– Рекс упал, – лаконично сообщил мистер Гаскойн, не сводя глаз с Гвендолин.
– О господи! Я так и знала! – в тот же миг в ужасе выдохнула миссис Дэвилоу.
– Ах, бедняга! Надеюсь, он не пострадал? – воскликнула Гвендолин с той долей сочувствия, которую ликующие смертные пытаются изобразить, в то время как сердце стремительно стучит от радости.
– Насколько мне известно, вывихнул плечо и набил синяков, – продолжил мистер Гаскойн и снова ненадолго умолк, продолжая наблюдать за племянницей. Гвендолин ничуть не изменилась в лице, лишь слегка сдвинула брови, и повторила:
– Ах, бедняга! Значит, ничего серьезного?
Мистер Гаскойн уже выяснил все, что хотел, но для пущей уверенности продолжил рассказ:
– Неподалеку оказался какой-то кузнец – не из моих прихожан. Он проявил завидную сноровку и ловко вернул плечо на место. Так что, судя по всему, пострадали главным образом мы с Примрозом. У коня на мелкие кусочки разбито колено: угодил в ямку и сбросил Рекса через голову.
Услышав, что плечо Рекса уже удачно вправлено, Гвендолин прогнала с лица слабое подобие тревоги, а при последних словах дяди очаровательно рассмеялась.
– Очень мило со стороны молодой леди смеяться над чужой бедой, – проговорил мистер Гаскойн с осуждением, хотя в душе был рад, что Гвендолин не выказала волнения за судьбу сына.
– Умоляю, дядюшка, простите. Теперь, когда Рекс в безопасности, так забавно представлять, как они с Примрозом кувыркались на тропинке. Отличная карикатура на погоню!
Гвендолин гордилась своей способностью смеяться там, где другие нашли бы лишь повод для сочувственных вздохов и серьезных рассуждений. В самом деле, смех настолько подчеркивал ее красоту, что окружающие с готовностью разделяли ее мнение. В этот миг у мистера Гаскойна даже мелькнула мысль, что не стоит удивляться влюбленности мальчика в эту молодую колдунью.
– Как ты можешь смеяться над вывихнутым плечом, дитя? – возмутилась миссис Дэвилоу, все еще пребывая во власти мучительной тревоги. – Жалею, что мы вообще разрешили тебе сесть на лошадь. – Она мрачно посмотрела на мистера Гаскойна и уверенно кивнула. – Скоро сами убедитесь, как опасно мы ошиблись. По крайней мере, ошиблась я, поддержав просьбу дочери.
– В самом деле, Гвендолин, – обратился мистер Гаскойн тем рассудительным тоном, которым обычно разговаривают с человеком, в чьем здравомыслии не сомневаются, – решительно рекомендую и прошу сделать одолжение впредь не повторять сегодняшнюю авантюру. Лорд Брэкеншо чрезвычайно добр, однако наверняка присоединится к моим словам. Разговоры о молодой леди, которая охотится, уверен, совсем тебе не понравятся. Поверь, лорд Брэкеншо не позволил бы леди Беатрис и леди Марии охотиться в наших краях, будь они достаточно для этого взрослыми. Когда выйдешь замуж, положение изменится: ты сможешь делать все, что разрешит муж, – но если собираешься охотиться, то придется найти мужа со средствами.
– Не понимаю, с какой стати я должна выйти замуж, не имея даже малой перспективы благополучия, – обиделась Гвендолин.
Заявление дяди вызвало острое раздражение, но выразить его прямо она не осмелилась и вышла из комнаты.
– Девочка всегда говорит о браке в таком тоне, – заметила миссис Дэвилоу. – Ничего, как только встретит своего человека – сразу изменит мнение.
– Как по-вашему, ее сердце еще ни разу не трепетало от чувств? – спросил мистер Гаскойн.
Миссис Дэвилоу молча покачала головой, а после долгой паузы пояснила:
– Только вчера вечером Гвендолин сказала мне: «Мама, понятия не имею, как девушки умудряются влюбляться. В книгах это легко сделать, а в жизни мужчины так нелепы».
Мистер Гаскойн коротко рассмеялся и сменил тему разговора.
