и затянуто в нейлоновую сетку. Скользящая бронированная панель сбоку от кресла выезжала со стороны двери – защита для торса, но не для головы. Когда мы доберемся до Вьетнама, нам будут выдавать бронежилеты. Все выглядело надежно. В ангаре на палубе «Кроатана» никто не стрелял, поэтому мне казалось, броня защитит от всех пуль.
Я положил техкарту на одну из радиостанций на панели между двумя сиденьями пилотов и крутанулся на месте, чтобы рассмотреть грузовой отсек позади. Он имел форму подковы из-за перемычки в виде крышки трансмиссионного отделения (которое называлось «адской дырой») и гидроагрегатов прямо под валом несущего винта. Наши два бортовых стрелка должны располагаться по обеим сторонам крышки «адской дыры» у раздвижных дверей, сидя за пулеметами M-60, прикрепленными к турелям. Однако в первые два месяца пулеметы будут просто торчать из верхней части открытых дверей на эластичных тросах. Со старшим механиком и пулеметчиком по бокам в грузовом отсеке можно было легко разместить от восьми до десяти солдат. Я повернулся обратно и расслабился. Пока «Кроатан» катился по волнам, я изучал приборную панель и думал о Пейшнс.
«От такого безделья любой дровосек уже выскочил бы наружу и придушил кого попало развлечения ради», – сказал как-то Декер. Уроженец Арканзаса Декер числился в другом взводе. Этот неопрятный, растрепанный парень, у которого даже армейский ежик выглядел взъерошенным, не отходил от своего близкого друга и земляка, капитана Морриса. Они постоянно перебрасывались какими-то южными афоризмами: «Доволен, как дохлый еж под палящим солнцем».
Моррису было под сорок, шутливые разговоры с Декером не скрывали его волнения. Он зачесывал свои редеющие черные волосы назад, не жалея бриолина, и задумчиво поджимал губы – долгие годы концентрации не прошли даром. Он увлекался моделизмом. Ему удалось выпросить чертежи «Кроатана» у главного боцмана, поэтому он проводил большую часть времени за постройкой детальной модели корабля. Он даже добавлял ржавчину в нужные места. Когда я уставал от вида океана, чтения или шахмат, я с удовольствием наблюдал за работой Морриса. Это было зачаровывающее зрелище. Его плавные движения и умиротворенное лицо свидетельствовали о том, что он без ума от процесса. Но почему «Кроатан»? Моррис объяснил, что «Кроатан» был своего рода последним авианосцем. Я любил и уважал Морриса. Он явно лучше меня переносил эти бесконечно тянущиеся дни.
Если бы меня спросили про любимое время дня, то я выбрал бы время захода солнца. Как-то раз, когда я стоял на носу и наблюдал за погружающимся в море солнцем, вдали на горизонте замаячили какие-то очертания – «Кроатан» был не один в океане. Контакт с чужаками. Мы не одни.
Ко мне подошел солдат, оперся локтями на стальной борт и уставился в крупный бинокль. Впереди извивалось что-то черное, похожее на морскую змею.
– Похоже на ветку от дерева, – отметил он. – На ней кто-то сидит. Пока не пойму кто.
Мы ждали.
– Чайки, – объявил парень растущей толпе. – Они сидят к нам спиной. Вряд ли они нас видели.
«Кроатан» шел встречным курсом на двадцатифутовую ветвь и двух ее пассажиров.
Я обернулся и взглянул на капитанский мостик, который находился по правую сторону взлетной палубы. Человек в футболке стоял снаружи и указывал вперед.
– Ребята собираются переехать птичек, – произнес только что подоспевший Декер. – Все равно что присунуть собаке или раскидать мусор.
К тому моменту на носу авианосца скопилось более пятидесяти человек. Я стоял у самого борта. Чайки не покидали насест и не торопились нас замечать. Они нашли единственное подходящее место посередине Тихого океана, чтобы сделать передышку.
Я перегнулся через борт, чтобы увидеть момент столкновения. В яблочко. Ветка переломилась на части, чайки попытались оттолкнуться и взлететь, но их накрыло волной. Они исчезли. Несколько секунд спустя по правому борту корабля, примерно в двадцати футах от носа, из морской пены показалась сначала одна, а затем и вторая птица, они трясли головами и стучали крыльями по воде.
Мы с Лизом свесились через перила правого борта, пока мимо проплывал полуостров Батаан. Сине-серые холмы возвышались над морским горизонтом. Это был единственный клочок земли, который мы увидели на пути от Калифорнии к Вьетнаму. Лиз молча глазел на острова вдали. Когда-то он сажал там планер.
– Как это было? – спросил я его.
– Настоящая жара, – он повернулся ко мне и улыбнулся. – Самое ужасное чувство в жизни. Тогдашние гребаные планеры не садились, они падали. Я думал, что смог отработать все приемы во время тренировок, но с кучей солдат внутри планеры превращались в гребаные куски металла.
Он ругался, только если речь заходила о планерах.
– Ты разбил самолет?
