Кожу содрать и, огню их предавши, призвать громогласно
Грозного бога Аида и страшную с ним Персефону.
Сам же я меч обнажил изощренный и с ним перед ямой
Сел, чтоб мешать приближаться безжизненным теням усопших
К крови, пока мне ответа не даст вопрошенный Тиресий»[8].
Стоит признать, что в античной художественной литературе некромантические ритуалы встречаются не единожды, причем они не поддаются какой-то системе или типологии, потому как зачастую кардинально отличаются друг от друга. Как бы то ни было, но очевидно, что в отличие от Древнего Египта в Древней Греции и Риме не существовало общепринятой системы этой практики. Однако в ритуалах всегда фигурируют следующие элементы – магические круги, жезлы, талисманы и заклинания. Также зачастую некромант связывает себя с «символами смерти», например – носит одежду умершего и употребляет пищу, которая метафорически связывается с мертвыми.
Поговаривали, что некоторые античные некроманты порой себя так вели, что даже их коллеги и современники, рассматривали их поведение как идиотское, сумасшедшее даже в среде самих колдунов. Например, отмечены единичные акты некрофагии – поедания умерших животных. Заметь, Сергей! НЕ убитых, а умерших. Сиречь падаль. Или, к примеру, ритуалы имели различную протяженность – от нескольких часов до нескольких недель. Проводились на захоронениях, либо в отдаленных безлюдных местах. И что интересно – вызов умершего считался возможным в период не более 12 месяцев после его смерти. По истечении указанного срока можно было призвать лишь его «тень», как в эпизоде из «Одиссеи». Вот признаюсь честно, я изучил много трудов греков по этому вопросу, но в чем заключается принципиальное отличие духа умершего и его «тени» я у них так и не нашел. И лишь много позже я узнал в чем разница. Но об этом позже.
Еще одна отличительная черта античных некромантов заключалась в знаниях, которыми они наделяли мертвых. Предполагалось, что духи умерших не всезнающи, но обладают, во-первых, всеми знаниями, которые имели при жизни, приобретая в посмертии абсолютную память. Во-вторых, они также могли обретать дополнительные знания общего плана. Единственное, чем грешили некроманты античности – они считали, что души умерших в состоянии знать будущее. Как вы знаете – это дикое заблуждение.
Но вот, Римская Империя пала, античность закончилась. Наступили Средние века.
Именно в это время наступает четкое разделение и разграничение между некромантией и некромагией. Особо тут постарались европейцы и католическая церковь. Будем справедливы, что церковники тех времен жестко разграничили воскрешение мертвых, подвластное лишь Богу, и практику некромантии, которая якобы подменяла понятия – в процессе средневековых ритуалов якобы призывались не души умерших, а демоны, этакие инфернальные создания, которые могли взаимодействовать с мертвыми, прозревали будущее и обладали массой других сверхъестественных способностей. То есть католицизм существование такой практики подтверждал и относил ее к колдовству, целью которого является намеренное причинение вреда человеку. Особо знающие и повидавшие мир полагали, что некромантия, в том виде, в каком она была в Европе – это смесь арабской эзотерики и кабалистики
Что интересно – абсолютное большинство практикующих некромантию имели высокий духовный сан. Это были образованные люди, знающие латынь, имеющие доступ к текстам по астрологии и демонологии. Они имели канцелярское, реже – университетское образование. Строго говоря, фермер или кузнец по очевидным причинам не мог быть некромантом – не зная грамоты, не будучи обучен латыни и греческому языку, он просто не смог бы читать античные переводы этрусских текстов. Собственно иных источников просто не существовало.
Что касается иудаистского наследия… Каббала… Да, она являлась авторитетным источником. А вот Лемегетон Соломона… Реальные некроманты и некромаги с большой долей скепсиса относятся к этому источнику, ибо к иудаизму он имеет крайне отдаленное отношение.