На следующее утро, за завтраком, он поинтересовался:
– Как твои синяки, Рекс?
– О, еще не созрели, сэр. Только начинают понемногу темнеть.
– То есть пока ты не готов отправиться в Саутгемптон?
– Нет еще, – ответил Рекс, чувствуя, как сжимается сердце.
– Что ж, подожди до завтра, а сегодня отправляйся в Оффендин, чтобы попрощаться.
Миссис Гаскойн, которая успела узнать всю правду, сосредоточенно смотрела в чашку, чтобы не заплакать. Анна тоже едва сдерживалась.
Мистер Гаскойн чувствовал, что назначает бедному Рексу крайне суровое лекарство от внезапного недуга, однако не сомневался, что, в конце концов, оно окажется наиболее милосердным.
Узнать о безнадежности своей любви из уст самой Гвендолин – разве существует на свете средство вернее?
– Благодарю Бога за то, что она к нему равнодушна, – призналась миссис Гаскойн, войдя в кабинет мужа. – Гвендолин обладает чертами, с которыми я никак не могу примириться. При всей ее красоте и одаренности, моя Анна стоит двух таких кузин. Очень плохо, что она совсем не помогает в обучении деревенских детей – даже не заглядывает в воскресную школу. Наши с тобой советы пропускает мимо ушей, а бедную матушку и вообще ни во что не ставит. Знаю, однако, что ты лучшего мнения о племяннице, – закончила миссис Гаскойн с почтительным сомнением.
– О, дорогая, ничего особенно плохого в девочке нет. Всего лишь слегка своенравна, так что чересчур натягивать поводья не стоит. Главное – устроить ей подходящую партию. Для нынешней тихой жизни с мамой и сестрами в ней слишком много огня. Будет естественно и правильно, если она вскоре выйдет замуж, причем за человека не бедного, а того, кто в состоянии обеспечить ей достойное положение в обществе.
Вскоре Рекс, с рукой на перевязи, отправился в Оффендин. Неожиданное позволение встретиться с Гвендолин немало его озадачило, поскольку об истинной подоплеке действий отца он не догадывался. А если бы догадался, то сначала осудил бы мистера Гаскойна, а затем с недоверием отверг его выводы о чувствах Гвендолин.
В Оффендине Рекса встретили все, кроме Гвендолин. Услышав донесшийся из холла знакомый голос, четыре девочки выбежали из служившей классной комнатой библиотеки и бросились к Рексу с сочувственными расспросами о здоровье. Миссис Дэвилоу захотела узнать, что именно и как именно произошло, а также где живет кузнец, чтобы в знак благодарности отправить ему подарок, в то время как мисс Мерри выразила сомнение, не окажется ли благодарность излишней – особенно для человека подобного сорта. Прежде шумное женское окружение никогда не раздражало Рекса, однако сейчас ему очень хотелось, чтобы вся компания исчезла и появилась Гвендолин, а добродушно притворяться не позволяло смущение. Когда же наконец он осмелился спросить, где кузина, миссис Дэвилоу отправила Эллис узнать, готова ли сестра спуститься, и добавила:
– Утром я отослала Гвендолин завтрак в спальню. После охоты ей необходим долгий отдых.
Рекс, почти не скрывая нетерпения, заявил:
– Тетушка, я хочу поговорить с Гвендолин наедине.
– Хорошо, дорогой, подожди в гостиной. Я ее туда пришлю. – Миссис Дэвилоу давно заметила, что молодой человек ценит общество кузины, что было вполне естественно, однако не придавала этому значения. Увлечение Рекса представлялось ей небольшим лирическим эпизодом затянувшихся рождественских каникул.
Рекс, в свою очередь, видел в предстоящем разговоре едва ли не волю судьбы. Почти десять минут он провел в ожидании, нетерпеливо меряя шагами гостиную, и все это время его постоянно занимали мысли о том, каким образом, заручившись согласием Гвендолин, убедительно доказать отцу, что помолвка – это самый разумный на свете шаг, придающий человеку бесконечную энергию для дальнейшей работы. Ему предстояло стать юристом, так что же мешало подняться на высоты, покоренные Элдоном?[12] Приходилось смотреть на жизнь мысленным взором отца.
