Я моментально загордилась и думаю: не удивительно! Я одна из самых умных студенток (и даже студентов!) курса, вот только Примус, сука, Ленинскую стипендию подрезал! Ну да ладно, ему нужнее. Если совсем честно – он и умнее, тварь! Но вслух вида не подаю, лик делаю надменный. А про себя продолжаю мыслить, чай, заметили где надо мою работу о гельминтах и поверхностно-активных веществах, и я теперь не только какую-то жалкую всесоюзную грамоту ВДНХ получу в составе группы товарищей, а и ещё каких-нибудь ништяков (о грантах тогда не слышали, но я уже видела себя минимум Складовской-Кюри или хотя бы Верой Гедройц с санитарным поездом подмышкой).
– И что, – интересуюсь, – за товарищ? И откуда он про меня узнал?
Сама же чуть ни трескаюсь по швам от важности. Так и жду оды моим гельминтам! В смысле – работе об оных.
– Видел вас в прошлую пятницу в ресторане, очень уж вы ему в душу запали.
«Ого! – продолжаю размышлять, – слава о моих гельминтах уже по одесским кабакам разнеслась! Чую, срежу Примуса на следующем заходе с ленинкой!»
– Серьёзный товарищ делегировал меня уточнить, чего вы хотите.
– Хочу! – отвечаю, – Ленинскую стипендию!
Делегат на меня посмотрел, как на безмозглую, и спрашивает:
– Это сколько?
– Сто десять рэ! Каждый месяц!
– Я уполномочен предложить вам сразу пятьсот рублей в месяц, это помимо накладных расходов; квартиру в Питере, и мерседес. Для начала.
– Почему в Питере? – только и нашлась я.
Гонец пожал плечами и сказал:
– В Одессе мой товарищ начальник лицо слишком видное и сильно женатое. Но в Питере у него тоже полный фарш. И он довольно часто там бывает. Соглашайтесь. Обеспечите себе будущность. (Так и сказал «будущность», не будущее, это особенно врезалось в память – прим. моё.) Из вуза в вуз перевестись – по щелчку. То есть, по звонку. Документы сами по воздуху перенесут. Ему нравится, что вы учитесь в медицинском, и будущий врач. Это не просто комнатная собачка. Вы не просто красивы. Вы умны и с характером. Это его и привлекает.
Пока я молчала (посланец, видно, полагал, что я прикидываю хрен к носу; а я просто была шокирована тем, что нормальные женщины чуют на подходах), он проникновенно заверил:
– Квартира в центре. Ваша! И машина – ваша. Всё покупается на ваше имя, с соответствующим документальным оформлением в вашу собственность.
Товарищ посол акцентировал притяжательные местоимения. Полагая их для юной девицы невероятно притягательными. Да, я с ним согласна. Кабы в голове моей не было так пусто, в смысле того, что мне предлагали. Во мне сейчас погибал учёный!
– А гельминты?! – В отчаянии воскликнула я.
– Привезут из-за любой заграницы самую фирму! – Солидно заверило доверенное лицо.
И ещё про малолетних дур
– Когда мне было восемнадцать, за мной ухаживал главврач санатория, где я летом пахала. Только я не поняла, что он за мной ухаживал.
– ?
– Он как-то обход обходил в административном корпусе накануне заезда, с главной сестрой. Вопли, рыки, грохот. Дверь в мой кабинет распахивается. И тут он орать перестал. И, такой, ко мне как к маленьким деткам: «ой, кто это у нас здесь?!»
– И дальше?
– А дальше он меня стал по вечерам к себе в кабинет звать, коньяком поить. Главная сестра злющая ходила, шипела: какого он тут торчит, старый мудак?!
– А сколько ему было?
– Полтинник.
– Угу. Как мне сейчас. И?
– Ну и я себе коньячок попиваю…
– А он?
– За своим столом сидит, таращится умилительно.
– А ты?
– Коньяк пью, хохочу, болтаю…
– То есть как всегда. И?
– Слушай! У меня даже мысли не возникло! Я же с детства по коленкам у взрослых дядь! Иван Иваныч, Юрий Сергеевич, ну они умерли к тому моменту, а я ж привыкла к суррогатным папам! Чего ж себе отказывать в приятном наставническом внимании?!
