– Папа, ты добавил петрушки? – спросила она, кладя худенькую руку на отцовское плечо.
– Что? Ты о чем? – спросил священник, беря ее за руку.
– Я спросила, добавил ли ты петрушки в тушеное мясо? Я же просила. Петрушка всегда добавляется в самом конце.
– Прости, дорогая. Совсем забыл.
– Вот и попроси тебя, – разочарованно произнесла Дженни.
Священник погладил руку дочери и усадил рядом.
– Это блюдо будет удивительно вкусным и без петрушки. Дженни потрясающе готовит, – добавил он, обращаясь к Шейми.
– Мечтаю убедиться, – сказал Шейми. – Моя холостяцкая жизнь редко балует меня домашними обедами.
– Как твои занятия с детьми? – спросил у дочери Уилкотт.
– Выше всяких похвал! Сегодня мистер Финнеган рассказывал им о своих экспедициях. Потом отвечал на вопросы. Папа, ты бы видел их лица. Они были так воодушевлены!
– Вы им рассказывали? Очень любезно с вашей стороны.
– А как твой обход больных? – спросила Дженни. – Страхи оправдались?
Преподобный Уилкотт покачал головой:
– К счастью, нет. Панические слухи не подтвердились. Я молю Бога, чтобы все так и оставалось. Знаете, мистер Финнеган, в трущобах холера распространяется со скоростью молнии. Всему виной, конечно же, скученность. Перенаселенность домов, где в комнате ютится по пять-шесть человек, где нередко спят вповалку, а состояние уборных оставляет желать лучшего. Водопроводные трубы пролегают рядом со сточными канавами. Скверный воздух. Достаточно заболеть одному человеку, и не успеешь глазом моргнуть, как уже вся улица больна. Но сегодня Господь нас пощадил.
Дженни стиснула отцовскую руку и вернулась к плите.
– Вам помочь? – предложил Шейми.
– Нет, спасибо. Сама справлюсь.
– Я кое-что смыслю в кухонных делах. На борту «Дискавери» мне приходилось стряпать.
– Серьезно?
– Да. Для ездовых собак.
– Мистер Финнеган, это что, сравнение? – прищурившись, спросила Дженни.
– Что? Нет, ни в коем случае. Просто я хотел сказать, что поварское ремесло мне знакомо. Кстати, в экспедиции это считалось одним из самых важных занятий. Если собак как следует не кормить и не заботиться об их здоровье, к моменту высадки они бы никуда нас не повезли.
– Мне ваша помощь не требуется, а вот моему отцу, пожалуй, пригодилась бы. Вы могли бы вместе обходить больных. Вы бы проверяли состояние носов у прихожан, убеждаясь, что они холодные и влажные.
Священник громко расхохотался:
– Мальчик мой, вы говорили про холостяцкое существование? Трудно представить!
– Позвольте мне хотя бы накрыть на стол, – робко попросил Шейми, пытаясь загладить свою бестактность.
– Не откажусь. Собачьих мисок у нас нет, а тарелки – над раковиной.
Дженни еще немного подразнила Шейми, затем подала обед: ланкаширское рагу из баранины, картофеля и лука, ломти хрустящего черного хлеба и свежее сладковатое масло. Все трое уселись за стол. Священник стал читать молитву, благословляя трапезу. Шейми наклонил голову. Во время молитвы глаза полагалось держать закрытыми, но он не стал. Вместо этого он смотрел на Дженни. От горячей плиты у нее раскраснелись щеки. Свет ламп золотил ее волосы. Когда молитва закончилась, Дженни открыла глаза, увидела, что Шейми смотрит на нее, но взгляд не отвела.
– Вкуснотища, – сказал Шейми, проглотив первый кусок. – Честное слово.
Дженни поблагодарила его и больше не отпускала «собачьих» шуточек. Поглощая рагу, Шейми понял, что изголодался по теплой, непринужденной обстановке, царящей на кухоньке Дженни Уилкотт.
От нее исходило что-то приятное и уютное. В ее присутствии Шейми чувствовал себя довольным. Умиротворенным. Не было ни возбуждения, ни неистовства. Не было злости, печали и отчаяния, какие он испытывал всякий раз, думая о Уилле Олден.
Ему нравился уют, созданный Дженни для себя и отца. Нравилось тиканье часов на камине, запах полировочной жидкости для мебели и запах накрахмаленной скатерти. К своему величайшему удивлению, Шейми обнаружил, что ему тоже хочется иметь свой настоящий дом.
