– Убирайся, – резко гавкнул Атсуши.
Это было уже грубо. На волне отходящей эйфории Тору счел слова и тон старика достаточным поводом для взбучки, что развязало ему руки и убрало последнюю досадную преграду – разницу в возрасте. Все-таки уважение к старшим было настолько крепко вбито в его голову, что сопротивлялось в том числе и наркотику.
Развесёлой походкой он подкатился к дерзкому дедуле и наотмашь ударил его по лицу. Ощущения от того, что он бил кого-то, а не наоборот, мгновенно ударили в голову и смешались с имеющейся там дрянью в убийственный коктейль.
Будь у него чуть больше времени, он наверняка избил бы учителя музыки до смерти – тот был далек от возраста, когда мог дать отпор молодому наркоману, но, по счастью, завершить начатое Тору помешали проходившие мимо старшеклассники.
Один из них был подающим надежды борцом сумо соответствующей комплекции, второй – низкорослый и коренастый дзюдоист. Парни дружили с начальной школы и у них культура почтения к старшим была усилена воспитанием в спортивных секциях. Мигом оттащив Тору от сенсея, они несколькими увесистыми тычками напомнили невежде времена, когда он еще посещал уроки, а затем протащили через школьный коридор и вышвырнули на улицу.
Тору не чувствовал боли от тумаков, но они вернули его в сознание, а вместе с ним пришел стыд. Он вспомнил, зачем искал Атсуши, и раскаяние повисло на нем, словно гиря на шее. Надо было дождаться окончания уроков, чтобы вымолить прощение. К тому времени приход должен был окончательно оставить его.
Расписания занятий он не знал и потому боялся, что пропустит момент, когда учитель покинет школу. Притаившись за углом, он стал наблюдать за парадной дверью и от скуки вспоминать свои уроки музыки в первом классе. Воспоминания оказались довольно приятными. Невзирая на отсутствие ярко выраженного таланта, играл он тогда самозабвенно: в детстве не так важно, получается у тебя или нет, можно получать удовольствие от процесса и это самое важное.
«Интересно, – подумал он, – насколько Атсуши сам хорош в том, чему учит детей?»
Вместо ответа сознание подкинуло воспоминание о квартире пожилого учителя, где стены были увешаны фотографиями учеников в деревянных рамках. Тору не помнил их лиц, но мог определенно сказать, что там были снимки как маленьких детей, только взявших в руки свой первый музыкальный инструмент, так и взрослых, а порой и пожилых музыкантов в моменты получения наград или играющих в больших оркестрах. «Кто-то коллекционирует медали, а кто-то – медалистов», – пришла неожиданная мысль.
Когда по домам разбрелись даже завсегдатаи внеклассных уроков, из опустевшей школы вышел понурый Атсуши. Он едва волочил ноги, голова была опущена, а портфель заметно оттягивал уставшее плечо.
Глядя на него, Тору почувствовал невыносимую, словно ножом по живому телу, жалость. Ему мнилось, что подойти к старику было бы кощунством. Захотелось убежать, броситься под поезд или спрыгнуть с крыши высокого дома, но он не мог уйти, так и не попросив прощения.
Нетвердой походкой он направился к учителю и, подойдя вплотную, сделал то, что велел делать в такой ситуации культурный код: повалился на колени.
– Простите, мастер, я не достоин вашего времени, – выдавил он, еле сдерживая слезы.
Атсуши замер в недоумении. Он не сразу сообразил, кто перед ним, а поняв, захотел пнуть распластавшегося нахала, но от волнения ему сделалось дурно и он присел на скамейку у автобусной остановки.
Тору приподнял брови и, увидев происходящее, тут же вскочил.
– Вам нехорошо, Атсуши-сан? Только дайте знать, я отнесу Вас в больницу!
Учителю показалось, что еще немного, и смерть костлявой рукой сожмет его сердце. Но обошлось. Постепенно он пришел в себя и отрицательно покачал головой. Облегчение от того, что опасность миновала, убавило гнев, но он не стал этого показывать и строго проговорил:
– Отведи меня домой.
