Гор. Чего такого я требую?
Бес. Ты хочешь жить одной жизнью на всех троих, а так не получится. Я это пережил в двух первых браках. Ты просто-напросто замучил Басту своей заботой: ты покупаешь ей цветы, готовишь завтрак, даришь ей подарки к месту и не к месту.
Гор. Что в этом плохого?
Бес. Пока ничего. Беда в том, чего ты требуешь взамен.
Гор. Да ничего я не требую.
Бес. Ты ничего не требуешь словами. Но ты живешь так, как будто все твои родные и друзья тебе должны.
Гор. Не понимаю.
Бес. И хорошо, и не надо. Просто отстань от семьи. Переключись на работу. Набери побольше взяток, построй дачу, купи машину.
Гор. Машина у меня есть.
Бес. Это вот то, на чем мы полчаса телепались? Ну извини. Если это называть машиной, то почему бы мусорный бак за углом не перестроить под дачу? Ты машину Шаи видел? Стиль, стиль и еще раз стиль! А чего мы ждем от переводчика?
Гор. Бес, очнись, мне взяток не дают.
Бес. Почему?
Гор. Ну, я промежуточное звено в цепи управления. Получаю распоряжения сверху, излагаю их внятным языком и передаю вниз. Получаю отчеты снизу, группирую таким образом, чтобы любой начальник мог понять, в чем дело, за тридцать секунд, и отсылаю наверх. От меня ничего не зависит.
Бес. Не оправдывайся. Отличная работа. Не очень взяткоемкая пока. Но это потому, что ты неправильно организовал свое рабочее место. Свалил все на подчиненных. Отгородился бумажками от живых людей. Надо больше общаться с людьми, вникать в их проблемы – и все взятки твои.
Гор. Да пошел ты…
Бес. Ладно, давай другой вариант. Помнишь, как-то давно Шаи сформулировал свое кредо: «К жизни и ко всему на свете надо относиться легко»?
Гор. Помню, мы очень смеялись тогда.
Бес. Да, и, как выясняется, мы отсмеялись первыми. Еще тогда, в двадцать лет. А что, если он прав? Давай отнесемся к жизни легко. (Берет в руки журнал.) Вот, купил последний очерк Басты. «Май на Корсике». Не читал?
Гор. Нет, я последнее время как-то…
Бес. Зря. Почитай как-нибудь на досуге. А сейчас мы вот куда заглянем. Объявления. Вот послушай: «Красота, обаяние, такт. Студентки-москвички. Выезд двадцать четыре часа».
Гор. И что?
Бес. Нет, ты послушай: «Ангелочки-девочки-ВИП. Модели-индивидуалки». Что особенно приятно, «выезд в любой район». А вот это написано безграмотно: «Сто процентов изысканно, чувственно, доступно. Одного визита всегда мало. Север. Круглосуточно. Приглашаем девушек». Во-первых, где же тут сто процентная доступность, когда Север? Во-вторых, поди разберись, кто кому наносит визит. И кстати, кому будет мало? В-третьих, если они приглашают девушек, то к кому? Нет, это нам не подходит. Это надо переписать.
Гор. Ты что предлагаешь-то? Объявленья сесть редактировать?
Бес. Во-первых, мы и так уже сидим. Во-вторых, я предлагаю откликнуться. Номер набрать. Тебе не нравятся ВИП-ангелочки? Ну правильно, тут написано – дорого. Пойдем по списку: «Три наездницы ждут своих ковбоев, чтоб оседлать их горячих скакунов». У тебя сколько скакунов?
Гор.…
Бес. Ладно, вот еще: «Аппетитные мулатки, негритянки. Выезд по всей Москве. Темпераментные и активные девушки. Ждем вашего звонка». Ты представь: они приехали из Бразилии, из Конго, из Того и ждут НАШЕГО звонка. А мы уже которую ночь им не звоним.
Гор. И это я слышу от человека, трижды женатого? Заслуженного мужа Российской Федерации?
Бес. Да ты пойми, им это тоже нужно.
Гор. Кому это – им?
Бес. Им. Женам. Они же все несчастны. Оставим детей. Есть темы поважнее. У них у каждой по сто семнадцать неизлечимых женских болезней. Они не могут заснуть вечером и не способны подняться утром. Слово «надо» вызывает у них аллергию. Мясо, масло, сладости, мучное, жареное и соленое они есть не могут. Ну, по крайней мере, пока их кто-нибудь видит. Обои, поклеенные вами в прошлом году, вызывают у них аллергию. Запах кофе их убивает. Двадцать три крема от морщин куплены напрасно. Джинсы малы на три размера. Не осталось ни одного неиспробованного цвета волос. Все туфли во всех магазинах перемерены, и ни одни не подошли. Напольные весы вызывают аллергию. Их никак не удается затолкать под диван. Хватит или продолжать?
