Снял окровавленную одежду. Спрятал в корзину с грязным бельём.
– Мама отстирает. Откуда кровь придумаю завтра. А пока спать-спать.
Спасение во сне. Пережить два дня до армии. И всё забудется как страшный сон. Проваливаясь в забытье, подумал о Мире.
– Как она там, добралась ли до дома? Позвоню как проснусь, – последняя мысль перед тем как расплылся в мутное пятно ковер на стене. Илья провалился в вязкую тревожную темноту.
На рассвете в дверь постучали. Полиция провела обыск. Рубашку с уже запёкшейся кровью нашли, изъяли. На Илью надели наручники. В дверях обернулся. Бледным пятном растеклось лицо мамы. Недоумение в глазах отца. Кивнул им. Увели.
Пока ехали в отделение, память складывала пазлы произошедшего.
Утром проснулся предвкушая грядущий день. Ему восемнадцать. Неделю назад пришло извещение из военкомата. Он был рад. Не собирался отлынивать. После школы сразу решил: «Учиться дальше не буду. Отслужу. Вернувшись устроюсь на работу. С Мирой поженимся. Она обещала ждать из армии. Мира…»
Мысли о ней волновали. Обещала сегодня поехать с ними. Родителям насочиняла, что к подруге на весь день. Те бы её с компанией парней на пляж не отпустили. Строгие. Ему это нравилось. Девушка серьёзная. Надежная. Не будет в его отсутствие крутить с кем попало.
– Мам, буду поздно. Мы с парнями на пляж. Отмечать день рождения. И в армию меня провожать.
– Ты чего на пляж в выходной рубашке? – всплеснула руками мать.
– Мам, ну восемнадцать же. И в рубашке не обгорю.
Кожа у него белая, солнце переносит плохо. Папа всегда удивлялся: «Не было у нас в роду таких светлых и задиристых».
Встретились с ребятами на платформе. Ромка, закадычный друг детства, с трудом притащил огромный как валун арбуз. У Сашки в тяжёлом рюкзаке что-то тренькало.
– Погудим сегодня, – Сашка немного приоткрыл рюкзак, показывая содержимое – несколько бутылок водки.
Ладно, сегодня можно. Сегодня прощание с детством.
Ехали в электричке с разбитыми окнами. Подставляли лица скорости, солнцу и ветру.
Вода в море тёплая как парное молоко. Устроили заплыв наперегонки. Мира плавать не умеет. Он учил её держаться на воде, придерживал под спинкой, пьянел от близости тела. Но лишнего себе не позволял.
Усталые растянулись на песке. Солнце палило, плавило. Лень думать, лень двигаться.
– Арбуз резать нечем, – сказал Ромка.
Илья потянулся лениво к валяющимся на песке брюкам. Хорошо, что прихватил с собой нож раскладушку.
– Держи, только верни потом.
Вгрызались зубами в сочную тёплую мякоть. Запивали тёплой водкой.
Зелье растеклось по телу горячей жижой, понеслось прямо в голову. Охватила всепоглощающая волна любви. Как он любил их всех в эту минуту. Милую кареглазую Миру. Своих друзей. Любил это море, палящее солнце, свой город. Стало грустно, что ему предстоит провести целый год вдали от них.
Но уже пора по домам. Темнеет.
Электричка домчала до поселка. Спрыгнул на платформу. Раскинул руки подхватить любимую. Мира зажмурилась и шагнула вниз, точно зная, что поймает.
– Так хочу, чтобы этот день не заканчивался, – прошептал, удерживая её в объятьях еще несколько минут.
Вышли к аллее. Навстречу подвыпившая кучка парней.
– Ах какой пэрсик, – причмокнул тощий коротышка, раздевая Миру глазами.
Остальные заржали, довольные выходкой дружбана.
В доли секунды смела неистовая ярость состояние безмятежного счастья, наполняющее Илью весь день. Кровь прилила к голове. Миру, его Миру задевать как подзаборную б..ять.
– Какого хрена!
Бросился вдогонку. Налетел. Свалил на землю.
Но тощий оказался неожиданно для своей тщедушной комплекции силён. Выкрутился. Теперь уже коротышка сверху. Пальцы впились Илье в шею. В глазах потемнело, дышать нечем, тело обмякло.
