– У него слишком большой гонорар для вашего руководства будет, – улыбнулся Сергей.
– Насколько?
– Восьмизначная.
– А у вас тут суммы… Паша, переключи на тот слайд. Ага, спасибо. Вот. С каких пор у группы «Деревянные киты» гонорар шестизначный?
– Ну, тут удивляться нечему, – засуетился Сергей, – группа развивается семимильными шагами, скоро окажется у Урганта. Критикам они очень нравятся. Вы не хотите признавать тот факт, что эти группы – будущие звезды. Как Агузарова или, простите за сравнение, «Кино». И представьте, что ваш бренд в итоге становится первопроходцем в открытии для масс новых впечатлений. Новой музыки!
– Сергей, ну не за такие же деньги!
– Вы, кажется, считаете, что музыканты недальновидны и тупы. Спешу вас расстроить – за несколько лет они не только поумнели, но еще и научились понимать, где и сколько денег вертится. Никто не станет за так выступать на фоне камина с огромным баннером…
– В общем, если у вас нет иных предложений – мы вынуждены отказаться от этого списка артистов. Мы обеспокоены, что людям они могут попросту быть неинтересны. Вот этих и этих оставим, а остальных – нет. Это пустая трата времени.
– Не может быть мало людей, – злился Сергей. – Это мероприятие хоть и зимой на открытом воздухе, но раз – бесплатное бухло, два – бесплатный вход, хоть и по регистрации. Это будет единственное событие выходных. С таким лайн-апом вся Москва будет у вас. Ужратая в дрова, с огромными очередями, но вы же этого и хотите?
– Сергей, с такой логикой, – сопротивлялся Павел, – мы можем вас поставить за диджейский пульт на шестнадцать часов, и все равно все придут. А заплатим вам одному.
– Я бы согласился на такое предложение, – смеялся Сергей, – жалко диджеем меня сложно назвать. Я, скорее, «селектер». И все-таки развлекать толпу одному на протяжении шестнадцати часов – это сложно, тем более для не-артиста.
– Ну, у нас будет ведущий, который именно этим и занимается.
– Мезенцев? – оживился Паша. Он радовался, что хотя бы одна его идея получила отклик у серьезных людей.
– Да, – холодно ответил Павел.
– А эти ребята, – продолжал Сергей, – у них же на лице написано «сцена». Им нравится развлекать народ, получать от него энергию. Я – человек простой, мне и за кулисами неплохо. Но я не могу не заметить, вы в очередной раз подчеркиваете – «деньги». Если дело в этом, то Паша должен был отметить – цифры предварительные, с учетом налогов. Конечно они завышены! Как я и говорил ранее, у музыканта губа не дура, мы не будем сразу именно эти цифры предлагать.
– Сергей, я понимаю… – сказал Павел, пытаясь остановить жалобную речь.
– А совмещение сторонних активностей, как блогеры, инфлюенсеры, всякие там…
– Пьяный тир и колесо обострения, – сказал гордо Паша.
– Да, вот это все в сумме создает резонанс между будущей высокой и неизведанной прежде культурой и массовостью. Как у Ортега-и-Гассета и Гиббона.
– Я и Ортегу, и Гассета, и Гиббона читал, Сергей. Но, – Павел оглянул своих коллег, трясущих головами, как на батарейках, – ваши слова не могут убедить нас в данный момент. Давайте мы подумаем пару дней и отпишем Паше по поводу нашего окончательного решения.
Паша дернул меня за руку, наклоняя мою голову к своим губам:
– Это конец, сделайте что-нибудь! – прошипел он.
Сергей Альбертович как никто знал веяние приближающегося отказа. Необходимо было решать без промедлений. Сам я добавить ничего не мог, ибо был неподготовлен, да и что таить – боялся облажаться, выставиться дураком перед важными людьми, а главное – перед Сергеем. Вряд ли бы он простил моему языку такую сорванную сделку. Когда важные люди подходили к выходу из переговорки, потирая руки от воображаемого тепла, что раскинется в скором времени по их глоткам вместе с сигаретным дымом, Сергей загорелся от радости. Он вскочил со стула, выпрямился и сказал следующие слова так тихо, будто знал, что они навсегда влезут в душу:
– Знаете, коллеги, я думаю в наших силах позвать «Год Крысы».
