В этом случае вопрос о неизбежном демонтаже всех ядерных арсеналов встает с максимальной остротой и неизбежностью. И прежняя иллюзия о том, что атомное оружие – это, главным образом, инструмент сдерживания, но никак не уничтожения – перестаёт быть таковой, обнажая истинную, людоедскую сущность всего атомного оружия, какими бы морально-этическим макияжем не пытались припудривать его сатанинскую сущность.
Надо отдать должное, что в прежние, советские времена голос учёных в борьбе за мир и ядерное разоружение был у нас довольно хорошо слышен, и Пагуошское движение пользовалось большим авторитетом, чего не скажешь о временах нынешних. Если учёным и надобно сегодня выступить за мир, то для этого им придётся куда-нибудь съехать. В иных случаях трудно будет найти трибуну. Но даже в таких непростых условиях антивоенную и антиядерную позицию удаётся расслышать из уст звёзд нашей самой первой научной величины. Это и академики Рубаков, и Старобинский, и Апресян, и Васильев, и Сагдеев, и Соболев, и Хазанов, и Толстая, и Нобелевские лауреаты Гейм с Новосёловым…
Помнится, великий Гильберт как-то обронил, что физика слишком сложна, чтобы отдавать её на откуп одним лишь физикам. Также и политика – слишком непростая вещь, чтобы в ней хозяйничали одни политики…
Покинутые родиной
(К 30-летию загадочного исчезновения СССР)
Одной из главных особенностей той страны, которой теперь больше нет и никогда, скорей всего, уже не будет, стали её традиционные горькие поминки накануне очередного приближающегося Рождества. Причём, гораздо более искренние и выразительные поминки, нежели её же, этой страны, крестины.
День рождения СССР всегда почему-то у нас отмечался сдержанно и лаконично. Даже тогда, когда Союз был в здравии, и весь мир его, не очень-то понимая, всё-таки уважал и слегка побаивался. А вот юбилеи похорон державы стали с некоторых пор волновать куда серьёзней. Даже тогда, когда открылась масса тайн о небезгрешности утраченной системы.
О причинах развала страны, которую чаяли сохранить три четверти её населения, на которую извне никто не нападал, на которую не обрушивались гигантские метеориты и катастрофические цунами, спорят долго, упорно и безрезультатно. Почти, как о причинах ковида – непонятно откуда-то взялся, положил полмира на лопатки, наплевал на все могущества держав, заставил жить по своим правилам и оставил всех в потаённом страхе о невозможности постижения логики случившегося.
Мы также не поняли, почему однажды оказались жалкими и беспомощными. Обманутыми или обманувшимися – это всё равно. Без страны, в которой родились. Изгнанными из самих себя. Запертыми изнутри, с распахнутыми в никуда дверями. Подключёнными к цивилизационным аппаратам ИВЛ, из которых пытались вдохнуть утраченные смыслы. Но вместо этого выдохнули их остатки.
Никакого смысла, на самом деле, разбирать пазл СССР не было. Но и никаких возможностей его не разрушать – тоже. Никаких иллюзий, что страна может однажды вернуться к оставленной ею подданным – тоже питать не стоит. Даже путём только что узаконенной формулировки "гражданин бывшего СССР" – довольно мифологического способа защиты от лишённой смысла неизбежности.
СССР с исторической точки зрения прожил совсем недолго – всего-то 69 лет. Но продолжает жить в умах и сердцах и по сию пору. И в истории продолжает привлекать внимание, даже не столько фактом своего громкого существования на 1/6 части суши, сколько историей скоропостижного и полного исчезновением с карты Земли.
История эта вряд ли будет когда-либо канонизирована. Останется в глубине своей мифом. Легендой. Преданием. Всем тем, что человек не склонен рационально объяснять и расставлять по ходу все "точки над i". Точек этих в истории с исчезновением страны у сотен миллионов подданных скорее всего, уже не будет…
Лучшая часть России
(Поленовское Бёхово удостоилось звания одного из красивейших сельских поселений в мире)
Таково мнение туристского сообщества в ООН, которым оно поделилось на исходе 2021 года. Для многих выбор показался неожиданным, но только не для тех, кто знает эти укромные, но на редкость живописные приокские места. Мало того сотворённые с необычайным вкусом, глубиной и нежностью самой природой, но дошлифованные до состояния заповедного алмаза трудолюбивым русским гением пейзажа Василием Дмитриевичем Поленовым. А также – верными его делу потомками, причём не одного поколения.