– И когда ж прозрение настало?
– Да вот только сейчас!
– Через тридцать лет. Нормально для тебя. Что, даже ни разу не…
– Ни разу! Всё лето коньяком поил и с трёх метров глядел. Однажды в кабак пригласил. Я с Германом пришла. Потому что ну просто не поняла.
– А Германа-то хоть предупредила?
– Сказала, как есть. То есть, как считала. То есть правду сказала.
– Которая не всегда истина, ага. И что же сказала?
– Что главврач в ресторан зовёт, типа смена закончилась. Я ж думала, там вся санатория будет. А оказались мы втроём!
– Ты, твой первый муж и главврач санатория. Угу. И?
– И весь вечер они друг на друга глядели.
– И?
– И мне тогда показалось, что мужчинам женщина не нужна!
– Потому что ты пила, болтала и хохотала? Упивалась собой?
– Практически захлёбывалась! Но мы сейчас не об этом! Я вот не понимаю: два взрослых мужика! Одному полтос, другому тридцатничек. С ними сидит восемнадцатилетняя дура…
– Сама ж сказала: мужчинам женщина не нужна!
Нетолерантное
Давным-давно, когда я училась в медицинском институте и даже очень рано ненадолго вышла замуж – позже расскажу почему, – в мире ещё не все стройным хором одобряли однополые отношения. Неразвитые были. Не такие развитые, как сейчас. Ещё цеплялись за устаревшие межгендерные связи, ещё влачили рабские представления о разнополой любви.
Когда не только деревья были выше, а и мужчины были непродвинутые и стремились подсадить закабалённую женщину совка на иглу своего одобрения, было на земле (и на большой воде) ЧМП – Черноморское морское пароходство. Давно его уже нет. Сопредельная территория, избавившаяся от ига проклятой Российской империи, и её мерзкого последыша Совка, чтобы два раза не вставать избавилась заодно и от огромного количества объектов как экономической, так и культурной ценности. А в описываемую мною дремучую пору ещё было процветающее Черноморское морское пароходство, созидателем которого по праву считается Михаил Семёнович Воронцов (и не только пароходства, но и экономического чуда Российской империи – города и понятия Одессы, ныне утраченных; остались лишь анекдоты, причём не самого хорошего качества). И были в ЧМП, кроме всего прочего, и красивые большие белые пассажирские пароходы.
И сидела я как-то на одном из таких больших белых пароходов, в хорошей компании. И не просто на пароходе, понимаешь, где-то в проходе. А прямо в капитанской каюте. Мой первый свёкор был капитаном этого большого белого круизного лайнера. В каюте сидели ещё большие взрослые дяди, они выпивали, чего-то говорили. Возможно, даже что-то важное и архиважное решали. А мне становилось всё скучнее. И я тоже выпивала. И мне захотелось внимания. И присела я к своему первому свёкру на колени – у нас были более чем дружеские отношения, ещё одна «фигура отца», если угодно современницам, наглухо укутанным поверхностной дешёвенькой и бездарной психологией для масс. А он продолжил выпивать и дискутировать, придерживая меня в особо экспрессивные моменты своей жестикуляции, как придерживал бы любимую кошку. Не мешала я ему ни выпивать, ни ораторствовать. Наоборот, прямо чувствовалось, что всё это сильно деловое ему легче и приятнее, когда он меня почёсывает за ухом и в прочих кошачьих местах.
И только один новый в компании важный дяденька вдруг замолчал на глушняк. И даже протрезвел. Через некоторое время все отметили это странное обстоятельство.
И, такие: ты чего?!
А он, такой: не, я всё понимаю, комплавсостав «пассажиров», всё можно, везде побывали, скоро всему конец, и Горби вы на этом самом пароходе уже водили в прогулоны. И все знают, что Славка женился на том, на ком женился чисто чтобы из вечных старпомов в капитаны, наконец, вырваться! Но он же нормальный всю жизнь был! Нормальный бабник! Если обрыдло баб е… если утомил женский пол – ок, ладно! Я всё пойму! Но нахера публично Древний Рим устраивать?!
Все, такие: в смысле?!