Но как только дверь открылась и вошла та, кого он жаждал видеть, Рекса внезапно охватило сомнение. Мисс Харлет, одетая совсем просто: в черное шелковое платье с квадратным вырезом, подчеркивавшим изящную шею, – с распущенными пышными волосами, перехваченными черной лентой, выглядела еще более величественной, чем обычно. Возможно, секрет заключался в отсутствии шутливой кокетливой игривости, всегда заметной при встречах с Рексом. Ожидала ли она после его вчерашних слов разговора о любви? Хотела ли выразить сожаление по поводу несчастного случая? Возможно, и то и другое. Однако мудрость веков гласит, что, если встал не с той ноги, это может дурно повлиять на твое настроение; досадная оплошность довольно часто настигает самых милых, очаровательных людей. Возможно, утром с Гвендолин именно это и случилось. Поспешное приведение себя в порядок, неловкость Багл в обращении с расческой, скучный журнал, нерадужные перспективы предстоящего дня и жизни в целом – все вызывало недовольство. Не то чтобы Гвендолин пребывала в дурном настроении – ничего подобного. Просто сегодня мир не соответствовал всем требованиям ее утонченной натуры.
Как бы там ни было, когда мисс Харлет вошла в гостиную и без тени улыбки протянула руку, Рекс увидел в ее облике внушающее благоговейный ужас величие. Происшествие, так развеселившее Гвендолин накануне, вдруг утратило забавные черты и показалось просто нелепым, однако, соблюдая приличия, она вежливо произнесла:
– Надеюсь, ты не очень пострадал, Рекс. Понимаю, что я заслуживаю справедливых упреков.
– Вовсе нет, – возразил Рекс. – Со мной все в порядке, ничего страшного не случилось. Я очень рад, что ты получила удовольствие, и готов заплатить за него падением. Жаль только, что конь сломал ногу.
Гвендолин подошла к камину и остановилась, глядя на огонь. Рекс мог видеть ее лицо только в профиль, что было весьма неудобно для столь важного разговора.
– Отец хочет, чтобы остаток каникул я провел в Саутгемптоне, – проговорил он слегка дрогнувшим голосом.
– В Саутгемптоне! Глупо туда ехать, не правда ли? – холодно ответила Гвендолин.
– Для меня особенно глупо, потому что там не будет тебя.
Гвендолин молчала.
– Ты будешь жалеть, что я уезжаю?
– Конечно. В этой тоскливой деревне отъезд каждого знакомого чувствителен, – последовал резкий ответ.
Предчувствие, что бедняга мечтает о нежности, заставило Гвендолин окаменеть подобно чуткой актинии, которую тронули пальцем.
– Ты сердишься на меня? Почему разговариваешь таким тоном? – покраснев, резко спросил Рекс, как будто тоже мог разозлиться.
Мисс Харлет взглянула на него с улыбкой.
– Сержусь на тебя? Что за чепуха! Я всего лишь немного не в духе. Зачем ты пришел так рано?
– Пожалуйста, относись ко мне как угодно сурово, но только не равнодушно, – умоляюще произнес Рекс. – Все счастье моей жизни зависит только от тебя – от того, любишь ли ты меня хотя бы немного больше, чем других.
Он попытался взять кузину за руку, однако Гвендолин поспешно отошла на другую сторону камина.
– Ради бога, только не приставай со своей любовью! Терпеть этого не могу! – Она взглянула на него с ненавистью.
Рекс побледнел, не в силах произнести ни слова, и не отводил от кузины взгляд. Гвендолин и сама не ожидала такой реакции. Все произошло само собой; чувство отвращения оказалось абсолютно новым. Еще вчера она ясно сознавала, что кузен влюблен, а насколько глубоко и пылко, ее не интересовало, так как признаться он не смел. А если бы кто-то спросил, чем ей не нравятся любовные речи, она бы со смехом ответила, что устала от них в книгах. И вот сейчас впервые в ее сердце пробудилась страсть: Гвендолин ощутила сильное отвращение к любви кузена.