Тору вложил все почтение и желание служить каждую минуту в предложенную Атсуши для опоры руку и трепетно, еле дыша, сопроводил мастера до самого порога квартиры.
У него в голове вертелись вопросы, но он не решался их задать. Какой инструмент любит сам Атсуши, почему он не играет в филармонии, а ведет скромный быт отшельника, пробавляющегося зарплатой школьного учителя и частными уроками? «Мастер просто обязан быть гениальным музыкантом, – подумал Тору. – Вот бы послушать его игру! Ради этого можно и дозой пожертвовать. Ну, одной, по крайней мере…»
Они молчали всю дорогу. Прежде чем расстаться, Тору поклонился учителю в пояс и, застыв в этой позе, начал пятиться.
«Придешь завтра в пять», – были последние слова мастера в тот день, и спрятанное под волосами лицо Тору просияло от счастья.
Глава 4
Остаток ночи он заставил себя провести без голубого свечения экрана ноутбука в надежде уснуть пораньше и не проспать урок снова. Впервые за последние пару лет в его жизни замаячило что-то стоящее, не считая прогулок с матерью по лесу, и он не хотел опять упустить этот шанс.
Но очищение давалось с трудом: избавившись от непрестанного пожирания рекламы, обзоров компьютерных игр и чтения новостей, мозг принялся хаотично выстреливать смутные, нечеткие идеи одну за другой и уходить в спящий режим отказывался наотрез. Если попытаться конкретизировать все то, что носилось в его голове, то это были попытки вспомнить последние два года, когда он тонул в сладком дурмане и почти окончательно смирился с тем, что жизнь будет пустой и скоротечной. Себя он не жалел, правда, изредка, в минуты просветления между дозами, мечтал о любви и дружбе, нормальной работе, путешествиях и, главное, о том, что сможет вытащить мать из круговорота забот, раньше времени состаривших ее прекрасное лицо.
Конечно, музыка не могла помочь ему решить все проблемы, он не питал иллюзий насчет своего таланта, но она могла стать той спасительной соломинкой, ухватившись за которую он сможет выбраться из трясины. Старый мастер протянул ему эту соломинку во второй раз, больше права на ошибку не было.
В итоге он так и не уснул. Всю ночь непрестанно поглядывал на часы в перемотанном скотчем смартфоне. В четыре часа пришло время собираться на урок. Он нырнул в джинсы и майку с длинным рукавом, нацепил бейсболку и, словно синоби из легенд, пробрался мимо кровати спящей матери к выходу. Там он споткнулся о зонтик, кое-как натянул кеды и шмыгнул за дверь. Происшествие с зонтиком взбодрило его, но лишь на секунду. Надо было достать энергетик. Однако все круглосуточные магазины были далеко и не по пути. Последняя надежда была на автомат в подземном переходе. Эта мысль придала сил и он неровной походкой припустил в нужном направлении.
В переходе не было никого, кроме парочки бездомных в убежище из склеенных между собой картонных коробок. Голова гудела чугуном. «Если бы не мать, – подумал Тору, – и я бы тут поселился. Граффити, картонные стены и крысы с голубями по соседству. Отстой.»
У автомата он привычно запустил руку в глубокий, доходящий до середины бедра карман, сгреб пальцами все, что осталось со вчерашнего дня, и начал рассматривать в мерцающем свете подземных ламп.
На тощей ладони была куча скомканных оберток от шоколадных батончиков, мелочь. Кроме них в кармане завалялись ложка, шприц, резиновый жгут и сложенная в несколько раз фотография – удивительно, как она выжила в цифровую эпоху… На снимке они с матерью позировали на фоне древней пагоды. Она была совсем молода и широко улыбалась, обнимая за щуплые плечи паренька, в котором Тору с трудом узнавал себя. Помнится, тогда ему было неловко от того, что пришлось попросить нажать кнопку случайных прохожих, будто они своей просьбой доставили неудобство пожилой семейной паре.