На десерт Дженни подала печеные яблоки со взбитыми сливками. После обеда священник предложил всем выпить по рюмочке шерри. Шейми сказал, что с удовольствием выпьет, но прежде собственноручно вымоет посуду. Дженни он отправил отдыхать у камина, а сам, засучив рукава, встал к раковине и вымыл и вытер всю посуду, даже кастрюли.
За рюмочкой шерри он просидел у Уилкоттов, пока часы не пробили восемь. Тогда Шейми встал и сказал, что ему пора. Воскресенье отнюдь не было для священника и Дженни днем отдыха. Оба поднимались рано утром. Уходить Шейми не хотелось. Не хотелось выходить одному на холодную, скудно освещенную улицу, пересекать реку, возвращаться в дом сестры, где его ждала пустая комната и одинокая постель.
Он сердечно поблагодарил Уилкоттов за вкусный обед и радушный прием. Дженни с отцом проводили его до двери. Шейми надел шляпу и уже застегивал куртку, когда в нагрудном кармане что-то хрустнуло.
– Это же чек! – засмеялся он.
Единственная причина, по которой он здесь оказался и о которой напрочь забыл. Шейми передал конверт Дженни и сказал, что это деньги для ее школы. Дженни поблагодарила его и пообещала лично поблагодарить Фиону.
– Мой мальчик, надеюсь, вскоре вы снова у нас побываете, – сказал священник, выходя на крыльцо.
И Шейми, рассердившийся утром на Фиону за просьбу заехать сюда, ответил:
– Да, ваше преподобие. Я навещу вас снова, и очень скоро.
Глава 9
Макс фон Брандт посмотрел на часы. Время перевалило за восемь вечера. Автобус, которого он дожидался, должен подъехать с минуты на минуту. Последние четверть часа Макс провел под навесом табачного магазина на Уайтчепел-роуд, чтобы ни в коем случае не пропустить автобус.
Он зябко поежился. Сырой холодной вечер заставил его ссутулиться. Он ненавидел отвратительную английскую погоду, но радовался, что сейчас идет дождь. Дождь был его союзником.
В нескольких футах от Макса шипел газовый фонарь, слабо освещая скользкие черные булыжники, убогие витрины магазинов и закопченные кирпичные стены домов. Ни тебе ваз с цветами, ни зеленого парка или приветливой уютной кофейни. Если бы он задумал совершить самоубийство, то местом сведения счетов с жизнью непременно выбрал бы Уайтчепел. Более подходящего места для ухода в мир иной не придумаешь.
Обычно Макс ходил в безупречно сшитом костюме, накрахмаленной белой рубашке и шелковом галстуке. Но сегодня он сменил свою «униформу» на темно-синюю матросскую куртку, кепку, парусиновые брюки, тяжелые ботинки и очки в тонкой оправе, куда были вставлены простые стекла.
Прошла еще минута. Две. Потом он услышал тарахтение автобусного мотора. Звук нарастал. Вскоре и сам автобус вынырнул из-за поворота и подъехал к остановке на противоположной стороне улицы. Мотор верещал, шофер дожидался, пока несколько пассажиров сойдут. Макс вглядывался в их лица.
Вот и она, подумал он, глядя, как последней из автобуса вышла девушка. У нее было невыразительное круглое лицо, обрамленное темными вьющимися волосами. Глаза за стеклами очков казались маленькими, зато зубы, наоборот, были крупными, как у кролика. Глядя на девушку, Макс понимал, что его план удастся. По сути, ему и особо напрягаться не понадобится. От этой мысли его охватило глубокое омерзение. Макс быстро подавил это чувство, поддаваться которому не имел права. Начатая работа должна продолжаться. К его цепи нужно добавить еще одно звено, чем он сейчас и займется.
Он ждал, пока она не окажется на тротуаре, сражаясь со своим зонтом. Ждал, пока кондуктор не позвонит в колокольчик и автобус не отъедет от тротуара, выплевывая черные облака выхлопных газов. Тогда Макс пересек улицу и пошел навстречу женщине, держа руки в карманах и пригнув голову от дождя.
Макс знал, что она пойдет в его сторону. В этом он убедился, четыре вечера подряд наблюдая за ней из чердачного окна одного из окрестных домов. Шаги девушки становились все громче. Макс по-прежнему не поднимал головы. Он ждал, пока не почувствует девушку вблизи, не ощутит ее запах. «Рано, – говорил он себе. – Рано… Потерпи еще… Пора!»