А он только стакан сам-без-ансамбля до дна: гульк-гульк-гульк! – и ходящим ходуном подбородком на меня указывает (а я всё у свёкра на коленях сижу). В наступившей гробовой тишине мой первый свёкор только и смог вымолвить:
– Она – девочка. Жена моего пасынка.
Тут все и грохнули дружно. Чуть пароход не развалился.
Мужика отпустило. Но перекрикивая наступивший гвалт, он орал, утирая слёзы:
– А жопа где?! А сиськи?! Почему в плечах косая сажень?! Косичку бы хоть отпустила… Предупреждать надо!
* * *
Теперь-то мальчиком с косичкой, сидящим на коленях у седого капитана, никого не удивишь. И не возмутишь. А если кто возмутится – рискует стать нерукопожатным.
Тогда вот наоборот было. И все неясные моменты было принято сразу выяснять. Потому что хоть и были мы закабалены с ног до головы и обратно – но боялись друг друга меньше. Можно сказать и вообще не боялись. Во всяком случае, в смысле отношений между мужчинами и женщинами – страха не было. Я знаю, о чём говорю: после второго курса я развелась с внуком первого секретаря компартии Одесской области (читай: правителя) и профессора; и ничего мне за это не было. И не только потому, что первый секретарь был бывшим, а профессор хоть и была действующим анатомом, но госэкзамен по анатомии уже был сдан. Не поэтому. И не потому, что люди были добрее. Люди никогда не бывают добрее или злее. Но люди бывали свободнее. И порядочней. И не заставляли любить и одобрять то, что тебе не нравится. И никто никому не запрещал говорить, например: я не люблю тебя. Или: они мне не нравятся. Или: мне не нравится, что все лгут, хотя я и знаю, что все и всегда лгут, но мне не нравится, что уничтожают малейшую свободу говорить правду, убеждая в том, что всё это прожжённое ложью бесчестие и есть величайшая свобода.
Пойти или остаться?
Учиться в медицинском институте очень сложно. Учёба в медицинском институте занимает всё твоё время. А уж если решиться на абсолютную автономность и устроиться санитаркой в ургентный оперблок отделения травматологии – времени в принципе ни на что не остаётся. Поэтому студенты медицинского института женятся друг на друге. В смысле: одни студенты – женятся, а другие – за них замуж выходят. За тех, которые женятся. Нетолернатно всё было, да. Потому считаю своим долгом дополнительно разъяснить. Ну и круг поиска сужается, когда жениться можно только на женщинах, а выходить замуж – только за мужчин. Вот такая сложная ситуация. И так ни на что времени нет, так ещё и пол накладывает ограничения. Вот такой ужас чудовищного тоталитаризма был.
Я особо никакого замужа не искала. Хотя мама регулярно говорила, что надо. Не прямо сейчас, конечно же. Можно через год-другой. Чтобы максимум – через три – уже и ребёнок. Потому что сама мама первого ребёнка родила в двадцать один. Для этого забеременеть надо не позже двадцати. А мне уже семнадцать. Годы идут. Надо срочно искать. Что правда, мама была не очень последовательна, потому что после регулярно-периодических речей на тему замужества и детей, она периодически-регулярно говорила, что необходимо учиться, учиться и ещё раз учиться – и потому никаких мальчиков! Иногда мама периодически говорила: никаких мальчиков! – и регулярно о том, что осталось всего три года до окончательной утраты стоимости на рынке женского счастья. Довольно часто мама рассказывала историю о дочери своей подруги, которая вот тоже всё училась, училась и ещё раз училась – и так замуж и не вышла! А потом оказалось, что уже старость – двадцать семь лет! – и ей пришлось срочно родить ребёнка от первого попавшегося любовника, старенького сорока девятилетнего профессора. Который, разумеется, не бросил семью. Теперь дочь подруги – дряхлая мать-одиночка с младенцем.
Двадцать семь казались пугающе древними. Каким-то невозвратными. Возрастом, прекращающим все возможности. Мама так их произносила, что единственное день рождение, которое меня страшно напугало, пришлось как раз на двадцать семь лет. Ни до, ни после – я о возрасте не беспокоилась. А вот к двадцати семи стала готовиться за месяц. Похоронное платье, гробовые, такое всё, чтобы по-людски. Чего смеётесь?! Вы попробуйте пожить в двух взаимосключающих установках:
1) Учись, никаких мальчиков!
