Громкоговоритель советует людям расходится во избежание провокаций. И напоминает о красной черте. В прошлый раз все обошлось. Всего тринадцать трупов и три десятка раненых. Среди них пара детишек.
Долговязый говорит:
– П….ц. – он кивает в сторону двух седых мужиков в деловых костюмах. Он говорит: – Министр культуры и еще какая-то шишка. – мы идем в их сторону. Старики обмениваются жестами и репликами.
Чекист подходит к женщине, облаченной в серый платок и паранджу. На экране его телефона раз в секунду мигает жирная голубая точка. На груди у монахини золотой крест. Старая женщина, ее ладони сложены вместе, глаза закрыты, а губы шепчут: «избави нас от Лукавого». Мы с Черепом обходим ее с флангов.
«Избави нас от Лукавого».
Чекист говорит:
– Аминь. – женщина открывает глаза. Чистые добродушные глаза христианки. Монахиня, не помню имени. Женщина из храма на девятом километре.
Крысиные глаза изучают монашку, морщины на чистом пожившем лице. Чекист идет дальше, он смотрит в спину амбалу в джинсовке, стоящему против толпы. Синяя точка на экране моргает тысячу раз в секунду. Короткий ствол выглядывает из-под плаща и смотрит амбалу в спину.
Долговязый говорит:
– Где она? – мужик поворачивается к нам лицом и улыбается. Лысый, бородатый, с бандитским прищуром. Он достает из кармана черный телефон со стразами и вертит его в руке. Чекист говорит: – Ах она хитрая сука.
В нашу сторону движется дюжина ребят с сюрпризами под одеждой.
3
Женщина из нашего храма. Матушка Елена. Света любит потрещать с ней после службы в монастыре. Монашка идет в нашу сторону и водит тремя пальцами, сжатыми вместе, по воздуху.
Чертова дюжина зажала нас в кольцо. Чекист направляет свой Узи на них. Рукоятка у пистолета теплая и мокрая. Череп держит руку за поясом. Крысиные глаза бегают, седовласый хватается за гарнитуру и говорит:
– Папа, вызывай нам такси. – из-под рукава у парня в спортивке выглядывает острие арматуры. У мужиков постарше с усами из восьмидесятых, руки у кого за поясом, у кого за спиной. Бита. Ствол. Нож. Граната. Что угодно. – Значит, так. – говорит чекист. – На крышах снайперы. Давайте без глупостей.
Длинные худые пальцы с бело-красным маникюром облегают плечи двоих седовласых мужчин. Женщина в кепке и солнцезащитных очках, с накладной бородой. Ее алые дутые губы всасывают длинную тонкую сигарету и выпускают струю дыма.
Она улыбается и говорит:
– Не меня ли вы ищите, мальчики? – на ней камуфляжные штаны, берцы и кожаная косуха. – Поторопитесь с ответом, у вас тридцать шесть секунд.
Чекист говорит:
– Интернету и твоему плану хана. – он достает из кармана коричневую сигарету и чиркает зажигалкой. – Репортаж о террористке леди Конченной готов. Прокладкам конец, родная.
Девка выплевывает свою сигарету в сторону чекиста и снимает очки. Глаза у нее синие как васильки. Волосы русые.
Она говорит:
– Презик надежен только в девяноста семи процентах случаев. А про истинные цифры тебе известно не хуже других, Валера.
Рядом с ней эти двое в деловых костюмах. Один из них говорит:
– Мэр и генерал армии прибудут с минуты на минуту. Не мешайте нам. Все кончено.
Чекист улыбается и говорит:
– Вы зря залупились на власть. – он выплевывает коричневую сигарету в их сторону. – Мэр передумал, а генерал уже за решеткой. – он смотрит на девку. – Останови этот бардак сейчас же, родная, и никто кроме вас не пострадает.
– Слишком поздно. – говорит эта баба. Борода ей к лицу. – Через пять секунд люди начнут, с нами или без нас. – она смотрит на часы. – Через три. Две. Одну.
Чекист вскидывает плащ и поднимает Узи на ремне над головой. Раздается автоматная очередь. Три громких хлопка. Люди кричат и разбегаются в стороны. Студенты, мамочки, пенсионеры. Начинается давка. Glock выскакивает из кобуры и ищет цель. Усач в песочной куртке достает ствол. Чекист дает по нему очередь, мы с Черепом добавляем по пуле в грудь. Юнец в берцах хватается за гранату. Громкое эхо с крыши сшибает ему пол башки.
Чекист орет:
– Никому бля не двигаться. – чертова дюжина замирает. – Руки вверх и без фокусов. – дымящийся ствол сканирует застывшие манекены. Чекист стягивает с бабы накладную бороду и говорит: – Тебя ждут, шалава. Твой старый друг. – синеглазка смотрит на него и улыбается. Показывает средний палец.