Быстрым, точно рассчитанным движением Макс сильно толкнул девушку плечом, выбив из рук сумку и задев очки, которые тоже упали.
– Черт побери! Простите меня! – пробормотал Макс, мастерски подражая выговору уроженца Йоркшира, торопливо наклонился и поднял сумку и очки. – Я вас не заметил. Вы не поранились?
– Я… думаю, нет, – ответила она, щурясь на него из-под зонта. – Вы не знаете, куда упали мои очки?
– Вот они, – ответил Макс, подавая ей очки.
Дрожащими руками она надела очки, потом взяла у него сумку.
– Я очень извиняюсь. Какой же я увалень. Мне так неловко.
– Ничего. Все обошлось, – ответила девушка.
– Кажется, я заблудился. Я шел из Уоппинга. Мой корабль встал там на якорь всего час назад. Я разыскиваю меблированные комнаты «Даффинс».
– Я знаю, где это, – ответила девушка и указала в восточную сторону. – Через две улицы, слева. Но «Даффинс» – дорогое место. Вы могли бы поискать меблирашку поближе к реке. В Уоппинге их полно.
Макс покачал головой:
– Вряд ли, мисс, вы останавливались в таких местах. Сплошной ужас. Ничем не лучше ночлежек. Стоянка моего корабля продлится несколько дней, и я хочу провести их в приличном месте. Рядом с церковью. – Он заметил, как при упоминании церкви глаза девушки немного округлились. – Все это время я смотрел на уличные указатели, потому и налетел на вас. Мне до сих пор очень неловко. Могу я как-то загладить свою вину? Скажем, угостить вас чаем в каком-нибудь приятном чайном заведении? Здесь имеются такие?
– Все уже закрыто, – ответила девушка и закусила губу.
Дождь припустил сильнее. Отлично, подумал Макс. Он поднял воротник и передернул плечами.
– Вот… – сказала она, держа зонт так, чтобы он прикрывал их обоих.
Макс стал оглядываться по сторонам, делая вид, будто выискивает еще открытые заведения.
– О, смотрите! В двух шагах от нас паб. – Он прищурился и прочитал вывеску. – Какое смешное название – «Нищий слепец». Вы составите мне компанию?
– Я не посещаю пабы, – покачала головой девушка.
– Возможно, у них есть зал для женщин, – с надеждой в голосе предположил Макс.
Девушка колебалась, но глаза у нее были голодными и печальными.
Вызволяя Харриет из тюрьмы Холлоуэй, Макс случайно услышал рассказ Дженни Уилкотт о своей лучшей ученице. Одинокая девица, живущая с больной матерью. Вязальный кружок и движение суфражисток – вот и все ее развлечения. Она жаждала мужского общества. Макс это видел. Тут и любой увидел бы.
– Ну что ж, не смею вас задерживать, – сказал Макс, приподнимая кепку. – Спокойной ночи, мисс.
– Может, зайду ненадолго, – вдруг сказала она. – Выпью стакан лимонада или чего-нибудь в этом роде. Меня мама ждет. Но пока еще не так много времени, чтобы она беспокоилась. Иногда я возвращаюсь из вязального кружка и того позже.
– Прекрасно, – улыбнулся Макс. – Рад, что вы передумали. Угощу вас лимонадом. Надо же как-то загладить свою неловкость. Я ведь вас едва с ног не сбил. Кстати, меня зовут Питер. Питер Стайлс, – представился он, протягивая руку.
Очки девушки сползли на кончик носа. Она поправила их и застенчиво улыбнулась.
– Но я не знаю вашего имени.
– Ой! Верно. Как глупо с моей стороны, – нервно рассмеялась она. – Меня зовут Глэдис. Глэдис Бигелоу. Очень рада с вами познакомиться.
Глава 10
– Хозяин, куда плиту нести? Туда? Вы, случаем, не ошиблись? Это же церковь, – сказал развозчик Робби Барлоу.
– Это очень холодная церковь, – ответил ему Шейми.
– А дверь там открыта? Штука-то тяжелая, сами знаете. Как сгрузим с телеги, хорошо бы прямо до места донести.
