На этом фоне не может не вызвать удивления тот факт, что, согласно «Повести временных лет», убитых по приказу Святополка братьев было отнюдь не двое, а трое: вслед за Борисом и Глебом суждено было пасть и еще одному сыну крестителя Руси – Святославу Владимировичу, также не предпринимавшему попыток напасть на своих родичей:
Стополкъ же съ ѡканьныи и злыи оуби Стослава пославъ в горѣ Оугорьстѣи бѣжащю єму въ Оугры[121].
Здесь возникает несколько вопросов разного уровня, относящихся как к пространству текста, так и к пространству исторического факта. Почему именно Святослав, а не, скажем, его единокровные братья Мстислав или Судислав, оказывается столь желанной мишенью для убийц, что ради его умерщвления снаряжается специальная экспедиция в достаточно удаленные края? Почему в то же время рассказ о Святославе не становится предметом дальнейшей рефлексии ни в летописи, ни в агиографической традиции? Почему он целиком обойден вниманием канонизационной практики, чем его жизнь и смерть отличались от жития и кончины Бориса и Глеба?[122]
Окончательного ответа на эти вопросы не существует, тем более что летописные сведения о Святославе крайне скудны и не всегда надежны. Однако пытаясь в них разобраться, исследователь сталкивается с целым рядом дополнительных загадок, на этот раз загадок ономастических, самое существование которых, быть может, способно приблизить нас к пониманию причин столь странной посмертной судьбы этого князя.
Времена, когда Владимир Святой выбирал имена для своих сыновей, можно с некоторой долей условности назвать эпохой, когда Рюриковичи еще не были Рюриковичами, а вернее, еще не стремились осознать себя таковыми. Прибегая к подобной характеристике, мы, разумеется, не пытаемся оспорить летописную версию происхождения династии и не выражаем сомнения в том, что крестивший Русь Владимир был правнуком призванного из-за моря варяга Рюрика, но, скорее, хотим подчеркнуть некоторые весьма выразительные особенности его ономастической стратегии. В самом деле, ни одному из своих наследников Владимир – сколько мы можем судить по источникам – не дал ни имени этого своего прадеда (Рюрик), ни имени собственного деда (Игорь). Произошло это отнюдь не из-за недостатка «человеческого материала»: согласно летописи, у Владимира было по меньшей мере 12 сыновей, и, нарекая их, он существенно обогатил ономастический фонд династии. Семь из впервые введенных им в оборот антропонимов (Изяслав, Ярослав, Святополк, Мстислав, Всеволод, Борис, Глеб) закрепились в династии как минимум на два ближайших столетия. Они составляют треть от того весьма ограниченного набора собственно родовых имен, который считался пригодным для его потомков.
Тем более контрастным выглядит тот факт, что рядом с этими нововведениями не нашлось места именам Рюрик, Игорь (не говоря уже об Олег), которые наследникам Владимира потом придется припоминать заново. Для той древнесеверной перспективы, в которой существовал Владимир, правнук варягов, успевший в юности пожить на родине своих предков, сам по себе этот факт весьма удивителен – имена прямых родичей по мужской линии должны были бы в первую очередь появиться у его весьма многочисленного потомства. Не менее удивителен он и для русской династии или русской элиты, какими мы их знаем в XI–XII вв. Имя прадеда вполне естественно для повтора у правнука, достаточно вспомнить, например, новгородского и псковского князя Всеволода/Гавриила, которого его отец, Мстислав Владимирович, нарек княжьим именем в честь собственного деда, Всеволода Ярославича.
Однако, при всем своем новаторстве, революционером в области имянаречения Владимир все же не был. Действуя не вполне тривиально, князь продемонстрировал свою бесспорную принадлежность к традиции, предписывающей давать сыновьям имена прямых предков по мужской линии. Он пожелал воспользоваться самым главным из них – именем собственного отца, Святослава Игоревича[123]. Разумеется, подобный выбор совершенно естественен как для родового, так и для собственно династического обихода. Более того, коль скоро дед умер прежде, чем у него начали рождаться внуки, его имя с наибольшей вероятностью должно было достаться первому из них. В семье же Владимира происходит нечто куда менее однозначное.
