– Не стой столбом, – сказала матушка. – Садись.
Я подчинилась, но в животе у меня словно бултыхалась рыба. Чай был слишком горячий, но я обняла чашку ладонями и позволила пару ласкать мои щеки.
– Если речь о том, что Тана попал во флаг, ваше величество, то я…
– Попал во флаг?
Возможно, та горничная все-таки ей не доложила.
– Флаг Ц’ая во дворе. Танака куражился во время тренировки.
Ее лицо прорезала мрачная складка, но она быстро отмела дурные мысли и тряхнула нехарактерными для кисианки светлыми кудрями.
– Речь не о флаге. – Она натужно улыбнулась. – Речь о твоем замужестве.
– Моем замужестве?
– Ты не должна удивляться, Мико. Ты уже взрослая. У тебя уже три лета идет кровь.
Мои щеки зарделись, но я не стала ее прерывать.
– Я оставила тебя со мной, – продолжала она, протягивая руки, чтобы Нилла расправила складки ее нижнего платья и надела верхнее. – Ждала подходящую партию, и наконец-то время пришло.
Трясущимися руками я поставила чашку с чаем.
– И кто он?
– Доминус Лео Виллиус из Чилтея, сын его святейшества иеромонаха.
Я задержала дыхание. Уже давно шептались, что мирный договор может быть подписан только при одном условии – брака. Но то, с какой готовностью она поддержала желание его величества избавиться от меня, как быстро согласилась…
– Тебе нечего сказать? Ты не одобряешь это решение?
– Не одобряю.
Не сводя с меня голубых глаз, она сунула в широкие рукава парадного платья сначала одну руку, а потом другую. Этот взгляд мог проникнуть и сквозь плоть, и в мысли, но все же она не заметила мою сердечную боль или не пожелала ее замечать. Мне хотелось, чтобы она отвернулась.
– Не одобряешь? – сказала она, не услышав от меня объяснений. – Ты ведь еще с ним не встречалась. По всем описаниям, он добр и галантен, и, как мне достоверно известно, под маской у него вполне привлекательное лицо.
– Я не хочу уезжать из Кисии. Не хочу покидать Танаку.
Матушка метнула настороженный взгляд в сторону горничных.
– Понимаю, ты любишь брата, но заключить брак в интересах империи – это твой долг. Этот брак скрепит договор и обеспечит длительный мир. А это в наших интересах.
Отрепетированные, фальшивые слова. Я слишком хорошо ее знала, чтобы им поверить, слишком хорошо знала, что никакой брак не исцелит вражду между Кисией и Чилтеем. И матушкин головной убор, который она носит при дворе, тому доказательство. Алая роскошь, под которой она прятала свои золотистые волосы. Ее мать тоже носила нечто подобное, а мирный договор, который скрепили ее браком, не продержался и года.
Я потянулась за чаем, в надежде что он выжжет дурные предчувствия. Но ничего не вышло.
– Его величество собирается объявить придворным о моем предстоящем замужестве или отошлет меня под покровом ночи?
Она снова покосилась на служанок.
– Что за странные мысли ты вбила себя в голову, дитя. Отец никогда не позволит тебе уехать в Чилтей без соответствующей церемонии.
Отец. Она произнесла это слово с такой легкостью, и только я понимала, насколько редко она его употребляет.
– И с караваном охраны и даров? – поинтересовалась я.
– В этом нет нужды. Доминус Лео Виллиус сам приедет сюда вместе с послом для подписания договора и лично сопроводит тебя. Какая честь. Твой отец очень доволен.
И снова «отец». Слова для вездесущих глаз и ушей, а правду можно лишь прошептать в редкие моменты одиночества.
Чтобы не встречаться с ней взглядом, я взболтала осадок в чашке. Но она уже отвернулась обратно к зеркалу и распекала Ниллу за то, что служанка начала завязывать не тот пояс-оби.
– Простите, ваше величество, – сказала Нилла и трижды поклонилась, перебирая пальцами шелк. – Я принесу нужный.
Отделанная фетром дверь гардеробной открылась и закрылась. Я осталась наедине с матерью – прекрасной и жестокой женщиной, воплощающей дракона Ц’ая гораздо лучше, чем солдат-император. Ей приходилось править и сражаться, оставаясь в тени, ее в равной степени боялись и насмехались над ней. Шлюха. Чудовище. Богиня. Императрица Кисии Хана Ц’ай, последняя из Отако.