Вряд ли в истории русской живописи найдется другой человек, столь органично и полно растворившийся в культурном пространстве России, вместе с тем осветивший своим творческим духом самые сокровенные и наиболее тонкие черты, составляющие основу такого понятия, как "рускость". Поленову удалось сделать то, что до него вряд ли кому удавалсь – не только положить на холст неуловимые чары русского пейзажа, его нарочито приглушённый романтизм, сокрываемую в нём до срока глубокую восторженность, но и подчинить своей одухотворённой кисти то, что должно было бы стать настоящим русским пейзажем, но за недостатком певца долго таилось в неузнанности.
Поленов взял на себя роль не только хранителя и иконописца русского пейзажа, но и его творца. Обустраивает на высоком окском берегу творческую усадьбу. Разбивает парк. Возводит храм. Печётся о благополучие местных, о духовном багаже приезжих. Наполняет творческим началом всё окружающее Бёхово пространство. И то отвечает ему взаимостью – постепенно формируясь в идеальный образчик не только русского пейзажа, но и "русскости" вообще. Не квасной и не суконной, не наигранно патриотичной, не капризно столичной, без фанфар и козёнщины, а глубокой, светлой и сдержанной. Той, что и по сею пору живёт в малюсеньком Бёхове, что высоко парит над приокскими далями белоснежным поленовским Троицким храмом…
В поисках утраченной публицистики
(К 20-летию КРЖ)
Аббревиатурой этой на рубеже веков был наречён круг ярких местных журналистов, стекающихся периодически в Москву (столичных мэтров пера почему-то игнорировали, наверное ввиду их и без того чрезмерной избалованностью VIP-ами) для самого короткого общения с интеллектуальной элитой страны. Так в 2001-ом родился Клуб региональной журналистики, которому его бессменный и блестящий дирижёр Ирина Ясина приобщила ещё одно поясняющие наименование – "Из первых уст". То есть – площадка устраняющая все препоны для желающих запросто поддержать не только профессиональный разговор тет-а-тет с главными мыслителями страны, но и, чем чёрт не шутит, попытаться наладить задушевную беседу с оными в кулуарах. Конечно, для журналистов из далёких окраин это был бесценный подарок. И для их читателей хоть в Саратове, хоть в Хабаровске, хоть в Калуге – тоже.
На дворе стоял бархатный сезон: как в политике, так и в публицистике. На газетных страницах и на экранах ТВ ещё не прописались ложь, цинизм и ненависть. Милитаризм ещё не поработил умы. Филантропов и просветителей ещё не начинали сажать и выдворять за границу, а их проекты сворачивать и объявлять вредительскими. Короче – роды КРЖ прошли в самых благоприятных для обогащения отечественной публицистики главными смыслами условиях. Смыслы эти для местной пишущей братии подробно, со знанием дела старались донести люди, именами которых дорожили все, кто знал цену профессионализму, таланту и достоинству.
Помню глубокие и содержательные беседы по проблемам журналистского предназначения и с Отто Лацисом, и Даниилом Дондуреем, и Зоей Ерошок, и Петром Вайлем, и Леонидом Парфёновым, и Лилией Шевцовой, и Владимиром Познером, и Алексеем Симоновым и даже Егором Гайдаром. Не забыть, как в кулуарах Клуба накоротке беседовал с академиком Яковлевым. О чём беседовал? О демократии, точнее – её частых мутациях, которые в нынешнем их виде мудрый Александр Николаевич, помню, грустно предрёк словами Салтыкова-Щедрина: "За морду – и в демократию…"
Помню, как в 2004-ом торжественно вручали первую премию за публикацию по экономическим реформам. Цена приза оказалась очень высока – билет в Страсбург для изучения работы Европейского суда по правам человека. Поездка по независящим от Клуба обстоятельствам сорвалась, и проблему нарушения прав человека пришлось с тех пор лицезреть исключительно внутри российских реалий.