Павел и важные женщины остановились. Он обернулся, чтобы проверить, не показалось ли ему.
– Вы сказали: «Год Крысы»?
– Оу, – Сергей шлепнулся обратно в кресло и победно вытянул ноги, – вы знаете их, да?
– Сергей, вы что, смеетесь? – лицо Павла изменилось, давно оно не ощущало искреннего счастья. – Откуда вы…
– Я и мои коллеги считаем, что это вполне возможно. На это уйдет какое-то время, но…
– «Год Крысы»? – важные женщины переглянулись между собой; эти два слова заставили их задрожать. – Тот самый «Год Крысы»?
– Тот самый, – ухмылялся Сергей.
– Д-да, коллеги, – Паша поправил прическу, – наше агентство и дружеские нам организации располагают достаточным количеством контактов, даже для букинга такого артиста.
– Это невозможно! – не верил Павел своим ушам. – Они же распались давным-давно. Пропали! Будто бы сквозь землю провалились. С чего вы решили, что они вообще живы? А самое главное – что захотят выступать на фестивале?
– Поверьте мне, Павел, – прозвучал саркастичный голосок Сергея, торжествующий на разбитом скепсисе важных людей, – мы способны находить общий язык с такими артистами. Но нам понадобится время на подписание договора, переговоры еще… Вы знаете этих музыкантов нелюдимых. По сто лет от них ответа ждешь и не дождешься. Они как раз прекрасно вписываются в концепцию фестиваля, которую описал Паша.
– Разумеется, – улыбнулся Паша. – Они могут стать секретным хедлайнером. И-или еще лучше. М-мы пустим слух о том, что они возвращаются. Уже вижу заголовки, многочисленные посты. Не удивлюсь, если и-и-из других стран приедут люди.
Важные люди переглянулись между собой и даже шептаться не стали, Павел сказал за троих и за компанию:
– Ладно. Если вы гарантируете участие «Года Крысы», то тогда, коллеги, – Павлу тяжело давалась это обращение к нам, устал он от наших обликов ехидных, – давайте заключать договор.
– П-павел, у нас нет времени на гарантии. П-п-переговоры могут идти достаточно долго. Все-таки артист не из простых. От себя могу сказать, что Сергей и Федор сделают все возможное, чтобы «Год Крысы» стал главным гвоздем программы.
– Главное не в гроб, – засмеялся я. К счастью, никто не услышал.
– Девочки вышлют документы вам на почту, Паша. Сергей, – Павел протянул ему дрожащую руку, – был рад познакомиться с вами лично. И надеюсь, что наше сотрудничество будет плодотворным.
– Никаким другим оно быть и не может, – они пожали друг другу руки. – Паша, мы еще нужны с Федей?
– Нет-нет, дальше я справлюсь, – Паша светился от счастья и не скрывал этого. – Спишемся позднее, хорошо?
– Ага, – ответили мы ему и вышли из переговорки.
До тех пор, пока наши тела не оказались за пределами бизнес-центра, мы молчали. Я не хотел развеять магию, витающую вокруг нас. Поразительно, как спустя столько лет у Сергея получается оказывать влияние даже на людей, специально выращенных для отказа или обмана. На мгновение мне показалось, что шансов нет и следующие три месяца мы будем сводить концы с концами; придется жить на подработках, у друзей на кухне или съемках. Или еще хуже – занимать у родителей, чтобы хоть как-то прокормиться. Но нет, ситуация перевернулась, и Сергей, как матерый боец, положил соперника на лопатки. На то потребовалась пара заветных слов.
– А что такое «Год Крысы»? – решился спросить я.
– Ты не знаешь их? – удивился Сергей. – Е-мае, ты такое пропустил. Разве не помнишь ту песню, которая, ну… Блин, забыл, как напевается. Ну, та самая. Пам-пам… Ладно, неважно. Узнаешь.
– Что теперь делать-то? – строил я из себя дурака или не строил.
– Надо выйти на «Год Крысы», – мы закурили около метро, не боясь полицейских или вездесущих цыган, защищали нас наши серьезные физиономии. – Есть у меня знакомый, кто делал им концерт в Питере. Спрошу у него. Ты сам пока поищи – группа Вконтакте, статьи, интервью. Что угодно. Нам сейчас необходимо хоть как-нибудь, но выйти на них. От этого, как ты мог понять, зависит наше трудоустройство на ближайшие несколько месяцев.