Верный Ромка бросился на помощь. Пытается оторвать железные руки, сомкнувшиеся на горле друга. На Ромку налетели остальные. Оттаскивают.
– Не мешай, мужики разбираются один на один.
И тут Илья услышал голос. Голос в его голове, ледяной и спокойный, произнёс:
– Нож.
Подчиняясь неведомой команде, нащупал непослушной рукой раскладушку в кармане. Щелчок раскрывающегося лезвия. Небольшое движение рукой. Никаких усилий. Нож неожиданно легко вошел в человеческую плоть. Что-то горячее растеклось по нему. Парень обмяк. Придавил Илью своим внезапно отяжелевшим телом.
Илье вдруг нестерпимо захотелось спать. Закрыл глаза.
– Вставай, бежим! —Ромка тянул за руку.
Вскочил. Оглянулся по сторонам. Пусто и тихо. Как-будто не пререкалась здесь минутами ранее толпа. Не подзадоривала дерущихся. Перевел взгляд на тело, лежавшее перед ним в странной неудобной позе. И страх содеянного погнал его прочь. Все дальше и дальше от злополучного места.
Потом в полиции ему сказали, парень был ещё жив, когда его нашли. Не сбеги они, окажи помощь, выжил бы. Но они оставили его истекать кровью.
Позже с сожалением и удивлением вспоминал Илья то новое, что открыл в себе в эти дни. Движимый желанием спастись, готов был врать, предавать и выкручиваться всеми способами. Сначала пытался запутать полицию. Решил, если не найдут нож, не смогут доказать причастность к убийству. Вывозил группу в ложные места и смеялся про себя, глядя на криминалистов, прочесывающих местность в поисках орудия преступления. После второго выезда следователь взял его за шкирки и Илья понял, дело плохо, надо сотрудничать. Решил, если разделить вину с другими, ему скостят срок. Выдал поименно всех, кто был с ним. Только про Миру не сказал. А больше всех валил на Ромку. Что драку начал он, и его вовлёк.
– Эх парень, – морщился следователь, – а друг твой Рома с пеной у рта тебя выгораживал.
На Ромку тоже завели дело.
Не оставляли мысли о Мире. Как она? Приходила ли к ней полиция? Наверное, переживает за него.
Адвокат, сердобольная женщина, пообещала помочь, позвонить девушке.
– Не впутывайте меня в это, – испуганный голос в трубке, – не хочу ничего о нём слышать. Он все врёт, мы не пара.
Услышав новость, окаменел. Отказался дальше продолжать беседу.
В камере фонтаном вырвались из него наружу страх, ярость, отчаяние. Он рычал, кидался на стены, в кровь разбил костяшки пальцев.
– Эй парень, полегче там, – прикрикнул дежурный из коридора.
Скрючился на полу, корчась от душащих слёз. Оплакивал неслучившуюся с ним жизнь.
В серых стенах камеры безмолвно наблюдали за ним теперь уже вечные спутники: груз отнятой человеческой жизни, страх и предательство. Мрачной тенью нависли 17 лет одиночества.
Солнечные зайчики
– Мы спасём вашу ногу.
Взгляд молодого хирурга обнадёживающе участлив.
Слушая и не особо вникая, старик думал о своём. Последние четыре месяца мир испытывал его на прочность.
Когда успели всегда твёрдо стоящие на земле ноги превратиться в неустойчивое полотно гноящихся ран?
Да, часто был невнимателен к себе. Но к приближающимся восьмидесяти подходил размеренно и вполне счастливо. Костюм руководителя сменили удобные свитера. Деловые встречи – нарды с друзьями. Полюбились сериалы по первому. Вечерние пешие прогулки с женой и приезды внуков на выходные – хорошая награда на склоне лет.
Мог ли он предположить, что самые нелёгкие испытания жизнь приберегла для заката.
– Мне не нравятся анализы, – голос хирурга вернул в настоящее, – давайте пройдём дополнительное обследование и по результатам будем готовиться к операции.
Встаёт неуверенно. На левую совсем не опереться, она беспомощной тряпкой повисает в воздухе. Сползает широкий тапок-беззадник. В другую обувь чёрные распухшие ноги не помещаются.
Надежда, которую эскулапы почти растоптали за эти месяцы, робко приподняла голову. Вернулась смешинками в глазах. Шансы есть, пообещал хирург. Ему можно доверять, он светило. И первый за четыре месяца, кто сказал, что побороться можно. Да, этому стоит доверять.