Из тех сыновей, сведения о которых донесли до нас источники, Святослав, сын Владимира Святославича, заведомо не был самым старшим. Святополк и Изяслав явно появились на свет ранее, однако им от двухосновного дедова имени досталось лишь по одному элементу (свят– и слав– соответственно). Далее же порядок следования сыновей Владимира оказывается совсем уж неопределенным и гадательным, а точкой отсчета в нем поневоле предстает Ярослав Владимирович, Ярослав Мудрый, к 1030-м годам сосредоточивший всю власть над Русью в своих руках. При этом невозможно даже безапелляционно утверждать[124], был ли интересующий нас Святослав старше или моложе Ярослава, хотя последнее представляется более вероятным.
Так или иначе, с одной стороны, мы можем быть уверены, что «дедне» имя Святослав достается отнюдь не первенцу князя, а с другой – не менее очевидно, что использование такого имени как в общеродовом, так и, собственно, в династическом узусе – шаг особой семиотической значимости. Вообще говоря, неожиданные ономастические ходы средневековых династов часто связаны с некой новой перспективой, которую нарекающий стремится задать в истории собственной семьи. В свое время наречение первого Святослава, Святослава Игоревича, и маркировало подобного рода смену вех в семье пришлых варягов – родители со скандинавскими именами, Игорь и Ольга, дают своему сыну-наследнику славянское двухосновное имя, тем самым подчеркивая свое отделение от скандинавской родины и окончательное врастание в ту культурную среду, где их потомкам предстояло навсегда остаться и править[125].
В то же время, говоря об использовании деднего имени как такового, можно вспомнить, например, о выборе имен для сыновей Карла Великого. Известно, что Карл, сын Пипина Короткого, сначала передал отцовское имя своему первенцу, вошедшему в историю как Пипин Горбатый. Спустя некоторое время после развода с его матерью, заключения нового брака и появления в нем детей Карл пожелал иначе распределить наследование властных полномочий и переименовал в Пипина своего третьего сына, прежде нареченного Карломаном[126]. В данном случае стратегический замысел императора по перераспределению властных привилегий в целом удался – империя была разделена между малолетними сыновьями, Карлом, Карломаном/Пипином и Людовиком, а оставшийся не у дел Пипин Горбатый оказался участником разоблаченного заговора и был пострижен в монахи[127]
Примечания
1
Предыдущие книги: Средневековая Европа: Восток и Запад / отв. ред. М.А. Бойцов. М., 2015; Polystoria: Цари, святые, мифотворцы в средневековой Европе / отв. ред. М.А. Бойцов, О.С. Воскобойников. М., 2016; Polystoria: Зодчие, конунги, понтифики в средневековой Европе / отв. ред. М.А. Бойцов, О.С. Воскобойников. М., 2017 (переизд.: Зодчие, конунги, понтифики в средневековой Европе / сост. и отв. ред. М.А. Бойцов, О.С. Воскобойников. 2-е изд. М., 2021. (Polystoria)); Европа святых. Социальные, политические и культурные аспекты святости в Средние века / отв. ред. С.А. Яцык. СПб., 2018; Анатомия власти: государи и подданные в Европе в Средние века и Новое время / сост. и отв. ред. О. Воскобойников, О. Тогоева. М., 2021. (Polystoria).
2
Tinajero y Martínez V. Polystoria // Revista contemporánea. T. 28. 1880. P. 333–352, 422–435; T. 29. 1880. P. 167–178, 424–441; T. 30. 1880. P. 302–319; T. 32. 1881. P. 396–415; T. 36. 1881. P. 57–76; T. 37. 1882. P. 463–480; T. 38. 1882. P. 67–83.
3
Ibid. T. 28. P. 344.
4
Idem. Polystoria. Madrid, 1880.
5
О родстве городов с ангелами см.: Канторович Э.Х. Два тела короля. Исследование по средневековой политической теологии. 2-е изд., испр. М., 2015. С. 154–162, 381–391, 411–425.
6
См. классический труд: Dagron G. Constantinople imaginaire. Études sur le recueil des Patria. P., 1984. (Bibliothèque byzantine; Études 8).