Но, как бы то ни было, начинается чёткое и жесткое разделение некромантии и некромагии. Окончательную точку в разделении поставила эпоха Возрождения. В этот период некромантия переживает подъем, так как использование библейских текстов во время ритуалов признается не заклинанием, а молитвой. С другой стороны, от изначальной формы ритуалов остается только название, потому что призыв мертвых полностью заменяется призывом духов. Причем духи и демоны отождествляются, а это уже чёткий намёк на некоторые толстые обстоятельства.
В самих ритуалах начинают цитироваться апокрифические тексты и некромантия, в её ширпотребовском виде, как бы странно это не прозвучало, окончательно христианизируется. Одновременно она теряет свой статус. То есть у вавилонян и этрусков, древних греков и римлян этой практикой занимались жрецы и оракулы, которых уважали, и их авторитет был непререкаем. Наблюдая за движением звезд, изучая математику и анатомию, эти люди были в большей степени учеными-исследователями, а не колдунами-авантюристами. Но в эпоху Возрождения некромантия становится чисто умозрительной практикой без намека на духовную составляющую. Отношение общественности к некромантии достаточно наглядно высказал Леонардо Да Винчи:
«Из всех человеческих мнений самым глупым считается то, которое касается веры в некромантию, сестру алхимии, которая рождает простые и естественные вещи»[9].
А это повлекло за собой появление таких шарлатанских явлений как спиритизм, гадания, и прочая.
Истинных некромантов никто не знал, а если и знали – то молчали. К их помощи прибегали только в случае крайней необходимости. Мало кто знает, но Кровавая свадьба Буондельмонте, положившая начало расколу на гвельфов и гибеллинов, и, как следствие, их кровавой борьбе, расследовалось помощником графа Донати – Джакомо Уфано, который в целях получения сведений о преступнике, нанесшем смертельный удар жениху из рода Буондельмонте, призвал к ответу… дух самого убиенного. А помог ему некто Генрих Гесслер, бывший в то время во Флоренции. В результате убийца был изобличен, но не пойман. Марио Уберти, младший из этого семейства, тот, что нанес точный удар в сердце жертвы, сбежал и прятался семь лет.
В это самое время от некромантов отделяется небольшая группка людей, которые вспоминают некоторые практики древнеегипетских жрецов, начинают практиковать иные способы взаимодействия с миром мёртвых: материализация духов, попытки воскрешения, боевые практики с мёртвыми и так далее. Они начинают искать источник силы и находят его. В результате появляются истинные некромаги, проклятые некромаги и те, кто решил, что лучше хранить нейтральность. Но, как бы они себя не называли, какие силы не призывали в помощь себе, они сформировали некий кодекс, который включал в себя следующие положения – цитирую по памяти:
Некромаг все делает для себя.
Некромаг делает всё, что хочет, не ограничивая себя, но сдерживая от глупых поступков.
Некромаг никогда ни о чем не сожалеет. Жалость и сожаление – не те качества, которые должны быть присущи некромагу. Уверенность в своих силах – его неотъемлемая черта. Ибо всякая ошибка или неверное решение – опыт, который освещает путь повсюду.
Некромаг старается не давать обещаний, но если все же дает их, то держит до конца.
Для некромага нет ничего важнее магических и кровных связей в общении. При этом, некромаг старается как можно меньше общаться с посвященными, но у него всегда есть время для своих братьев и сестер.
Некромаг никогда ни от кого не принимает подачек и притворного сочувствия. Лишь самые близкие, а также члены его клана знают, что творится у некромага в душе.
Некромаг всегда уверен в своей правоте и правильности своих действий. Он не должен сомневаться и быть всегда уверен в своей силе, ведь другой гарантии его выживания на земле у него нет.
Да уж… попахивает манией величия. Но фокус в том, что они такие и есть: заносчивые и снобливые. И при этом при всем – слабые.
Именно тогда получилось так, что некромаги сконцентрировали свое внимание, на, так называемой, боевой части. Именно они создали действующие практики подъема мертвых из небытия к посмертному материальному существованию.