– Ну, я ушел на своих двоих, так что будем считать это посадкой. В моем самолете люди покалечились, в других погибли. Планеры были ужасной затеей… Наши «Хьюи» как минимум смогут улететь обратно, когда мы высадим отряды.
– Что ты делал после посадки?
– Выживал. Вот и вся цель. Посади самолет, а затем добирайся до своих войск как хочешь. Некоторые не добирались.
– Твою мать! Как ты вообще стал пилотом планера?
– Всех студентов курса в летном училище внезапно переквалифицировали в кандидатов – пилотов планеров и отправили за моря. Без причины. Вчера летали на турбовинтовых учебных самолетах, на следующий день сели за планер.
– Ты и в Корее летал?
– Ага. Тактический авиаотряд.
– И как тебе?
– Да более-менее. По крайней мере, самолеты были с двигателями. Мне нравилось на них летать.
– Зачем ты уволился с работы и пошел в авиацию?
– Да черт его знает. Наверное, я слишком люблю летать. Люблю боевые вылеты. Они похожи на… проверку. Каждый раз я готов наложить в штаны от страха, но мне нравятся ощущения. Аэромобильная бригада была хорошим решением. А то стол в моей конторе все больше стал напоминать гроб. Понимаешь, о чем я?
Я неуверенно кивнул.
– Видишь. По крайне мере, в бою все будет быстро, – ухмыльнулся он.
– Уже поставил на сброс якоря? – спросил я Кайзера.
– Хера с два. Этим дерьмом занимаются только салаги, – ответил он, не отвлекаясь от игры в кости. – Все, кто тратят деньги на то, чтобы угадать точное время сброса якоря – придурки, – добавил он.
– Я поставил бакс на девять тридцать семь, – произнес Коннорс.
– Ну и придурок.
– То-то моя мама так расстраивалась.
Я и сам поставил бакс, но не стал об этом упоминать.
За день до высадки корабль превратился в жужжащий улей. Мы получили негласное распоряжение «забрать пригодное излишнее оборудование» с корабля для обустройства наземного лагеря. Энсин Уолл подтвердил, что некоторые «замшелые старые матрасы» можно унести с корабля, а затем отправился в обход с полковником Догвеллом, чтобы обсудить, какие именно вещи нам разрешено загрузить в «Хьюи».
Пока сотни солдат шарились по всем отсекам в поисках барахла, другие занимались подготовкой «Хьюи» к вылету. Виниловое покрытие полетной палубы было сорвано и выброшено за борт. Несколько дней на свежем морском воздухе не навредят машинам. Ящики с лопастями ротора подняли на палубу для последующей сортировки и установки, чтобы «Хьюи», находящиеся на полетной палубе, были готовы к вылету сразу же по прибытии в Куинён. Оставшиеся машины, включая наш с Лизом вертолет, должны были оказаться наверху при помощи подъемной платформы, после расчистки полетной палубы. Предполагалось, что на сборку, проверку, загрузку и отбытие всех «Хьюи» уйдет три дня.
Всю утварь, добытую на импровизированной «охоте», складировали в вертолетах. Рабочие бригады рядовых солдат, уорент-офицеров и лейтенантов затаскивали охапки матрасов, бухты тросов и проводов, обрывки брезента, инструменты и даже куски древесины на ангарную палубу и прятали все добро в грузовых отсеках «Хьюи». Мы разжились далеко не мусором. Матрасы были новыми, как и тросы с инструментами. Да, мы обчистили весь корабль.
Авианосец отправлялся обратно в Штаты после нашей высадки, где его могли по новой загрузить оборудованием. Нам же предстояло оказаться в джунглях, вдалеке от родины, поэтому мы цеплялись за любую возможность облегчить наше существование. Я до определенной степени поддерживал подобное отношение, но все равно ощутил легкий укол совести, когда увидел, сколько всего мы втиснули в вертолеты.
Перед прибытием я попросил помощника боцмана соорудить кобуру для моего «дерринджера». Взамен я обеспечил его несколькими десятками компактных консервных ножей P-38 из сухпайков. В последний суматошный день плавания он протянул мне готовую кобуру. Кожаные ремни охватывали плечи и соединялись эластичной резинкой на спине. К ремню под левым плечом была пришита кобура. Я просунул в нее увесистый «дерринджер» под гордым взглядом помощника. Из-за тяжести пистолета кобура плотно прижималась к телу и была незаметна со стороны. Может, пистолет спасет мою жизнь; может быть, я застрелюсь из него, чтобы не попасть в плен. Я не понимал до конца, как он мне может пригодиться.
Когда я вылез из кубрика и посмотрел за борт, вдалеке уже безошибочно угадывались серые очертания земли. Два часа спустя мы вошли в бухту Ланг Май, к югу от Куинёна, и готовились бросить якорь. Десантный вертолетоносец «Иводзима» стоял по правую сторону от нас, а по левую находилось десять грузовых кораблей морского агентства «Лайкс Лайн», прибывших по военному заказу. Якорь скользнул в воду 13 сентября после одиннадцати часов утра. Нам понадобился тридцать один день, чтобы добраться сюда из Мобила. Оставшаяся часть нашей дивизии отплыла неделей позже и прибыла неделей раньше.