Сейчас он понятия не имел, что из себя представляет. Несколько месяцев назад по ту сторону зеркала был бледный торчок со всклокоченной шевелюрой и мешками под полуприкрытыми глазами. От него веяло безнадегой и увяданием иссохшего листа, давно покинувшего ветку дерева и позабывшего времена, когда был молод и зелен. В шестнадцать лет это сравнение казалось особенно удручающим.
Друг и собрат по игле Йори во время одной из вечеринок подарил Тору свою баскетбольную футболку с номером двадцать три, завещав носить ее до тех пор, пока не минует соответствующий возраст, а потом передать следующему поколению. Доживет ли Тору до того времени, когда сможет продолжить эту бредовую, скорее всего только что выдуманную под кайфом традицию?
Вернувшись к содержимому карманов, Тору убедился, что даже на самый дешевый энергетик денег ему не хватит, и выместил злость на ярко раскрашенном бездушном продавце.
Боль от удара в железный бок еще на секунду вывела его из сонного состояния. На протяжении этой секунды у него родилась и растаяла надежда, что автомат со страху выдаст ему банку хотя бы колы, но тот остался непоколебим.
Расстроенный, он поплелся к Атсуши, на ходу щипая себя за кожу на руках, но скоро и этот прием работать перестал.
У двери в квартиру он вдруг подумал, что играть на музыкальном инструменте в такой час, да еще и будучи новичком, жестоко по отношению к соседям. Отогнал эту мысль и постучал. Раздался голос Атсуши:
– Войди.
Учитель музыки, скрестив ноги за традиционным низким столом, с отрешенным лицом пил чай. Когда он повернулся анфас, стали заметны следы своего вчерашнего визита Тору. Мальчик повалился на пол, но сенсей отнесся к его раскаянию прохладно. Лишь указал одним взглядом на большой круглый кожаный ящик:
– Бери и выходи.
Тору с готовностью подхватил ящик, и, сгибаясь под его весом, с трудом протиснулся обратно в узкий дверной проем.
Они наблюдали, как толпы клерков, банкиров, юристов, чиновников ползут к своим рабочим местам. Тору не мог взять в толк, для чего эти люди в одинаковых темных костюмах так упорно вешают на шеи удавки и, уткнувшись в экраны телефонов, лезут в пасти гигантских башен, где подслеповато пялятся в экраны покрупнее. Странная это штука, цивилизация, не разобрать, кто свободнее: он, невежественный раб убийственной привычки, или те, чьи часы с ботинками дороже всего их с матерью имущества. Разве может кто-то из них, людей в дорогих костюмах, во вторник утром идти в не пойми куда со старым школьным учителем, пусть и с тяжелым ящиком за плечами? Или хотя бы остановиться и задуматься о тщетности своего ежедневного бега? Впрочем, возможно, они так сильно бегут как раз для того, чтобы не быть такими, как он. Будто каждого из них кто-то тянул в бездну за ноги, а они гребли изо всех сил, чтобы хотя бы плыть на одном месте.
Пока Тору философствовал, в конце улицы показался железнодорожный вокзал, а у него появились первые признаки ломки. Мир стремительно терял краски, появился зуд по всему телу. Сперва еле ощутимый, затем более явственный. Ящик или футляр, что он тащил на своем горбу, внезапно стал невыносимо тяжелым. Было дивное солнечное утро, но его трясло, словно от ледяного зимнего ветра. Из носа текло, и он, не стесняясь, утирался рукавом толстовки. Это не укрылось от внимания Атсуши.
– Началось, – сухо констатировал он. – Как давно?
– Вчера. Как раз, когда… – Тору не закончил фразу. Ему стало стыдно. Но еще совсем чуть-чуть, и ему будет безразлично абсолютно все на свете, кроме заветного порошка.
– Держись. Мы поедем за город.
– Не смогу. Без. Дозы. – Тору прошипел, выдирая из себя каждое слово.
– Ты должен пройти очищение. Будет тяжело, но ты справишься. – На костлявом лице Атсуши проступили непримиримые скулы.