Гор. Хватит, хватит, но при чем тут…
Бес. А при том, что, когда жена уверяется в измене мужа, у нее начинается новая и, я бы сказал, подлинная жизнь. Она идет прямо в торговый центр и вычищает его с методичностью таджика, метущего двор у меня под окном в пять часов утра. Потом она медленно съедает гору жареной картошки, чипсы и два куска торта, а дома проводит много сладостных часов, обсуждая с подругами по телефону подробности его измен. Она позволяет себе все, чего была лишена раньше, ведь причина всех несчастий в нем и в его измене, а совсем не в ней и не в ее упорной и бестолковой борьбе с тем, что мы с тобой привыкли называть жизнью. И вот этого всего ты лишаешь Басту своей дурацкой верностью. Что же ей остается? Бить тебя локтем в бок и заявлять, что ты храпишь. Хоть какое-то удовольствие.
Гор. Ты все это всерьез?
Бес. Да. Нет. Реши сам. Я твой друг. Ты нуждаешься в утешении. Я утешаю.
Сцена третья
Та же комната, что и в первой сцене. Гор спит. В комнату тихо входит Баста. Стараясь не шуметь, она вынимает из шкафа свои вещи.
Гор (просыпаясь, в панике). Я храпел?
Баста. Нет.
Гор. А я уже решил, что храпел. И опять тот же сон про комнату в коммунальной квартире.
Баста. Мне позвонила Варвара и рассказала, что значит твой сон.
Гор. А она-то откуда об этом знает?
Баста. Варвара? Да она прочитала все сонники, какие смогла достать.
Гор. О снах моих она откуда знает?
Беста. Извини, я не знала, что это государственный секрет. Она сказала, что такая комната, как тебе снится, – к долгой бедности.
Гор. И все? У Вэй Синя поинтересней. Тут Бес недавно мой сон по Хуанди трактовал, много чего пообещал. А Варька твоя заполошная… Да это все ерунда, мне сейчас такое приснилось!
Баста.…
Гор. Рассказать?
Баста. Ну что на этот раз? Кончилось электричество?
Гор. Нет. Там несколько дней под окном, прямо в двух шагах, чего-то строили. Совсем рядом. Рабочие в касках ходили чуть не по подоконникам, экскаваторы там разные, отбойные молотки. И все необходимое звуковое оформление: «Вируй по малу», «Куда прешь, влево давай», «Шабаш, обедать пора», «Где балки складировать будем?», «Кидай сюда, потом разберемся»… И много чего еще, уже не помню.
Баста. Жаль.
Гор. Да ерунда, зато я помню, что они построили!
Баста.…
Гор. Сказать?
Баста. Ну.
Гор. Море! Они провели к нашему дому море!
Баста. Какое?
Гор. Какая разница! Настоящее! Соленое! Зеленое!.. А что ты все не ложишься?
Баста. Я завтра уезжаю. Мне надо собрать вещи.
Гор. Уезжаешь? Опять! Куда?
Баста. По южным городам Франции. Потом Париж. Я ведь говорила тебе неделю назад.
Гор. Ты говорила, что, возможно, поедешь, но не сказала когда и куда.
Баста. Я тогда не знала. Я же не сама решаю. Есть промотур – я еду, нет – сижу дома. Все просто, Гор, все как всегда.
Гор. Ну да, ну да. Утром летишь или вечером?
Баста. Вечером.
Гор. Давай я тебя отвезу в аэропорт.
Баста. Нет. Я сама.
Гор. Почему? Так же удобнее.
Баста. Нет, не удобнее.
Гор. Хорошо, тогда давай я тебя встречу.
Баста. Я не знаю точно, когда прилечу. Программа тура может измениться.
Гор. Ну, позвонишь, сообщишь.
Баста. Нет, Гор.
Гор. Да что с тобой последнее время? Что я не предложу – все нет и нет. Ни объяснений, ничего. Нет, и все.
Баста. Что объяснять, Гор? Вот я вчера утром взяла машину. Как ты добирался до своей работы?
Гор. А, это смешная история. Сейчас расскажу. Я пошел на маршрутку, но там была большая очередь, я был примерно двадцать пятым. Не хотелось терять время, и я пошел на остановку автобуса, а он перед моим носом уехал. Вернулся назад, но там уже ушли две маршрутки подряд. Те, кто стоял со мной рядом, все уехали, а очередь выросла на километр. Я решил поймать машину, вышел к проезжей части, и меня какой-то тип на бэ-эм-вэ окатил водой из лужи.