Вечером, в одинокой маленькой квартирке, шумно размешивает ложкой чай с сахаром, пристраивает саднящую ногу поудобнее. Перебирает в голове хронометраж последних месяцев.
В первое утро нового года не проснулась жена. Вспомнил как пытался разбудить, растормошить. Отказывался понимать и принимать. Так и осталось в нём это недоумение. Как может уйти человек после обыденного «спокойной ночи». Думал каждый день, что не успела она сказать чего-то очень важного. И он не успел.
Через неделю на ноге появилась ранка. Расчесал, думал старик. Заживёт. Потом вторая, третья. Трофические язвы, сочась, растеклись по ногам чёрными мёртвыми материками. Врачи разводили руками. С шунтированием опоздали. Только ампутация. Да и то риск велик, что-то кровь у вас не очень.
– Что, съели? – усмехается, сопя кривым борцовским носом.
Пять лет назад ему уже ставили неизлечимый диагноз. Шептали родным за его спиной: «Уходит. Счет на дни».
А он обвёл всех вокруг пальца. Могучее желание, жажда жизни сотворили чудо. Через пару месяцев уже собирал ягоды на варенье, взобравшись на любимое вишнёвое дерево. Дети любят своё, домашнее.
И сейчас, глядя в окно на разметавшуюся в саду сирень, разговаривал с деревьями.
– Скоро выйду, – уверял, – доктор обещал.
Закуривает. Врачи запретили категорически. Но он то знает, в эти минуты боль замирает. Дарит ему передышку.
Ночи страшнее всего. Боль живет своей жизнью. У неё собственные биоритмы. Днем она дремлет, подвывая фоном сквозь дремоту. А с наступлением темноты набирает силу. Старик с ней соревнуется. Пытается опередить, заснуть раньше, чем проснется она. Но та неумолимо его будит. Он крутится потом до утра, убаюкивая ногу, остро ощущая свою немощность и одиночество. Призывает рассвет.
Утром, пытаясь подняться, шутит: «зато мне теперь не грозит встать с левой ноги».
Качается, стена ловит его, подставляет спину, чтоб не упал.
– Хорошо, что квартира маленькая, всегда есть на что опереться, – морщится от боли, рад что удержался.
От костыля отказался категорически. От предложения пригласить помощницу тоже. Это равносильно признанию собственной беспомощности и бессилия. А он не готов сдаваться.
– Немного осталось, – подбадривает себя каждый день, – вот придут результаты.
Операции не боялся. Ждал как спасения. Представлял, как выйдет, вырвется, наконец, из затворничества. Прогуляется до парка. Там друзья молодости будут ждать за партией в шахматы или нарды. Съездит к морю. Собирались с женой в праздничные выходные. Не успели. Но он все-равно съездит сам. Море встретит запахом соли и свежего прибоя. Он разуется. Почувствует прохладу воды. Брызги волн вернут к жизни. Будет бродить так, вдыхая море и ветер. Наполняясь радостной уверенностью, что тело с ним заодно и больше не подведёт.
Через неделю раздаётся звонок. Врач мучительно, через долгие паузы, подбирает слова.
– С таким диагнозом операция невозможна… – нервно сглатывает, – Поверьте, мне очень жаль.
Достает сигарету. Закуривает.
– Спокойно, коммунисты не сдаются, – произносит заветную мантру докапиталистических времён.
Вбивает в поисковике неизвестное слово, произнесенное врачом – «миелома».
Приговор. Неизлечимо. Жить от 1 до 3 лет. Покачнулся. Старое кресло успело поймать.
Почувствовал вдруг страшную усталость. Навалились разом горечь потери жены, бессонные ночи, изнуряющая боль и бессмысленные бесконечные походы по врачам.
– Па, что случилось? У тебя глаза другого цвета, – удивляется позвонивший по видеосвязи сын.
Глаза его визитная карточка. В них меняющаяся зелень моря, на побережье которого он вырос. И солнечные искры южного города.
– Не верим, что сердишься, – хихикали дети, когда пытался с серьёзным видом воспитывать их, – пап, у тебя смешинки в глазах!
Смотрит на сына посеревшим мутным взглядом.