Что же объединяет подлинных некромантов и некромагов? Повторюсь – подлинных некромантов. В первую очередь это то, что, несмотря, на всё их желание, ни некроманты, ни некромаги не могут пересечь незримую границу, и выйти телесно в мир мёртвых. То есть они остановились на уровне подмастерий, учеников magus verum.
Этим свойством обладают те, кого мы называем «живущие-в-двух-мирах».
Второе, что также очень важно, это то, что и некроманты и некромаги – смертны. Они живут, взрослеют, стареют и умирают от болезней, от старости, от злых действий других. Они простые, обыкновенные люди. Нет, «живущие-в-двух-мирах» тоже смертны, но иным способом. Вы можете сколь угодно расстреливать «живущего-в-двух-мирах», втыкать в них ножи, даже размазывать прессом. Они возродятся. Регенерируют. Пока частица их живет в филактерии – они будут неуязвимы. И умереть по-настоящему «живущие-в-двух-мирах» смогут, если наступит гибель всех их филактериев. Только после этого возможна их полная и окончательная смерть.
И, наконец, третье: большую часть некромагов составляют… заклинатели. Удивлен? Нет, нет тут ничего удивительного. Давай вспомним, что мы обсуждали относительно заклинателей и их поведения? Именно! Заносчивость, непомерная гордыня и «костыли».
Ладно, Сергей, на сегодня, думаю, хватит. Тебе и так дано много информации. Ты ее можешь не переварить. Обдумай, а через несколько дней мы поговорим ещё…
Дневник: История о том, как Франтишек Йожин стал членом свиты патрона
17 августа 2009 года
Сегодня утром шеф соизволил начать знакомить меня с постоянным персоналом головного офиса.
«Сергей»,– сказал он, -«присаживайся на скамейку, тут, около фонтанчика. Пора тебя знакомить с теми, кто в моём хозяйстве постоянные персонажи.
Для начала, я хочу, чтобы ты познакомился с самым добрым из всех моих спутников. Прошу любить и жаловать: пан Франтишек Йожин. Если официально, то Франтишек Йозефович Йожин. Наш садовник, егерь, смотритель зимнего сада, плантаций специальных растений и превосходный знаток европейской кухни. То есть, повар. А еще он является кем-то вроде метрдотеля нашей маленькой гостиницы для своих».
Я посмотрел на этого медведеобразного кадра и усомнился в его доброте.
«Млоды пан сомневается в моих качествах», – съехидничал, улыбаясь, Франтишек.
«Рад знакомству»,– выдавил я из себя. Вышло как-то натужно. Не искренне. Патрон и Франтишек рассмеялись.
«Серёга! Ты реальная жертва предубеждений и страха. Видел бы ты свою физию! Расслабься! Пан Йожин, несмотря на свой «свирепый» вид – невероятный добряк. Хотя, и со своеобразным чувством юмора. Так что, не обижайся, если станешь жертвой его шуток. Кстати, история нашего знакомства весьма примечательна. Равно, как и одна поучительная история о юморе пана Йожина.
Начну с того, что наше знакомство состоялось во время моего первого похода за пределы Родины. Я тогда возвращался из Рима. И решил, что наиболее безопасным будет не традиционный морской путь, а по суше. Тем более, тогда я ещё периодически страдал от морской болезни, и, по сему, я не стал рисковать своим здоровьем и аппетитом. Путь я тоже выбрал весьма нетрадиционный: мной было принято решение двигаться через территории, которые сейчас занимают Словакия, Чехия, Польша. И если словацкую территорию я протопал без особых приключений, то на территории Чехии – попал в занятную историю. Двигаясь по Моравии, в одном месте свернул не там и не туда. В результате оказался в моравских болотах. Честно говоря, подобное «попадалово» для меня проблемой тогда не являлось и не является по сей день. Ибо я сам вырос в куда как более суровых условиях. Однако ж, до сих пор не могу понять, как так я смог настолько задуматься, идучи, что не заметил, как забрёл очень далеко. Уже вечерело, и возвращаться было поздно. Со всех точек зрения. Поэтому было принято решение переночевать на болотах. Нашел я пятачок посуше и побольше. Развёл костер, разложил пожитки, поставил полог и отвёл всякую живность, которая, обычно, живёт на болотах и мешает несчастным путникам. Сижу. Любуюсь, так сказать, пейзажем. Хоть и болото, а красивое. На мой взгляд.