У отечественной журналистики сегодня сложное время. Иной раз кажется, что её больше не существует. Хотя нет-нет она даёт о себе знать неожиданными реинкарнациями вроде последней Нобелевской премии за мир "Новой газете". Значит пресса в России всё-таки жива. Её просветительский дух, бескопромиссная позиция и честное имя. Собственно, то самое, чем вошёл в своё время в историю отечественной публицистики и наш КРЖ.
Победивший музыкой
(Памяти Александра Градского)
Если "поэт в России больше, чем поэт", то настоящий музыкант – тем паче. На рубеже веков в России было по сути две музыки, две песенные культуры, две её философии: одна называлась "Градский", другая – всё остальное. Весовые категории двух культур были примерно сопоставимы. Хотя одну из них олицетворял всего лишь единственный музыкант. Однажды взявший гитару, однажды севший за рояль и однажды открывший слушателям бесконечный космос потрясающего по красоте голоса.
Как и всё космическое голос Градского не умещался в ограниченных объёмах концертных залов и спортивных арен. Ему было всегда тесно, если только впереди не маячила перспектива унестись с земли куда-нибудь подальше, например, к звёздам. Как у Чехова, бесконечная немая степь требовала и молила певца, точно также, наверное, бессловесная вселенная вымаливала тысячелетиями и себе достойное озвучание.
Градский умел положить на музыку и спеть практически всё. Всё самое главное. Историю спеть, культуру, душу народа, его страсть, чаяния и отчаяние. Гениальными аккордами тягался с гениальными рифмами: хоть того же Маяковского, хоть того же Пастернака. И всегда побеждал, доказывая, что всё гениальное может быть положено на музыку. И – спето. Одно условие: браться за это должен тоже гений…
Гордость и предубеждение
(Этот неоднозначный русский Нобель за мир)
Первое чувство, конечо, чувство гордости: наконец-то нас вспомнили. И присудили долгожданную Нобелевскую премию. Второе чувство – досады: вспомнили-то самое мерзкое. О чем так настойчиво и с таким героизмом не устает оповещать "Новая газета".
Есть такая аксиома: если международные премии вручают журналистам, то страна, которую они представляют серьезно больна. Причём – со скрытым диагнозом. Или – скрываемым. И заслуга чествуемых рыцарей пера – в отважном диагностировании самых тяжких общественно- политических недугов. В нашем случае – ещё и внутри самого журналистского организма.
Журналистика в России не то чтобы больна. Она, вернее всего, уже почти отсутствует. И заменена пропагандистскими суррогатами. На этом фоне Нобелевский жест в сторону именно россйской журналистики смотрится весьма экстравагантно.
Да, лауреат Дмитрий Муратов – заметная личность в газетном мире. Да, возглавляемое им издание – глоток правды в море лжи. Да, немало репортеров издания пало от пуль убийц. Но вся эта война газеты, или война с газетой, всё-таки далеко не вожделенный мир, за который так ратует Нобелевский комитет и отмечает премиями. Слишком немирная перспектива у столь конфронтационнного лауреатства. Причем, даже не столько с изношенным режимом, сколько с омертвевшей журналистикой.
На Нобелевской эйфории, не ровен час, ей захочется воскреснуть. Ожить. Очиститься. И причаститься святых таин достоинства и чести. Пожалуй, нереально. Глубина профессиональной пропасти велика. Выбраться из нее – тема, видимо, другой награды. И первый русский журналистский Нобель здесь, пожалуй, не столько пролог к светлому будущему, сколько эпилог к темному прошлому.
Космос, как бесчувствие
(Надоев всем на Земле, Первый канал решил освоить теперь и околоземное пространство)
Для чего снарядилась целая киноэкспедиция на МКС – снимать полнометражный фильм. Зафрахтовали ракету. Натренировали артистку. Раздали интервью. Убедили народ в неминуемом успехе. Выкрикнули "Ключ на старт!" И стали ждать шедевр.