Не считая нас.
Матушка подошла ближе и сжала мое запястье, перегнувшись над чайным столиком.
– Мико, – прошептала она. – Из-за того происшествия на Полях Шами его величество решил ускорить события. Лео Виллиус уже на пути сюда.
– Уже…
Я на мгновение закрыла глаза, чтобы сдержать слезы разочарования. Бессмысленно говорить, что я не хочу за него замуж, не желаю покидать родину и брата, покидать ее и ехать на север через границу, в земли ненавистных чилтейцев, чтобы стать там верной женой и матерью, и никем больше, ведь она и так все понимала, хотя я никогда ей не рассказывала.
– Я не хотела тебе такой судьбы, – продолжила она, крепче сжимая мою руку и поглядывая на дверь. – Но иногда лучше смириться с судьбой. Лучше выжать из этого все возможное, а не печалиться из-за решения, которое ты не можешь изменить.
– Вы говорили, что никогда не позволите…
– Я помню. А теперь говорю, что ради брата ты должна воспользоваться этой возможностью. Другого пути нет, – торопливо прошептала она. – Лео Виллиус – единственный ребенок его святейшества иеромонаха, наследник такой политической власти, о которой не может мечтать ни один священник в Кисии. Но в отличие от своего отца он не выказывает интереса к политике и войне и вряд ли заметит (а может, даже предпочтет!), что его жена заключает соглашения от его имени. Кто лучше тебя сумел бы воспользоваться такой возможностью?
Нарисованная картина выглядела привлекательно. Шанс на свободу и власть, хотя и другого рода. План уже начал осуществляться, и моя мать ничего об этом не знала, так что я выкинула из головы этот образ. Я не откажусь от своей самой большой мечты в угоду мечте второсортной. Тем более когда я уже так близко.
– Просто помни о том, кто ты, – с жаром сказала она. – Помни о судьбе своего отца. Помни, что ты моя дочь. Тебя будут стараться оттеснить, но ты ведь Отако.
Дверь раздвинулась, матушка выпрямилась и отпустила мою руку. В том месте, куда впивались ее пальцы, остались белые следы. Вошла Нилла, и тут я поняла, что матушка опасается говорить откровенно даже в присутствии самой своей верной горничной.
Я встала, мои руки дрожали.
– А сейчас я должна вас покинуть, ваше величество. – Я поклонилась матери, как требовалось по ее статусу. – Мне о многом нужно подумать.
– Ты умная девочка, Мико. Бывает и куда худшая судьба, чем брак с могущественным молодым человеком.
Поклонившись в последний раз, я вышла из материнской гардеробной в ее главные покои – большую комнату, уставленную десятком ширм с нарисованными щуками. Это был символ семьи Отако, но уродливые челюсти и выпуклые глаза выглядели совершенно неуместными среди водяных лилий и плакучих ив. Однажды матушка призналась, что ненавидит их, но забрала себе, когда его величество выкидывал из замка все, что могло напомнить о моем отце.
Танаку и Эдо я обнаружила в уютной маленькой галерее над тронным залом. Они сидели бок о бок на полу, почти соприкасаясь головами и ладонями, и перешептывались. С тяжким грузом на душе после разговора с матушкой я уже собралась развернуться и уйти, но лежащая у их ног Чичи поднялась и подошла ко мне, ткнувшись мордой в мою ладонь. Я погладила ее по короткой бело-рыжей шерсти, а она закрыла глаза в собачьем экстазе, высунув язык.
Уединение было нарушено, и Танака встал, его лицо вспыхнуло от раздражения.
– Ты слышала? – спросил он, подходя ко мне, и почесал Чичи за ухом.
– О чем?
Он переоделся в тонкое летнее платье, и я в своей еще влажной одежде для тренировки почувствовала себя сорняком рядом с императорской розой. Высоким сорняком, потому что Танака всего пару лет назад стал обладателем такой же, как у меня, «кошмарно мужской фигуры» (по утверждению придворных дам). Я понимала, что они говорят так из зависти, но все равно слишком часто ощущала себя нескладной каланчой, какой они описывали меня под хихиканье подружек.