– Свечку поставить нужно, – сказал я и тяжело выдохнул.
3.
К сожалению, словами себе жизнь не обеспечишь. Паша еще долго пытался подписать договор и получить первый транш для нас, но клиент был непоколебим: покажите нам живой «Год Крысы», а потом поговорим и заплатим. Мы с кропотливым усердием взялись за поиски, хватались даже за самые мелкие наводки. Связывались с людьми, которым посчастливилось обменяться хотя бы парой слов с группой перед их выступлением, чтобы узнать, где их искать. Питерский контакт Сергея отказался с нами общаться, он давно ушел из индустрии и возвращаться к ней не хотел. Он устал и хотел спокойствия, а мы склонились над ним как темные тучи в райском саду. В панике тот стал палить из ружья в небо или, иными словами – бросил нас в черный список. Сергей свой путь держал с помощью телефона: в свободное время он звонил старым друзьям и после двухминутного приветствия раскрывал карты. Приходилось работать аккуратно, спрашивать издалека – всегда может объявиться уникум, способный взять инициативу в свои руки и сделать предложение еще лучше.
– «Год Крысы»? – неслось из телефона. – Они так торчали, что наверняка уже давно померли.
– Ну ты, конечно, вспомнил, Серега, – хихикал абонент, – Год Крысы, блин. Решил очередную могилу раскопать? Ты бы новые имена открывал, а то на твоем фестивале пятый год одни и те же.
– А-а-а-! – верещала женщина из динамика. – Я помню их выступление в 2007-м, когда они в самой форме были. Никогда так не танцевала в жизни, мой парень ногу себе вывихнул посреди дискотеки и откосил так от армии. Вот дела, надо переслушать. А что ты планируешь?
Сергей не расстраивался и продолжал листать телефонную книжку. Ему повезло выпросить почту у давних друзей ценой бесконечно долгого разговора, но ответа с нее можно было ждать месяцы, годы. Попадет в спам – вообще не дождаться. Но как я и сказал ранее – словами сыт не будешь. Пришлось искать средства для выживания на ногах, попутно, словно крот, копаться в массивах всемирной паутины. Друзьям я только торчал, брать новые долги было не у кого. На новую работу меня не хватит, но, на всякий случай, я разослал клич знакомым киношникам, надеясь, что у них появится пара тысяч взамен пары рук. Оставалось только просить денег у родителей. Я собрался с духом и набрал матери:
– Да, конечно, приезжай, – резко ответила она. – У отца душа буквально болит. Ты не звонишь, не пишешь. Переживает.
– А ты?
– Да что за тебя переживать-то? Настрадаешься – напишешь.
Дорога до дома родителей заняла несколько часов. Электричка мчалась в глубины Подмосковья, где давно не ступала моя нога. Расположившись один, словно царь, на скамейке, я раскрыл ноутбук и стал искать информацию о группе. Что это вообще за «Год Крысы»?! Оказалось, что у группы есть скудная страница на Википедии:
Год Крысы – сибирский рэп-проект, основанный в 2003 году студентами медицинского училища Женей Алеевым (Жека), Леонидом Костровским (Костер) и Эдуардом Старшиновым (DJ Энурез).
В одном из интервью участники группы утверждали, что музыкой они начали заниматься давно и "Год Крысы” не был их первым проектом. В 2004 году Алеев, Костровский и Старшинов пишут саундтрек к фильму “Манту”, чем привлекают к себе внимание главного редактора журнала “Сибиряк” Валентина Косыгина: “… и не отпускает музыка. В какой-то момент кажется, что она сильней картинки. Да, у вас перед глазами люди колются, но в то же время вы слышите – уже давно!”.
В 2005 году, отойдя от экспериментальной музыки, “Год Крысы” впервые дает выступления под своим названием. Сами участники коллектива объясняют его так: “Есть черная полоса, есть белая. У кого-то черная чаще, у кого-то белая. А у кого-то все давным-давно превратилось в вечный круг внутри собственной головной клетки. Год Крысы – это когда ты осознал, смирился, а теперь еще и о**ел, и устраиваешь торжества в честь этого”. В том же году выходит первый альбом группы, радушно встреченный критиками. В 2009-м группа выпускает свой последний альбом, вместе с чем объявляет о закрытии проекта.