В последнее время на отечественном ТВ с ними, этими шедеврами, как-то не очень. Нет, фильмы снимают, деньги тратят, но определенно сказать о чем они – трудно. Поскольку трудно все это наснятое смотреть. Очевидно, неудачно выбирается точка обзора. Не тот ракурс. Не тот пейзаж…
Теперь проблему, видимо, удалось решить. Причем, самым радикальным образом – расстаться со всему неудачными земными ракурсами. Они-то, чувствуется, и портили всю картину, все сюжеты в хозяйстве Эрнста. Теперь портить перестанут. Поскольку будут заменены космическими.
История умалчивает, просился ли Тарковский для съемок своего "Соляриса" полетать на станции "Салют". Дабы, так сказать, "просолиться в теме". Уверен, что нет. Настоящий художник на то и художник, что способен летать в воображении. За письменным столом или в мосфильмовском павильоне на режиссерском стуле. Причем летать так, что позавидует любой космонавт.
Когда же с воображением не очень, с талантом – тоже, а денег и амбиций тьма, то да, за вдохновением остается разве что брать билет на Байконур. И греться в облаках пламени, Бог знает куда, стартующей ракеты.
Хороше бы, конечно, чтобы она вернулась на Землю в целости. И что-то полезное привезла с собой обратно. Пусть даже не "оскаровский" фильм. А лучше всего – чтобы вообще без фильма.
Пусть только вернет нашим людям украденное у них когда-то телевизором простое ощущение человечности. Это, пожалуй, единственное, зачем стоило посылать Первый канал так далеко с надеждой дождаться его когда-нибудь обратно.
Без «Огонька»
(Умная пресса ушла незаметно)
Вот уже полгода, как в России случилась знаковая утрата – незаметно погас последний умный обшественно-политический еженедельник. С символичным для такого несчастья именем – "Огонёк". Светил "Огонёк" в России ровным, глубоким, насыщенным светом с начала прошлого века.
Светил при царях, при генеральных секретарях, в войну светил и в перестройку, сумев стать содержательным, несуетным, глубоким собеседником миллионам соотечественников. Казалось, информационная подсветка "Огонька" будет помогат отыскивать нам правильные пути-дороги постоянно: в будни и праздники, в мирные времена и в годы военного лихолетья. Увы, как говорят сегодня, не срослось…
Понятие "умная пресса" сегодня в России нуждается в сугубой корректировке. Во-первых, в срочном избавлении термина от кавычек. Поскольку никакой двусмысленности и иронии тема эта сегодня не допускает. Во-вторых, в окончательном забвении самого раскавыченного понятия как такового. Поскольку умная пресса сегодня в России почти в изгоях. Причем – изгоях тихих, не дерзких, не скандально-навальных, не громогласно-митинговых, а немых.
За нынешними истериками вокруг зажима записных медийных повстанцев осталась неуслышанной и неузнанной по сути истинная беда российской прессы – утрата базовых ценностей, эррозия фундаментальных основ профессионализма. Тех качеств, что выводили на недосягаемые для современной журналистики высоты и "Известия" Голембиовского, и "Литературку" Чаковского, позже – не со скрученными ещё руками – умные "Ведомости", и даже раннюю "Новую", где бал правили содержательность, глубина, профессионализм, а не истерика и вой.
Считается, что смертный приговор традиционной прессе вынес интернет и социальные сети. А власть этот приговор разве что благосклонно утвердила, повсеместно заменив профессиональную журналистику пропагандистскими муляжами. Отчасти так, но в главном по другому: интернет на самои деле родил не гражданскую журналистику, как ожидалось, не абсолютно независимые и свободные СМИ, а всего лишь необъятное пространство для эпигонства. Этакий безликий симулятор прессы, которым при достаточной сноровке "рулить" можно куда проще нежели, скажем, раньше мнением таких людей, как Лацис, Симонов, Коротич, Яковлев…