К нам бежит взвод ОМОНа со щитами в боевом порядке «Клин».
Один из мужиков говорит:
– Белка, наши действия?
Оцепление дубинок бьется о щиты и продвигается вперед по шагу за удар. Кроме чертовой дюжины в толпе единицы людей стоят как вкопанные. Некоторые меняют дислокацию, кто с кирпичом кто еще с чем в руке.
Чекист ухмыляется и говорит:
– Победа достигается не количеством убитых, а количеством устрашенных, родная.
Баба надувает щеки и выпускает мощный плевок в его сторону. Слюна попадает точно в крысиный глаз. Ветер сносит кепку с седой головы, она падает наземь и дымится в кипящем алом борще. Тело чекиста падает на колени и целует асфальт. Нога отплясывает поминальную чечетку.
Синеглазка оборачивается и кричит:
– Смерть кроваво-зеленым!
Эхо с крыши гремит вместо грозы. Люди у старого костела на десять часов кричат и разбегаются. Там, под кустом лежит тело то ли с винторезом, то ли с другой тихой оптикой. В спину прилетает глухой удар. Череп стреляет мне за шиворот, тело падает наземь. Молодой паренек с битой и пулей во лбу. Другой достает нож. Леха замахивается ногой и выбивает заточку в воздух. Башка Черепа пробивает костлявый грудак доходяги. Девка скрывается за мужиками.
Наш взвод в двадцати метрах.
Майор орет за забором из щитов:
– Не дайте ей уйти!
Двойное эхо с крыши. Свист и два скошенных тела на земле. От чертовой дюжины остается пяток человек. Арматура впивается копьем Лехе в бедро. Я навожу ствол и нажимаю на спуск два раза. Еще один падает наземь. Прицел смотрит в спину координаторши. Палец жмет на спуск.
Монашка выбегает навстречу и кричит:
– Нет!
Выстрел.
Она хватается за свой крест и валится наземь. Череп целится в сторону девки.
Выстрел.
От Лехиной спины отлетают куски ткани. Снова эхо. Я поднимаю ствол, по запястью бьют разводным ключом. Glock стучится об асфальт. Череп посылает в сторону героя три пули.
Он говорит:
– Беги бля за ней.
Я бегу за координаторшей. Она держится за плечи двух мужиков. На заднице у нее пятно, темнеет и ползет вниз. Кто-то из толпы хватает меня за лицо и срывает маску. Другой тычет в мою сторону пальцем. Мужики оборачиваются. Из-под куртки того что справа высунут ствол. Эхо с крыши делает его башку похожей на растоптанный апельсин. Другой получает от меня фирменной подошвой по харе. Я хватаю онемевшее тело на плечо и несусь к своим. За спину летят шумовые гранаты и резинки.
Двое со щитами, Морж и новичок. Мы бежим под их черепаший панцирь. Палки и прочая утварь гремят по металлу.
Майор орет:
– Быстрее давай.
На месте побоища лежит матушка Елена. Она держится за грудь. Морж перехватывает тело координаторши и бежит к своим. Синеглазка мычит сквозь закатанные веки: «Мамочка».
Я оглядываюсь на толпу. В меня смотрит ствол. Три невидимых удара прилетают в солнечное сплетение. Задница целует асфальт. Эхо с крыши складывает мужика пополам. Меня тащат под руки за щиты. В кофте три рваные дырки. Сердце колит будто его проткнули электродами и пустили ток на миллион вольт. Меня грузят на носилки и уносят прочь. Я слышу бас майора. Он кричит: «Всех по душегубкам. Бегом-марш». Берцы топчут площадь, наши срываются с поводка и бегут на долгожданную встречу со своим народом.
«Обещай, что никого не убьешь».
Мы у скорой. Черепа кладут на соседнюю койку. Рядом стоит черный Ягуар. Из него выходит плотный рослый седой мужик пенсионного возраста, в дорогом пальто и с красным галстуком. Лицо полное, налитое кровью. Морж с напарником подводят к нему координаторшу. Она плюет пенсу в рожу и получает от него затрещину. Ее забирают мужики в черных плащах с автоматами. Они грузят ее в салон Ягуара.
Этот важный дядька подходит к нам и говорит:
– Где Валера? – знакомый голос. Это его мы слышали в аудиозаписи.
– Вы про того кто нас вел? – говорит Череп.
– Да.
– Застрелен. – говорю я.
Он протягивает Моржу руку.
– Можно одолжить? – Морж отдает ему дубинку. Пенс садится в авто и закрывает дверь.