Дискография:Пара Це Мотала (2005), Год Крысы (2006), Явление радости (2009).
Несколько интервью, пара десятков живых выступлений, снятые на VHS и камеры кнопочных телефонов. И тысячи преданных фанатов, заполонившие форумы и ищущие повод при любом случае заявить о том, как сильно им нравится «Год Крысы» и что лучше группы в России больше никогда не будет. Музыканты внешне из себя особо ничего не представляли: молодые ребята с короткими волосами, скулами, синяками под глазами, прыщами, легкой щетиной на местах, кривляющиеся на камеру. Люди гордо обменивались пленкой с выступлений: вот первый вокалист, высокий и тощий, истошно кричит, приобретает образ волка под луной; второй корчит пальцами ни то знак мира, ни то ножницы; диджей попивает спрайт из двухлитровой бутылки на заднем плане. Под каждым фото баллада о неведомом ранее счастье, об откровении, что наступало на счастливчика после аплодисментов. Альбомов на стримингах найти не удалось.
Группа в Вконтакте оказалась давно заброшенной. Несколько постов с вырезками из городских газет, раздел «Досуг», фотографии из подъезда, где ребята щелкают семки и дуют водный. Два альбома в аудиозаписях и все. Ни контактов, ни намеков на обратную связь. Видимо, группа похоронила себя сама, отказавшись от внешнего мира навсегда. В самый неподходящий момент на телефоне закончился трафик.
– Ладно, – думал я, – у родителей скачаю, на обратном пути послушаю.
Далекое родное Подмосковье, сколько лет меня здесь не было. Пруд около вокзала вонял нечистотами и давно зарос мутной пленкой. Около платформы продавали букеты; никто их не брал, никто не хотел сделать человеку приятно. На лавочках распивали пиво опасные компании, толпа с вокзала обходила их стороной. Гости из республик окружили железные пути своими магазинами с продуктами, выпечкой и шаурмой. Я незаметно пробрался через толпу уставших рабочих и по детской привычке спрятался в глубине дворов, в тени хрущевок и бараков, которые все никак не снесут. Пустырь, где в детстве мы играли в прятки, превратился в замок будущей новостройки. Ее строили на костях собак и сдувшихся футбольных мячей. Исчез мой юный страх попасться в руки полиции – еще год, и я перестану быть им интересен. Садилось солнце, всплывал свет в окнах. Доносился шум из проезжающих мимо машин, под ними сотрясалась земля. Кутеж начинается в будни.
Дверь была открыта. Встретили меня огромный серый кот и рыжая собака. Я обнял их крепко-крепко и на душе стало спокойно. На кухне брат с отцом вслух читали книгу. Видимо, они не слышали, как открылась дверь; а будь это маньяк – что тогда? Отец стоял над моим братом, следил, чтобы тот с усердием произносил слово за словом.
– Что читаете? – поинтересовался я.
– «Чучело»! – радостно ответил брат; как не радоваться – брат пришел! – можно от книги отвлечься. Изменился Кирилл, исчезли худые черты лица. Он потолстел за эти годы, сидя на диване перед телевизором, длинные кудрявые волосы стали сальными, короткими.
– Оу, Федя! – завыл отец и бросился меня обнимать. – Сто лет тебя не видел. Ты как?
– Так-сяк, раскис немного.
– А почему раскис? Чай будешь? Может, кофе?
– Чай, спасибо. Почему – не знаю.
– Кирилл, давай, читай дальше, – обратился отец к брату. Тот надул губы и безэмоционально продолжил вытаскивать из «Чучела» слова. История заканчивалась, главная героиня уехала, а обман одноклассника вскрылся, и сейчас они винили себя в том, как неправильно они вели себя по отношению к честной и наивной девочке: травили, унижали, бойкотировали; защитник ее оказался слабым и жалким, испугался красных кулаков живодеров. Мне хотелось расплакаться. – Как эту книгу выпустили в разгар советской власти – не понимаю. Это же один в один они.