Тору захотелось послать его прогуляться в далекие дали и сопроводить пожелание ударом тяжелого ящика, который он, Тору, непонятно куда и непонятно зачем тащил. Вместо этого он стиснул зубы и перехватил поудобнее лямки. Он осознавал, что это желание посетит его еще не один раз.
Атсуши купил два билета на скоростной экспресс в один конец. Тору не поблагодарил. Просто молча взял протянутый билет и, не глядя в глаза учителю, натянул на лицо капюшон. Боялся, что гримаса на лице выдаст раздражение. Чтобы хоть как-то отвлечься, до крови закусил губу.
В поезде было мало людей, большинство ехало в обратную сторону, к центру, к своим драгоценным рабочим местам. Атсуши и Тору даже удалось найти полностью пустой вагон, где учитель уселся в кресло с достоинством императора или, по крайней мере, великого самурая, а ученик кинул на пол ящик и завалился с ногами на несколько кресел сразу, свернувшись в позу эмбриона.
Сенсей недовольно засопел, но промолчал. Парню предстоял тяжелый день и не менее тяжелая ночь. Пытаться сломать его было бы неправильно, он и без того балансировал на грани потери контроля над собой и в любой момент мог сбежать в поисках наркотика.
Тору лежал и трясся всем телом, не желающим определиться, жарко ему или холодно. Он изо всех сил укусил себя за руку. В этот раз не помогло.
Поезд рассекал пространство подобно соколу, но Страннику казалось, что он остановился в абстинентном аду. То есть он мог бы так сказать, если бы осилил собрать воедино кусочки своих переживаний.
Вышли они в какой-то глуши. Станция напоминала замшелую деревянную коробку в чистом поле с пожухлой травой. Справа от нее за железной дорогой виднелись аккуратные, но отчаянно проигрывающие схватку со временем домики с высокими крышами того же цвета, что и склоны холмов по соседству, а слева начинался лес, вглубь которого вел деревянный настил. За верхушками деревьев пряталась в тумане священная гора Фудзи. Воздух в округе был настолько чист, что ко всем симптомам Тору добавилось головокружение.
Атсуши направил почти потерявшего рассудок, ослабшего и шатающегося под тяжестью ящика ученика в лес.
Вокруг было светло и мирно. Если бы не ломка, Тору был бы счастлив тут оказаться, но в тот момент к горлу подступила тошнота, а к заднему проходу… В общем, не прошли они по дорожке и десяти минут, как Странник сбросил с себя ящик, метнулся прямо в чащу и, едва скрывшись за стволом ближайшего крупного дерева, спустил штаны.
Если бы не стоны, в которых смешались боль и облегчение, Атсуши подумал бы, что парень сбежал. Выйдет ли из него толк? Поди знай… Стоит ли тратить на него время? Что если все усилия ухнут в никуда? Старый учитель отбросил нахлынувшие сомнения: этот мальчишка нуждался в нем больше, чем все другие ученики вместе взятые, это было ясно как день, и все-таки стыд из-за предпочтения одного наркомана нескольким талантливым и скромным детям уходить не желал. Уверенности в том, что Тору сможет сыграть хоть что-то, не было. В начальной школе ему досталась скрипка и на общем фоне он выделялся разве что заторможенностью, но сейчас пришло время для главного испытания в жизни обоих, и учителя, и ученика.
Тайко – это больше, чем музыкальный инструмент. В нем средоточие народного духа, философия и образ мысли. Если он не поможет Тору победить своего внутреннего демона, этот демон неистребим. Главное – набраться терпения. Не стоит ждать немедленных успехов. Сперва достаточно отвлечь парня, насколько это возможно, от наркотика, это кармический долг, который Атсуши должен вернуть за годы счастливой жизни.
«Кармический долг», тем временем, пошатываясь вышел из леса, на ходу подтягивая широкие штаны, сваливающиеся с тощего зада.
Учитель сухо кивнул на футляр.
Тропинка вывела их в открытую местность, где они долго шли по колено в высокой траве. Атсуши широко раздувал ноздри, чтобы вобрать как можно больше воздуха, напитанного осенними ароматами. Тору просто старался не расплескать субстанцию, подступавшую к горлу.