– Хватит с меня. По врачам я больше не ходок.
– Пап, а как же коммунисты не сдаются?
День прошел в размышлениях, не пытается ли он переиграть Бога.
– Ну уж нет, – решает, – я еще повоюю.
Спал старик этой ночью на удивление крепко и спокойно. Словно Мир сжалился над ним и укрыл покрывалом светлых снов, давая набраться сил перед новой борьбой.
И снилось ему как ловкими упругими ногами взбирается он на любимое вишнёвое дерево. И нет в его голове мыслей о завтрашнем дне. Потому что завтра ему неподвластно. Нет сожалений о прожитом и утраченном. Потому что это уже прошло. Есть только счастливое сейчас, в котором он закидывает голову к небу, и тысячи солнечных зайчиков смеются в его глазах.
Елена Ионова
Варя
(История одной шестиклассницы)
Ветер страшно завывал в подворотне, кружил опавшую листву и бросал в лица прохожим дождевые капли. Погода оставляла желать лучшего. Про такую обычно говорят: «Хозяин собаку из дома не выгонит». А Варю, девчонку двенадцати лет, прогнала из дому родная мать.
Нет, Варя на неё совсем не обижалась, она уже привыкла и к тому, что мать пьёт, и к тому, что в их доме регулярно появляются странные личности, и к тому, что ей приходится много гулять, чтобы не мешать пьяным дебошам матери.
Девочка поёжилась и поплотнее закуталась в тонкую курточку-маломерку. Наручные часы показывали 21.30 – к подружке уже не пойдешь, а дома показаться еще рано. Варя вздохнула и достала лежавшую за пазухой книжку. В этом суровом взрослом мире девочку утешало только чтение. Погрузившись в мир Шарлотты Бронте, Варя проживала жизнь Джейн Эйр: она искренне сопереживала девочке в её невзгодах и верила, что героине ещё обязательно улыбнётся удача. Отчасти Варя находила в Джейн родственную душу: как-никак она тоже была своего рода сиротой – при живой матери.
Время за чтением книги пролетело незаметно.
– Тебе домой-то не пора? – спросила Варю соседка этажом выше, выбравшаяся в эту промозглую осень выгулять собаку.
Девочка посмотрела на часы. 23:20. Пора. Дрожа всем телом, она пробралась в квартиру. Тишину помещения нарушал храп, доносившийся с кухни. Варя не знала, сколько гостей сегодня у матери, не заметила, когда та её выпроваживала, но, судя по звукам, на кухне было человека четыре, не меньше. Затаив дыхание, девочка прошмыгнула в свою комнату и заперла дверь на маленькую щеколду. На мгновение Варя почувствовала себя в безопасности, но девочка прекрасно знала, что это всего лишь иллюзия – запор слишком хлипкий и от одного несильного удара сломается.
Не включая свет, Варя села на кровать. На завтра надо было еще сделать математику и русский язык. Девочка достала тетради, учебники и при свете фонаря, в согнутом положении стала выводить цифры – стол мать продала ещё полгода назад.
– Где эта мразь?!! Где она?!! – раздались крики из коридора. Сонная Варя вскочила и начала метаться по комнате в поисках укрытия. За окнами ещё темно – видно, проспала она совсем недолго. В коридоре раздался топот, потом хлопнула дверь, и всё затихло. Минут через пять из кухни снова раздался мерный раскатистый храп. «Фух, пронесло», – подумала Варя и вернулась на кровать – уроки нужно было доделать. Бедная девочка не могла рассчитать свои силы – через минуту Варя уже беспечно сопела на учебнике математики.
И, конечно, она снова проспала. Потому что будильника в доме не было, наручные часы сигнал подать не могли, а телефона у Вари никогда не водилось. Раскрасневшаяся от бега, девчонка ворвалась в класс. Ещё не успев перевести дыхание, она пробормотала:
– Извините, можно войти?
– Ты почему опять опоздала?! – рявкнула Раиса Егоровна, пожилая учительница математики. От её взгляда у Вари подкосились коленки, однако девочка нашла в себе мужество ответить:
– Проспала…
– Ты по четыре раза в неделю просыпаешь! Мы уже новую тему начали. Ты достаточно компетентна, чтобы самой в ней разобраться? И ведь наверняка еще и без домашней заявилась. Ну-ка, дай сюда тетрадь.