По-прежнему сидя на полу, Эдо приветливо улыбнулся, хотя и с привкусом печали.
– Я еду домой, Коко.
– Что?! – Я перевела взгляд с него на Танаку – судя по глазам, это была не шутка. – Что значит – едешь домой? Твой дом здесь. – Это было не так, но его отец, светлейший Бахайн, так давно попал в немилость при дворе, что сын стал постоянным жильцом нашей тюрьмы. – Твой отец заключил сделку с его величеством?
– Он никогда бы не встал на сторону императора, – ответил Эдо. – Он перестал платить десятину, потому что император Кин проигнорировал его просьбу о помощи во время нападения пиратов. Он не изменил бы своей позиции без веской причины.
Танака начал ходить туда-сюда.
– Если твой отец нас предал…
– С чего бы вдруг?
– А почему бы иначе его величество тебя отпустил?
– Может, он просто хочет от тебя избавиться, – предположила я.
Оба посмотрели на меня.
– Избавиться от меня?
– Его величество только что договорился о моем браке с Лео Виллиусом из Чилтея. Погоди, Тана, я знаю, что ты зол, но главное не это. Суть в том, что меня легко будет отослать прочь. Как и Эдо. А когда ты останешься в одиночестве, то превратишься в легкую добычу.
Танака фыркнул.
– Пусть попробует меня убить. Это здесь-то, где имя моего настоящего отца до сих пор произносят с благоговением? Нет, он не осмелится.
– Но когда он вернется в Мейлян, ты останешься один, – сказал Эдо, и на его лице отразилось то, что он не осмелился произнести. – Возможно, он подозревает, что ты что-то задумал.
* * *
Тронный зал внизу пустовал, но матушка все равно заняла свое место на кушетке, в полном парадном облачении. Она редко вершила суд без его величества, но теперь, когда почти каждый день поступали донесения об атаках на границе, многие горожане желали получить аудиенцию у императора.
– Хотелось бы мне знать, что задумала матушка, – сказала я, глядя, как на Плиту смирения шагнул человек в костюме цвета морской синевы и поклонился императрице. – Она сказала, что я должна смириться с замужеством. Что это в твоих интересах, Танака, но… Ох, как бы мне хотелось, чтобы в Полях Шами ничего тогда не случилось. Чтобы мы остались в карете. Меня страшат возможные последствия.
– Но почему? – спросил Танака. – Тот случай лишь показал, что север хранит верность семье Отако. Это доказывает, что его величество никак не препятствует нападениям чилтейцев, им позволяют сеять хаос, чтобы наказать всех, кто недостаточно лоялен Ц’аю. Они с матушкой так долго воюют друг с другом, что больше не думают о судьбе империи. У нас это получится лучше.
Матушка поприветствовала в тронном зале другого человека, который выглядел потрепанным и явно пришел просить о помощи.
– Если мы сделаем свой ход до церемонии, его величество не сможет отослать Эдо и меня, – сказала я, не отрывая от нее взгляда. – Чилтейский посол…
– Ты по-прежнему считаешь, что мы должны подписать этот договор? Ты что, не слышала тех людей на дороге? Сколько раз чилтейцы вонзали нам нож в спину? Сколько нарушили торговых соглашений и обещаний? Сколько кораблей затонуло в Ленте? Чилтейские пираты опустошают побережье у Сяна, а Девятка даже их не осудила, и ты думаешь, мы должны принять их помощь?
– Ни один из Девятки олигархов не хочет войны, – возразила я. – Ее хотят лишь фундаменталисты во главе с церковью. Посол – пацифист. Он говорит…
– Он говорит? – Танака сложил руки на груди. – Мико, власть не получить, позволяя другим использовать тебя ради их выгоды. Слушай, может, все это только нам на пользу. Если мы ударим сейчас, когда античилтейские настроения как никогда сильны, то используем замужество, которое он для тебя планирует, против него.
– Танака, я…
– Не только Рою – Растену и Като тоже не терпится действовать. Их воротит от того, что приходится кланяться и расшаркиваться перед сидящим на троне узурпатором.
Он начал расхаживать взад-вперед, и в его ярких глазах играл свет.
Глядя на него, я постаралась подавить сжимающийся в животе узел страха.