Баста. Лужа была одна на всю улицу?
Гор. Не знаю, не заметил. В общем, пришлось вернуться домой, переодеться и вызвать такси по телефону.
Баста. Вот лучше я сразу вызову такси. Ты забыл, что было, когда ты в последний раз довез меня до аэропорта без приключений, объездов по проселкам и пересадок в другие машины? Помнишь, ты рассказывал, что решил подождать взлета? Остался в зале с видом на летное поле, просидев там сорок минут?
Гор. Да, но я так и не смог определить, какой самолет твой.
Баста. А мой самолет стоял. Ему не давали команду на взлет сорок минут. И все это время мы в душном салоне гадали, что с нами приключилось, сумеем ли мы взлететь, а если взлетим, то сможем ли сесть.
Гор. Ну, это случайность, Баста.
Баста. Случайность – это то, что больше повториться не может. Это если под тобой сейчас диван упадет. А если каждый раз, когда ты выходишь на улицу, с тобой происходит случайность, значит, это уже судьба. И мне такая судьба ни к чему. Я хочу лететь и полечу сама, без сложностей и случайностей.
Гор. Да какая судьба, о чем ты говоришь?
Баста. Гор, сколько лет твоему прямому начальнику?
Гор. А при чем здесь это?
Баста. Ну все-таки.
Гор. Тридцать с небольшим.
Баста. А твоему непосредственному подчиненному?
Гор. Двадцать. С небольшим. Очень способный парень, скоро уйдет на повышение.
Баста. А теперь скажи, что ТЫ делаешь в этой компании? Почему ты застрял на десять лет в должности, которую тридцатилетние проскакивают, не заметив?
Гор. Мне нравится моя работа. А мой начальник…
Баста. Брось, Гор. Тебе нравится, что там не нужно ничего самому решать. И еще то, что вся работа заканчивается в пять. Единственное место, где тебе хорошо, где с тобой ничего не происходит, – эта квартира, эта комната, этот диван. Ну кухня еще. Ты стал хорошей домохозяйкой за эти годы. Прекрасно готовишь фаршированные баклажаны. Мог бы выиграть чемпионат по разборке и сборке пылесоса, если бы такой проводился. Но это все. Другой жизни у тебя нет. Стоит тебе выйти на улицу, как несчастья и неудачи сыплются на тебя и всех, кто рядом с тобой, как из дырявого пакета с мусором. Ты зря ушел из школы, Гор. Там ты, по крайней мере, жил какой-то своей, самостоятельной жизнью, а не служил рамкой для жизни других людей. Ладно, ты спи, я пойду быстренько соберусь.
Гор. Баста…
Баста. И перестань меня звать папкой на латыни. (Быстро выходит из комнаты.)
Гор (встает и начинает одеваться.) Зря ушел из школы… Да я падал, приходя домой, весь первый учительский год. Падал и спал. Чесался по ночам. Потом привык. Стал меньше уставать. Стал получать даже какое-то удовольствие от уроков. Нет, не от уроков. Необъяснимое, незаметное почти, на грани минутного счастья удовольствие от улыбок учеников при встрече. Вот же они, вот люди, которым ты небезразличен. Они тебе улыбаются – значит, ты есть, значит, ты хороший, полезный, любимый. А уроки… Кто из нормальных детей приходит в школу учиться? Туда идут встретиться, потусоваться. Обменяться играми, дисками. Влюбиться. Рассориться, подраться, помириться. Учитель для них что-то вроде мухи – жужжит все время, лезет то в глаза, то в уши, а ни прогнать, ни отмахнуться. Главный сон любого учителя, главный кошмар, я в этом уверен, – это когда ты приходишь в класс, начинаешь урок, а тебя никто не слушает. Никто, ни один человек. А наяву ничуть не лучше. Заставить тебя слушать – легко, заставить понять – практически невозможно. Десять лет я видел тоску бестолково запиханных знаний в глазах своих учеников. Десять лет я ее изводил. И вот когда решил, что я профессионал, что могу увлечь детей, дать им… не знания, нет – что-то важное для этой жизни, вот тогда меня и накрыло. Я стал относиться к детям в школе, как… ну как… к родным, что ли. Мне понадобилось их внимание не к предмету, а ко мне. Я стал на них обижаться. Хорошо хоть, сам понял, что становлюсь истеричной классной дамой, что надо уходить. И Баста тогда… А кстати, кому я это говорю? Ау, собеседники! (Уходит.)
Слышно, как щелкает замок, открывается и закрывается входная дверь. Тут же Баста входит в комнату, берет в руку телефонную трубку. Собирается звонить, но не решается. Какое-то время ходит по комнате с телефоном в руке, потом кладет его на какой-нибудь предмет обстановки, садится и замирает. Как статуя.