Я говорю:
– Дай закурить. – Леха протягивает мне пачку и чиркает зажигалкой.
Он говорит:
– Полгода пошло коту под хвост, да? Забей. Отпахаешь с мое, нервишки окрепнут.
Дым оккупирует легкие. Разум. Душит сердце.
Мимо нас ведут под руки полуголого мужика, его лицо все в крови от поцелуя дубинки взасос. Его кровь отпечаталась на шлеме сопровождающего родимым пятном.
Из Ягуара доносится женский визг.
Меня тошнит.
«Обещаю».
Я говорю:
– Это же п….ц, Леха.
– Все просто, дружище. – говорит Череп. – Дубинка либо у тебя в руках либо в заднице. Третьего не дано.
В кармане вибрирует телефон.
«Любимая».
Ягуар ревет и уезжает прочь.
Я нажимаю на зеленую и говорю:
– Алло.
Мимо несут на носилках матушку Елену. Ее бледное лицо накрывают простыней.
Света говорит:
– Волчонок, я уже дома. Ложная тревога. Врачи сказали, еще неделька другая.
Ты как?
4
Травматолог туго перевязал руку, но запястье все еще ноет. Пульсирует как опухшая десна на месте вырванного зуба. Доктор выписал больничный на две недели, потом велел явиться на снимок. Две недели относительного спокойствия. Вроде как компенсация за физический и моральный ущерб.
Вот только совесть, она как похмелье, которое не проходит.
Ключ не сразу попадает в замочную скважину. Левой ковыряться в двери неудобно. Замок щелкает дважды и Света открывает дверь. Глаза у нее опухшие.
Я говорю:
– Привет, дорогая. – она отворачивается и следует прямо по коридору. Рядом с обувным шкафчиком дорожная сумка и большой пакет. Он набит тряпками и косметикой, сверху торчит фен. Я говорю: – Собралась куда-то?
– Мы с Филиппкой уезжаем. Ты с нами?
– Куда?
– Да хоть куда. Подальше отсюда.
– Света, – говорю я. – не дури. Сейчас не самое подходя..
– Самое что ни на есть. Я смотрела репортаж. Что вы там натворили. Твое лицо по всем каналам.
Пальцы в кармане крутят сигарету, оставленную Черепом. Пульсация кочует из запястья в висок.
Я говорю:
– Это были террористы.
– Да, – говорит супруга. – так по ящику и сказали. Матушка Елена террористка?
– Пожалуйста, выслушай меня.
– Звонила мама. Она с папой, в больнице.
– Мне жаль. Я говорил ему…
– Решай сейчас. Ты со мной?
– Давай уедем после родов.
– Я выпила пузырек валерьянки, пока ждала тебя под эти выстрелы. – по ее щекам текут слезы. По моим горячий пот. Благоверная говорит: – Как знаешь. – она шагает в сторону двери. Я стою на месте. Света берет сумку, пакет и говорит: – Уйди я тебя прошу.
– Нет.
– Что?
– Нет.
– А ну-ка дыхни. – она тянется к моему подбородку. – Ты пьян. Хочешь закончить как отец?
– Стресс снял. Меня чуть не убили там на площади, твои сраные прокладки. Рядом со мной снесло башку сотруднику, у Лехи в бедре дыра, у меня вот перелом лучевой кости. Что ты на это скажешь, мля, дорогая?
– Уйди, пожалуйста, с дороги, дорогой.
Я держу ее за локоть. Света отпихивает меня за правую руку и получает леща. Это называется отработанный рефлекс. Запястье получает разряд тока.
Я говорю:
– Прости, я не хотел. – она держится за щеку. Глаз дергается раз в две секунды. Дыхание сбитое. Света глотает воздух и лезет в свою сумочку. Она подносит ингалятор к губам и открывает рот. Аэрозоль попадает внутрь и расширяет легкие.
Супруга смотрит на меня и говорит:
– Уходи. Дай мне побыть одной. – я тяну руку к ее плечам. Света пятится назад. Моя сумка падает на пол. Я открываю дверь и бегу вниз по лестнице. Достаю телефон и набираю Черепу.
Идут гудки.
Гудки.
Гудки.
Дверь домофона пищит. Я толкаю ее ногой и семеню к третьему подъезду.
Голос в трубке говорит:
– Здарова. Ты где?
– У твоего подъезда.
– Ясно.
Я набираю номер квартиры и говорю:
– Наливай там.
Домофон издает гудки.
– Заходи.
Железная дверь впускает меня в подъезд. Гусиная кожа и стояк волос по всему телу до сих пор не прошли. Как будто тебя закинули в стиралку и включили барабан на полных оборотах. А потом хорошенько отжали и бросили в таз.