Рексу показалось, что он навеки утратил радость жизни, но тем не менее нашел в себе силы заговорить снова:
– Это твое последнее слово? И так будет всегда?
Гвендолин видела отчаяние Рекса и сочувствовала ему, ведь он ничем ее не обидел и вообще не сделал ничего плохого. Решительно, но чуть добрее, чем мгновение назад, она ответила:
– Насчет признания в любви? Да. Но во всем остальном я не испытываю к тебе неприязни.
– Прощай, – ответил Рекс после короткой паузы и вышел из комнаты.
Вскоре Гвендолин услышала, как хлопнула тяжелая входная дверь.
Миссис Дэвилоу тоже услышала звук закрывающейся двери и поспешила в гостиную. Гвендолин сидела на диване, спрятав лицо в ладонях, и горько рыдала.
– Дитя мое, что случилось? – воскликнула добрая матушка, никогда прежде не видевшая любимицу в таком горе, а потому испытавшая болезненную тревогу, похожую на ту, которую женщины переживают при виде сломленного отчаянием сильного мужчины. Этот ребенок до сих пор оставался ее властителем. Присев рядом, она обняла дочь, пытаясь заглянуть ей в лицо, но Гвендолин уткнулась лбом в плечо матери и проговорила сквозь слезы:
– Ах, мама, что будет с моей жизнью? На свете нет ничего достойного!
– Что случилось, дорогая? – повторила изумленная миссис Дэвилоу. Обычно дочь порицала ее за внезапные вспышки отчаяния.
– Я никогда никого не полюблю. Я не умею любить людей. Я их ненавижу.
– Твое время еще придет, дорогая.
Гвендолин мучительно содрогалась от рыданий, и все же, обвив руками шею матери с почти болезненной нежностью, горестно прошептала:
– Не выношу, чтобы кто-то, кроме тебя, находился совсем близко.
Матушка тоже разрыдалась, ибо никогда еще избалованное дитя не проявляло столь откровенного доверия. Так они и сидели – крепко обнявшись, прижавшись друг к другу и обливаясь слезами.
Глава VIII
В доме священника печаль продолжалась значительно дольше. Вернувшись из Оффендина, Рекс в полном безразличии к окружающему миру бросился на кровать и пролежал так до следующего дня, после чего домочадцы всерьез обеспокоились о его здоровье. О поездке в Саутгемптон уже не могло быть и речи: матушка и Анна думали только о том, как вылечить больного, который не хотел выздоравливать, превратившись из подвижного, энергичного, отзывчивого молодого человека в апатичное существо с потухшим взглядом, на все заботы отвечавшее одной-единственной фразой: «Оставьте меня в покое». Отец смотрел на это спокойнее и видел в кризисе кратчайший путь к избавлению от несчастной любви, однако сочувствовал неизбежному страданию и время от времени заходил в комнату сына, несколько минут молча сидел возле постели, а уходя, нежно гладил бледный лоб и тихо говорил: «Да благословит тебя Господь, мой мальчик». Уорхэм и младшие дети боязливо приоткрывали дверь, чтобы увидеть невероятную картину: всегда веселый, полный идей и сил брат лежал без движения, – однако им тут же грозили пальцем и приказывали заняться своими делами. Неизменным верным стражем стала Анна; она держала Рекса за руку, хотя ни разу не ощутила ответного благодарного пожатия, и душа ее разрывалась между мучительным сочувствием брату и осуждением Гвендолин.
«Возможно, это очень дурно с моей стороны, но, кажется, я уже никогда не смогу любить ее, как любила прежде». Эта мысль звучала в сознании бедняжки горьким рефреном. И даже миссис Гаскойн прониклась к племяннице гневными чувствами, которые не смогла сдержать и выразила в разговоре с мужем:
– Конечно, я понимаю, что все к лучшему: мы должны благодарить судьбу за то, что она не разделила чувств нашего бедного мальчика, – и все же, Генри, я считаю ее жестокой, бессердечной кокеткой. Гвендолин должна была оставить Рексу хотя бы искру надежды, чтобы разочарование не захлестнуло его с такой силой. Часть вины ложится и на бедную Фанни: в своей любви к дочери она совершенно слепа.