Пока занимался обустройством, приготовлением и поглощением пищи, не заметил, как стемнело. То тут, то там огоньки: то ли светляки, то ли газ болотный светится. В общем, картинка умиротворяющая, настроение благостное. Сидел-сидел, и не заметил, как глаза начали сами закрываться. А когда, чуть в угли головой не нырнул, решил, что хватит с меня бдений, пора спать.
Подбросил побольше хвороста в костёр, точнее в то, что от него осталось к тому моменту. Разложил плащ на чудом найденный хвойный стланник, замотался в другой плащ, тот, что потеплее и задремал. Не знаю, сколько я проспал, но очнулся от того, что пятачок, облюбованный мной, заходил ходуном. От неожиданности я вскочил, но всё было тихо. Наверное, примерещилось, почудилось от усталости: всё-таки в тот день мне пришлось пройти очень большое расстояние, и косвенным подтверждением этого было то, что я засыпал сразу же, как принимал какую-то пригодную для сна или отдыха позу.
Я помотал головой, протер глаза, зевнул, лёг, поёрзал, устраиваясь поудобнее, закрыл глаза и снова задремал. Но не прошло и пяти минут, как я приготовился основательно провести тур в царстве Морфея, пятачок опять пошёл волнами. Сон как рукой сняло. Я добросал в почти погасший костёр хворост, собрал свои вещи покомпактнее, улёгся на свое «ложе» и притворился спящим. Всё было тихо, пока я ворочался и только сопел. Однако стоило мне только захрапеть, изображая крепкий сон, с подветренной стороны, в десяти шагах от пятачка, что-то зашевелилось, забулькало и медленно поползло в мою сторону. На самом краю моего пятачка это что-то остановилось, побулькало, и стало расти вверх. Вот тут я не выдержал и ударил световым шариком в это нечто. Шарик так ярко вспыхнул, что даже я немного словил зайчиков. А это чудище…
Да, это было настоящее чудище: всё в тине, ряске глине и водорослях. Булькает, пыхтит, и, в довершение ко всему, орёт благим матом и трёт там, где у людей глаза находятся. А еще матерится так, что уши кровоточат.
Пока это существо совершало описанные мной действия, я успел с помощью бывшей у меня веревки грамотно связать его. Мат усилился. Тогда, недолго думая, ваш покорный слуга создаёт сильную струю воды, и от души окатывает ею сквернословящее нечто. Грязь и прочие элементы маскировки слетели и передо мной появился медведеобразный мужчина, лохматый, длинноволосый, и с гигантской бородой лопатой. Я затянул верёвочку ещё раз, обездвиживая его окончательно и бесповоротно, и мужичок рухнул плашмя, лицом прямо на бережок пятачка. Ночь прошла весело, под аккомпанемент отборнейшей площадной брани, проклятий, угроз, и просто звериного рыка. Под утро источник всего перечисленного стал иссякать, а с первыми лучами солнца – иссох окончательно. Вот когда солнышко ласково поцеловало макушки редких болотных деревьев, мой «военнопленный» умолк, а спустя еще через час объявил, что отныне и до окончания времен я буду его хозяином. Потому как, на его памяти, я был первым из живущих в этом мире, кто справился с хранителем болота. А раз так, то с этого утра мне принадлежит право приказывать ему, и он пойдёт за мной во след, как слуга и раб. Когда он завершил свою речь, не отличавшуюся изысканностью и витиеватостью, я развязал его, посадил у костра и дал обсохнуть. Так мы познакомились с Франтишеком. Хотя тогда он называл себя не иначе как Йожин. Имя он себе взял уже позже. После завтрака Йожин вывел нас из лабиринта этого болота и, после того как я привёл его в относительно приемлемый вид, мы вдвоём пошли далее…»