Я на втором этаже. Леха открывает дверь и говорит:
– Добро пожаловать. Сто грамм уже остыли. – он опирается на трость и ковыляет к кухне. – Хозяйка сегодня добрая?
– Наоборот.
– Ясно. Тогда можно и по двести. – он открывает верхний шкафчик и ставит рюмки на стол, разливает коньяк. Я усаживаюсь напротив и с ходу опрокидываю штрафную.
Я говорю:
– Как ты?
– Рана неглубокая. Дали месяц отгула. Херня, заживет.
– Как мои крестницы, как твоя благоверная?
– Девчонки у деда с бабой. Машка еще в роддоме. У них там не пускают из-за вируса. – он щелкает по экрану мобильника, и показывает фотографии.
Я говорю:
– Малой на тебя похож. По форме черепа.
Леха улыбается и говорит:
– Вы со Светкой не тормозите, догоняйте.
– Как скажешь.
Мы опрокидываем еще по одной.
Леха говорит:
– Чего поник?
– Да хер знает. – Череп подливает коньяку. Я говорю: – Все это как-то неправильно, Леха. Нам аукнется.
– Знаешь, братишка. – говорит он. – Работа у нас такая. Защищать волков от овец. – он поднимает рюмку. – Будем? – мы опрокидываем залпом. Леха достает красную пачку и протягивает мне. – Куришь?
– Давай.
– Узнаю Петьку.
– Дубасить так дубасить. – я кладу сигарету в рот и поглощаю пламя. Дым оккупирует легкие и мозги.
Во дворе гудит мотор. Пыхтит как старый туберкулезник. Как мой Пассат.
Я встаю из-за стола и иду к окну. Драндулет завелся. За рулем Света, поправляет прическу и шмыгает носом в платок. Машина трогается с места. Ноги несут меня через коридор в тамбур. Кроссы бегут по ступенькам, готовые провалиться сквозь землю. Один пролет, второй, третий. Мамочка с ребен.. прыжок в сторону, носок соскальзывает с края ступеньки, спина шуршит по стене.
– Сука!
Женщина оборачивается:
– Вам помочь?
– Нет.
Я встаю на здоровую ногу, опираюсь здоровой рукой стену. Словно ужалили в ахиллесову пяту. Кулак бьет в кнопку и ухо режет этот дебильный писк. Во дворе тачки нет. Шлагбаум у КПП опускается.
На телефон приходит сообщение:
«Не ищи меня и не звони. Я сама свяжусь с тобой. Пока все на паузе. Даю тебе неделю на размышления. Условия те же: семья либо работа. Думай. Решай. Целую».
Кулак сжимается и нагревает больное запястье до белого каления. Ноги ковыляют в сторону осиротевшей квартиры.
5
Рок гудит на всю хату и заглушает лай Вольта.
Левый джеб, левый боковой, и правый локоть впечатывается в грушу. Левый кросс, правый локоть. Груша бьется о стену.
Дать время. Ждать. Думать. Решать. Томное ожидание что завтра солнце будет светить ярче. Это как мечтать о том, чтобы молодеть с каждым следующим днем. Абсурд.
В армии было проще. Тренируешься и выполняешь приказы. Точка.
Джеб, джеб, локоть.
Работа на груше, говорил тренер, хорошая проверка твоей силы и выносливости. С одной оговоркой: в конце ты все равно проиграешь. Я раскачиваю этот маятник уже двенадцать лет, и знаю, рано или поздно он даст сдачи.
Еле слышимый писк за правым ухом. Его заглушает голос психа, что ревет из колонок и несет околесицу иностранных слов, заглушая пространство и время.
Левый джеб, левый боковой и правый локоть.
– На, на х..! – за ухом тот же писк. Только теперь непрерывный как пищалка на мониторе, сигнализирующая об отсутствии пульса у пациента.
Я беру пульт и нажимаю «off».
Вольт сидит у входной двери и лает. Кто-то или сильно дерзкий или очень глупый держит палец на звонке. Ноги прогибают ламинат и шагают в сторону двери. Сердце колошматит внутренности.
Дверь открывается. На пороге рахит в очках, длинный и вялый как глист. Он снимает палец с кнопки.
Я говорю:
– Ну и? – очкарик опускает глаза, пробегаясь по моему телу сверху вниз.
Он мямлит что-то вроде:
– Извините. Но… – «бла бла бла». Он наивно полагает, что воспитание, манеры и вся эта культура, эти прелести цивилизации уберегут его от мгновенного втаптывания в пол. Руки на впалой груди скрещены. Он мямлит что-то про маленького ребенка, бла бла бла. На его лбу проступает пот. Лицо багровеет. Маменькин айтишник, не иначе. Получка как пять моих за клацание по клавишам.