2) Заучка, умрёшь старой девой!
Я подумывала, что в двадцать успею от кого-то быстренько забеременеть, знания по биологии были достаточными, чтобы понимать: для этого замуж не надо. А пока семнадцать – так ещё и поучусь. Мама почему-то (несмотря на историю с дочерью подруги) думала, что без замужества дети невозможны, но я решила преподнести ей приятный сюрприз – показать, что это не так. Но решила ещё поучиться, три года есть.
И тут профессор-анатом, которая вела нашу группу, решила эту дилемму за меня. Познакомила со своим внуком, за которого я вскоре и вышла замуж. Я прожила с ним год, и поняла, что учиться интересней. Замужество при целом ряде преимуществ обладает не меньшим рядом недостатков. Статус разведённой женщины делает свободней. В принципе. И от мамы. А с детьми торопиться вряд ли стоит, чтобы мама ни говорила. Мамы чаще всего живут сразу в нескольких взаимоисключающих парадигмах. Такой у мам дар.
Но я ни секунду не жалею о своём первом, для меня – совсем детском браке. Потому что у моего первого мужа, очень достойного и тогда взрослого для меня молодого человека, была совершенно гениальная бабка.
Чтобы поближе с ней познакомиться, стоило сходить замуж.
Да и вообще, когда у тебя совершенно ничего нет, вопрос «пойти или остаться?» – не стоит. Сходи. И возвращайся. Всё, что тебя не убивает – делает смешливей.
Опять же, опыт.
Санитарный поезд
Бабку моего первого мужа – со всем курсом, – призвали на войну. Курс был четвёртый. Медицинского института.
Ещё вчера ты едва сдал все теоретические дисциплины, только пришёл в клинику, жалом водишь со страхом – бац! – санитарный поезд.
Войну она закончила капитаном медицинской службы. Уже командуя этим самым санитарным поездом. Долгое время работала хирургом. Потом ушла в анатомию. Защитила кандидатскую, позже – докторскую. Стала профессором. Заведовала кафедрой.
Ещё она была женой первого секретаря сперва Винницкого, а затем и Одесского обкома партии. Казалось бы! Но – нет. В Нине всегда была жуткая скупость. Тряпку пыль вытереть рви на четыре куска. Десятка сторожу вивария, чтоб забил лисичку для работы по сравнительной анатомии поджелудочных? Окститесь! Я и сама лисичку вальну.
За спиной у неё все посмеивались. И за скупость и за жёсткость. За вечную никчёмную бережливость. В шкафу выходят из моды и тлеют подарки секретарей дружественных подразделений заграничных соцблоков в виде шуб – она ходит в старомодном ветхом шушуне. Царю всея одесской области и на пенсии положен персональный водила – увольте! Павлик, бегом на трамвай! И Павел Пантелеевич бегом как миленький, помахивая авоськой, в которой слегка помрачневшая капуста – подешевле.
Я долгое время не понимала, чем так глянулась бабке. Господи, это же она меня со своим внуком свела! Кругом такие партии, а я, вишь, нищая девчонка, мама учитель, папа инженер. Не иначе за неземную мою красоту.
Вот хрен! Очень жаль любой женщине осознавать, что версия о неземной красоте – не рабочая.
Уже когда мы разошлись, причём рыльце в пушку у меня, ничего в раннем замужестве интересного нет, как бы ни был хорош избранник. А если уж у вас шило в небезызвестном месте!..
Так вот, уже когда мы развелись, и я нечаянно встретилась с бабкой – Одесса город маленький, а Медин – и того меньше, она меня позвала чай пить. Чай у неё тоже всегда такой был, из кипятка в основном. С веником. И сказала мне бабка моего первого мужа:
– Ты не слушай, чего там моя дочка голосит. Ты ж её сына вроде как обидела.
– И вашего внука.
– Это да. Но ты мне всё равно нравишься. Ты бы смогла командовать санитарным поездом.
Вот оно! «Ты бы смогла командовать санитарным поездом».