Сцена четвертая
Стильная квартира Шаи. Долгий звонок в дверь. Потом стук. Появляется заспанный Шаи. Идет открывать. Возвращается с Гором.
Шаи. Откуда ты взялся?
Гор. Ты, похоже, чем-то расстроен.
Шаи. Не чем, а кем. Тобой.
Гор. И как-то негостеприимен…
Шаи. В два часа ночи?
Гор. Ну, стучать-то я начал в половине второго.
Шаи. Слушай, Гор, ты знаешь, что такое телефон?
Гор. Конечно. Это такая коробочка. Если нужно кому-нибудь быстро соврать, нет ничего проще: говори в коробочку, никто не увидит. Можешь показывать язык, ковырять пальцем в носу или еще где, а человек с другой коробочкой будет думать, что ты внимательно его слушаешь, киваешь так серьезно. Вникаешь, одним словом. А мне сейчас нужно что-то реальное. «Руку протянуть и в глаза взглянуть». Или что-то в этом роде.
Шаи. Шел бы ты к Бесу.
Гор. Не могу. Его нет в городе. Он снова в поиске. Точнее, возвращается к базовым основам своей жизни.
Шаи. Базовые основы – тавтология.
Гор. Не для Беса. У него тавтология – норма жизни.
Шаи. Короче, он опять проводник на железной дороге. А как же все эти его дей-трейды, длинная позиция, короткая позиция, зарождение фрактала, маржевый депозит, уровни Фибоначчи?
Гор. Это в ближайших планах. Но прогресс заметен уже сейчас. Раньше он возил людей. И люди, бестолково слоняясь по вагону с простынями и подстаканниками, все время мешали писать ему прозу, поэзию и эту, как ее, ну же…
Шаи. Драматургию.
Гор. Да! Эссеистику. А теперь он возит деньги. Это большой успех. Он еще не богатый, всемирно известный писатель, но деньги и литература уже соединяются в одном пространственно-временном континууме под названием «вагон».
Шаи. Значит, он по-прежнему пытается решить все проблемы одним пнем?
Гор. Это как?
Шаи. Да было как-то. Давным-давно. Без тебя. Бес, Баста и я собрались на шашлыки. А день подобрался какой-то невнятный. Дождь моросил. Лесок к тому же утоптан был донельзя. Сухой веточки не найдешь. Походили мы с Бастой, поискали дровишек, замерзли, выпили по рюмочке, стоя на полянке, и решили уже обратно отправляться, как видим: сквозь кусты продирается Бес с огромным трухлявым пнем в руках. Он его откуда-то выдрал прямо с корнями. «Ребята, – говорит, – сейчас решим все проблемы одним пнем: и согреемся, и шашлык пожарим».
Гор. И пожарили?
Шаи. Нет.
Гор. Почему?
Шаи. Пень не загорелся.
Гор. Что-то у нас с тобой пень тоже не загорается…
Шаи. Водки, что ль, налить?
Гор. Ну, радости у тебя в голосе я еще не услышал, но глубокомыслия в словах чуть-чуть добавилось. Можно и водки. А можно чего-нибудь, что сам любишь.
Шаи. Значит, вина.
Они выпивают так, что видно: это давний и отработанный ритуал. Им нравится его тщательно воспроизводить. В дальнейшем они пьют понемногу, но с чувством ритма.
Гор. Вот с каким вопросом пришел я к тебе, Шаи, хранитель вина и властитель судеб.
Шаи.…
Гор. Ну!
Шаи. Что?
Гор. Реплику дай!
Шаи. Внимательно тебя слушаю.
Гор. Шаи, ты переводчик.
Шаи. Это вопрос?
Гор. Нет.
Шаи. Утверждение?
Гор. Нет. Это вступление.
Шаи. Вступай скорее, спать хочется.
Гор. Мог бы хотя бы сделать вид, что тебе интересно.
Шаи. Мне неинтересно, но ты рассказывай. Иначе мне вообще не стоило просыпаться.
Гор. Ну вот. Сбил с мысли.
Шаи. Значит, один полезный поступок сегодня у меня уже есть. Давай-давай, не стесняйся.
Гор. Я хотел сказать, что ты мог бы мне кое-что в моей жизни мне же перевести. По-дружески.
Шаи. Гор, ты неправильно понимаешь дружбу. То есть ты ее понимаешь так, как большинство наших соотечественников. Друг, по-твоему, – это тот человек, которого можно за здорово живешь нагрузить своими проблемами, выслушать от него кучу утешительного вранья, потом напиться с ним до поросячьего визга, обстучать ему пятак своими копытцами, а под конец обслюнявить с ног до головы.