7
См., например, такое лаконичное замечание: «The origin of this inscribed cross form is not known» (Patricios N.N. The Sacred Architecture of Byzantium: Art, Liturgy and Symbolism in Early Christian Churches. L.; N.Y., 2014. P. 55. (Library of Classical Studies; 4)).
8
Lange D. Theorien zur Entstehung der byzantinischen Kreuzkuppelkirche // Architectura. 1986. Bd. 16. S. 93–113; Schmuck N. Kreuzkuppelkirche // Reallexikon zur byzantinischen Kunst. Bd. 5. Stuttgart, 1995. Sp. 356–374.
9
Ср. скепсис Дж. Райта относительно данной темы уже в 1970 г.: «It would be foolish to rehearse and assess once more the origins of the “Cross-in-Square” Church… Much learning, application and penetration has hitherto been expended to this end; some polemics also – indeed the dispute has become one of the “causes célèbres” of Architectural History» (Wright G.R.H. The Habitat of the Byzantine Cross-in-Square Church // Byzantinoslavica. 1970. Vol. 31. P. 217–228). Пример безуспешности новой попытки продолжить дискуссию на старом материале – Dimitrokallis G. La genèse de l’eglise en croix grecque inscrite // Βυζαντινά. 2002/2003. T. 23. Σ. 219–232.
10
Grossmann P. Zur typologischen Stellung der Kirche von Hosios David in Thessaloniki // Felix Ravenna. 1984–1985. Vol. 127–130. P. 253–260; дополнения см. в: Grossmann P., Severin H.-G. Frühchristliche und byzantinische Bauten im südöstlichen Lykien. Ergebnisse zweier Surveys. Tübingen, 2003. S. 36. Anm. 110. (Istanbuler Forschungen; 46). Из этого обзора следует исключить здание № 45 в Борате (совр. Дегле; причем в Ликаонии, а не в Киликии), по технике идентичное соседнему средневизантийскому храму № 35, а также мартирий около базилики под улицей Тритис Септембриу в Фессалонике и храм близ Ботева, относящиеся к другому типу (croix libre).
11
См.: Edwards R.W. The Domed Mausoleum at Akkale in Cilicia. The Byzantine Revival of a Pagan Plan // Byzantinoslavica. 1989. Vol. 50. P. 46–56; Almagro G.A. A Byzantine Building with a Cross Shape Plan in the Citadel of Amman // Annu. of the Dep. of Antiquities of Jordan. 1994. Vol. 38. P. 417–427.
12
Он относится к 510–520-м годам, на что указывает его резьба и перевязка с телом базилики (подробнее см.: Grossmann P., Severin H.-G. Op. cit. S. 33–49. Taf. 3–9), а не к Темным векам, вопреки типологической датировке в: Ousterhout R. The Architecture of Iconoclasm: The Buildings // Brubaker L., Haldon J. Byzantium in the Iconoclast Era (ca 680–850): The Sources: An annotated survey. Aldershot, 2001. P. 12. (Birmingham Byzantine a. Ottoman Monographs; 7).
13
Wright G.R.H. The Martyrion by the City Wall at Apollonia: Its Structure and Form // Libyan Studies. 1993. Vol. 24. P. 52.
14
Hellenkemper H., Hild F. Neue Forschungen in Kilikien. Wien, 1986. S. 37. Abb. 20–22. (Veröffentlichungen der Kommiss. für die Tabula imperii byzantini; 4). Это храм несколько особого типа: угловые ячейки здесь оформлены не как отдельные компартименты, а как массивы, прорезанные нишами.