– Если мы хотим, чтобы дело выгорело, то должны быть умнее императора. Даже умнее матушки. Я знаю, что тебе надоело сидеть сложа руки, но ты можешь мне довериться?
– Конечно, могу. Но сердца покоряются сражениями, Мико, а не… не тайными заговорами. Война с Чилтеем…
– Позволь мне встретиться с послом, – сказала я самым сладким голоском, который всегда успокаивал его в детстве. – Возможно, есть еще какой-то путь, которого мы не увидели. Прибытие герцога Бахайна может все изменить. – Я заметила, как Эдо за спиной Танаки поморщился, и постаралась не повторить его гримасу. По правде говоря, при мысли о том, что я потеряю Эдо, причем в такой момент, у меня все внутри переворачивалось. – Как бы то ни было, мы найдем способ вернуть Алый трон семье Отако и будем справедливо править бок о бок. Но этого не случится, если мы оба погибнем.
– И этого не случится, если мы просто поменяем одну тюрьму на другую.
В поисках поддержки я посмотрела на Эдо.
– Мико права, Тана, – сказал он. – Союзники нам пригодятся. Я поговорю с отцом, как только он приедет, и если повезет, успею до того, как он склонится перед его величеством.
Танака провел рукой по выбившимся из узла на макушке темным волосам.
– Мико встретится с чилтейским послом, а ты – с отцом. А мне что делать? Просто сидеть сложа руки? Может, заняться вышивкой, как отвергнутая женщина? – Эдо встал и прикоснулся к руке Танаки, и мой брат-близнец сдулся, как проколотый кузнечный мех, его плечи опали. – Ох, Мико, уходи, – сказал он. – Я-то тебе доверяю, а ты не доверишь мне даже нитку с иголкой.
Угнездившийся внутри страх не желал рассасываться. Даже не давал мне вдохнуть полной грудью. В этой комнате я чувствовала себя как в капкане, она была слишком тесной, мне не хватало воздуха, хотелось протянуть руки, пока они не наткнутся на невидимые стены.
– Ты же знаешь, что это неправда. Мы сделаем это вместе, но думаю, что это лучший путь, самый безопасный путь добиться цели. – Я шагнула к двери. – А теперь мне нужно переодеться, пока эта рубашка не прилипла ко мне навечно. И если я не потороплюсь, то упущу шанс сегодня же увидеться с послом. – Я натужно улыбнулась Танаке, но ни он, ни Эдо не ответили, и когда я ушла, они находились в той же позе, как и в самом начале – почти вплотную друг к другу. Оба, казалось, не замечали, что их руки соприкасаются. И что ни меня, ни Чичи больше нет в комнате.
* * *
Чилтейский посол Люсиус Ридус после обеденной трапезы всегда гулял в саду, якобы ради пользы для здоровья. Он любил пространно разглагольствовать о рекомендациях своего лекаря, но я подозревала, что он выбрал сад как тихое местечко, где никто не подслушает его разговоры. Я целый месяц выгуливала Чичи неподалеку в разное время дня, прежде чем решилась на разговор.
Несмотря на липкую летнюю жару, он, как обычно, был в саду, и я отпустила Чичи бежать вперед на запах. Она помчалась вдоль цветочной клумбы, и поникшие головки цветов подскакивали, когда она пробегала мимо, а впереди уже маячила нескладная фигура чилтейского посла.
Я сгорала от нетерпения, но шла молча и медленно, стараясь не показывать интереса к единственному человеку, прогуливающемуся в том же саду в то же время. Он выказывал столь же мало интереса ко мне, ни разу не обернувшись, хотя наверняка слышал, как я позвала Чичи, когда она попыталась свернуть в сад камней. Я благоразумно свернула под плакучую иву, слегка затянув свою охоту, так что любой наблюдатель решил бы, будто я удаляюсь от посла и лишь случайно наткнулась на него, когда наши пути пересеклись на другой стороне тихого пруда.
Я слегка поклонилась белокожему и белокурому послу с вечной улыбкой на лице, как всегда одетому в белую мантию, подобающую его рангу. При виде меня его улыбка стала еще шире, а мой поклон он встретил аналогичным, низким и весьма изящным для человека, которому приходится лавировать между двумя мирами.