– Дверь здесь всегда открыта. Местный священник ее не закрывает. – Шейми спрыгнул с телеги, взбежал по ступенькам крыльца, открыл дверь и крикнул: – Привет! Есть тут кто-нибудь? Преподобный Уилкотт? Дженни? – Ответа не было, и Шейми зашел внутрь и снова позвал: – Есть тут кто-нибудь?
Послышались шаги, и в передней церкви появилась очень симпатичная молодая женщина в блузке цвета слоновой кости и бежевой юбке.
– Шейми Финнеган? Неужели вы? – удивилась она.
– Здравствуйте, Дженни. Рад, что вас застал.
– А где же мне еще быть? Только что закончила заниматься с детьми и теперь прибирала за ними.
– Я так и надеялся.
Надежда была здесь ни при чем. По субботам Дженни всегда давала уроки, и Шейми знал, что непременно ее застанет.
Дверь церкви открылась.
– Извиняйте, миссус, куда вам плиту нести? – спросил Робби.
Они с помощником втащили плиту внутрь и оба кряхтели, напрягаясь от тяжелой ноши.
– Какую плиту? – не поняла Дженни.
– Я привез вам новую плиту. Взамен старой, – сказал Шейми. – Вы говорили, что она почти не греет. И детишки, как помню, тогда изрядно мерзли.
– Мне даже не верится, – растерялась Дженни.
– Ничего особенного. Просто решил вам помочь.
По большей части Шейми говорил правду, однако главной причиной было желание снова увидеть Дженни. Очень сильное желание. Шейми не переставал думать о Дженни с тех самых пор, как неделю назад простился с ней. Он совсем не хотел думать о Дженни. Не хотел вспоминать цвет ее глаз, изгиб талии, смех, но ничего не мог с собой поделать. Его приезд сюда на телеге, вместе с плитой и развозчиками, выглядел несколько эксцентрично, однако Шейми это не заботило.
– У меня нет слов. Спасибо. Огромное вам спасибо, – сказала Дженни, явно растроганная его подарком.
– Эй, миссус! – простонал Робби. – Приберегите ваши спасибочки на потом. Куда нести эту махину?
– Простите! – спохватилась Дженни. – Сюда, пожалуйста.
Она провела развозчиков в небольшую ризницу, служившую ей классной комнатой. Мужчины шумно опустили плиту на пол и некоторое время стояли согнувшись, руки на коленях, восстанавливая дыхание.
– Старая плита хорошо грела? – отдышавшись, спросил Робби.
– Очень плохо. Сегодня мне не удалось ее растопить. Сколько ни билась, никаких результатов. По-моему, там жаровая труба сломалась.
– Можем забрать, если не возражаете.
Шейми ответил, что не возражает. Развозчики отсоединили старую плиту от дымохода и унесли.
– Я… даже не знаю, что́ сказать, – призналась Дженни, когда они остались вдвоем. – Это очень щедрый подарок.
Шейми отмахнулся от ее благодарности, снял куртку и засучил рукава. Потом открыл сумку с инструментами, привезенными из дома Джо, и взялся за установку новой плиты. У него был опыт обращения с плитой на борту «Дискавери» и еще больше опыта с плитами фирмы «Примус», так что присоединение новой плиты к дымоходу не представляло никаких трудностей. Через полчаса работа была окончена.
– Вот и все! – объявил Шейми, вылезая из-за плиты. – Теперь все вы не будете мерзнуть.
Взглянув на него, Дженни расхохоталась. Шеймус не понимал причин ее смеха, пока она не сказала:
– Вы черны, как трубочист! Видели бы вы сейчас свое лицо. Вы будто в угольную яму свалились. Обождите здесь. Я сейчас принесу таз с водой.
Через несколько минут Дженни вернулась с водой, мылом и полотенцем. Она усадила Шейми и стала отмывать сажу с его щек и шеи. Шейми прикрыл глаза от мыльных брызг. Руки Дженни были мягкими и нежными. Шейми понравились их прикосновения, причем настолько, что чувства заслонили в нем разум. Он собирался быть предельно учтивым и поступить так, как требовали приличия: пойти к ней домой и вначале переговорить с ее отцом. Вместо этого он взял Дженни за руку и сказал:
– Дженни, погуляйте со мной.
– С удовольствием. Мне так и так надо было на рынок, а потом…
– Я не про сегодняшний день. Завтра. После службы. В Гайд-парке.
– А-а, вы про такую прогулку.
Она взглянула на их соединенные руки, но свою не отвела.
– Я заеду за вами в экипаже. Все как полагается.