15
Этот храм сохранился только до уровня сводов и недостаточно изучен. Западные и восточные ячейки существенно удлинены; центральная апсида снаружи пятигранная, а боковые в экстерьере не выражены. После того, как Ларисса перешла в 1019 г. к Иоанну Синаххерибу, храм стал кафоликоном армянского монастыря св. Феодора (Торосиванк). Ж.-М. Тьерри считал храм византийской постройкой X–XI вв. (Thierry J.-M. Données archéologiques sur les principautés arméneniennes de Cappadoce orientale au XIe siècle // Rev. des études arméniennes. 1996–1997. Vol. 26. P. 157–158, 172. Fig. 23–24), но М. Рестле по наличию трехлопастного северного портала отнес его к армянским постройкам XII–XIII вв. (Hild F., Restle M. Kappadokien (Kappadokia, Charsianon, Sebasteia und Lykandos). Wien, 1981. S. 221. (Tabula imperii byzantini; 2)). Однако хорошо видно, что трехлопастное завершение этого портала и арка двери опираются на сложнопрофилированные косяки древнего портала – такие же, как на полностью сохранившемся западном портале, и имеющие аналогии в ранневизантийских памятниках как раз Восточной Каппадокии (Бузлук, Скупи, Томарза; Restle M. Studien zur frühbyzantinischen Architektur Kappadokiens. Wien, 1979. Taf. 81, 131, 136. (Veröffentlichungen der Kommiss. für die Tabula imperii byzantini; 3). (Denkschriften der philosophisch-historischen Klasse; 138)).
16
Grabar A. Martyrium: Recherches sur le culte de reliques et l’art chrétien antique: en 2 vols. Vol. 1. P., 1946. P. 164–165; Brandenburg H. Ancient Churches of Rome. Turnhout, 2005. P. 50, 264.
17
См.: Schmuck N. Op. cit.; несколько иную схему см. в: Lange D. Op. cit. S. 93–101.
18
Библиографию см. в: Lange D. Op. cit.; Schmuck N. Op. cit.
19
«The Byzantine architects who, toward the end of the eighth or the beginning of the ninth century, introduced the cross-in-square plan had never heard of these fire temples, nor were they aware of the second-century “praetorium” of Musmiye in Syria, which has been dragged into the discussion because its ceiling was supported on four freestanding columns, nor, in all probability, of the audience hall of al-Mundhir at Resafa» (Mango C. Byzantine Architecture. N.Y., 1976. P. 178).
20
Ср. выше, примеч. 12.
21
Библиографию см. в: Lange D. Op. cit.; Schmuck N. Op. cit.
22
«Controversal even when published; today virtually all scholars regard these theories as lacking support» (Kleinbauer E. Early Christian and Byzantine Architecture: An Annotated Bibliography and Historiography. Boston, MA, 1992. P. 319–320); см. также: Maranci C. Medieval Armenian Architecture: Constructions of Race and Nation. Louvain, 2001. Не касаясь здесь сложнейшего вопроса о соотношении, в том числе хронологическом, византийских церквей на четырех опорах и иранских «чахар-таков», напомним лишь, что большинство последних имеет Г-образные опоры (см., например: Besenval R. Technologie de la Voûte dans l’Orient Ancien. P., 1984. Pl. 199–216), так что их следует сопоставлять скорее с церквями с трехсторонним обходом (ср. ниже, о Египте; см. также: Krautheimer R. Early Christian and Byzantine Architecture. Hammondsworth, 1965. P. 246).
23
Zäh A. Zur Typologie kirchlicher Architektur im südwestlichen Kleinasien: Diss. Maintal, 2003. S. 83–84.
24
Об армянских и грузинских «автохтонистских» гипотезах такого рода см.: Plontke-Lüning A. Frühchristliche Architektur in Kaukasien. Die Entwicklung der christlichen Sakralbaus in Lazika, Iberien, Armenien, Albanien und den Grenzregionen vom 4. bis zum 7. Jh. Wien, 2007. S. 310–312. (Österreichische Akad. der Wissenschaften, philosophisch-historische Klasse Denkschriften; 359). (Veröffentlichungen zur Byzanzforschung; 13).
25
См.: Казарян А.Ю. Церковная архитектура стран Закавказья VII века: Формирование и развитие традиции: в 4 т. М., 2012–2013.
26
Он пришел, вероятно, из Сирии, на связь Текорского храма с которой указывают также его посвящение св. Сергию и ранние сирийские граффити на его стенах (см.: Паглазова Н.М. Текор – храм князей Камсараканов // Архит. наследство. 2009. Вып. 50. С. 5–16).
27
См.: Там же.
28
Plontke-Lüning A. Op. cit. Kat. S. 311–317; там же см. библиогр.; ср. также: Donabedian P. Ereruyk: nouvelles données sur l’histoire de la site et de la basilique // Mélanges Jean-Pierre Mahé. P., 2014. P. 241–284. (Traveaux et mémoires; 14).