После завтрака мы стали обсуждать, чем заняться. До остановки в Усовке оставалось ещё много времени.
– Я хочу танцевать, – сказала Вика.
– А я – петь.
Песни у меня всегда получались лучше, чем у сестры. Однако осмеливалась петь я только в семейном кругу. При чужих людях как-то стеснялась. Теперь же, когда моя репутация и так испорчена, переживать, что сделаю что-то не так, вряд ли имеет смысл.
В музыкальном салоне собрались в основном женщины среднего возраста. Собственно, салон этот представлял собой комнату на носу корабля. Впереди слева стояло пианино, справа – телевизор, который мы вчера смотрели. По обеим сторонам – кресла и скамьи в четыре ряда. Справа и слева проплывали за окнами песчаные обрывистые берега с растущими на склонах редкими деревьями.
Руководили хором две женщины. Лариса Григорьевна – дама с прямыми белыми волосами, с аккордеоном в руках, играла вчера, когда мы садились на корабль. Другая – полненькая, с тёмно-русыми волнами волос – пела для нас вчера на верхней палубе, когда теплоход отплывал. Елена Прохорова – так её представили.
Поскольку сегодня на теплоходе объявили День русской культуры, то и песни мы пели русские народные. «Ах, Самара-гордок», «По Дону гуляет»… Когда же запели «Позарастали стёжки-дорожки», я, не удержавшись, заплакала.
– Какая грустная песня! – к счастью, Елена истолковала мои слёзы по-своему. Давайте-ка споём более весёлую!..
«Валенки-валенки
Прячет моя маменька.
Всё равно я их найду –
Не свидание пойду!»
«Умная девушка! – подумала я. – Не то что некоторые!»
В то утро прозвучало ещё много песен: весёлых и грустных, но все они были уже не про меня. Одна девица «верила, верила, верит» своему любимому и никогда не поверит, что он её разлюбит; другая за свою веру поплатилась – милый нарушил клятву, данную ей на Муромской дорожке и «воротился с красавицей-женой»; третью так и вовсе угораздило полюбить женатого. Но ни в одной песне не встречалась такая дура, которая бросила любимого, потому что маменька велела.
И вот первая остановка – Усовка. Наш теплоход причалил вторым бортом. Наскоро похватав купальники, мы с Викой вышли на песчаный пляж. Степан с отцом вышли вслед за нами. Августовское солнце светило жарко, и блестевшая в его лучах водная гладь так и манила поскорее окунуться. Впрочем, зря терять время мы не стали. Более того, я сразу устремилась туда, где поглубже, чтобы вездесущие водоросли не досаждали. С детства их не люблю! Вика – другое дело. Когда она ещё носила длинные волосы, то любила делать причёски с водяными растениями, чтобы походить на русалку. Чего-чего, а этого добра в нашей Волге хватает!
– Эх, сюда бы удочки! – мечтательно произнёс Анатолий Петрович. – Славно бы порыбачили!
И всё-таки «порыбачить» нам удалось. Прямо перед теплоход, отделявшем наш от берега, на песке расположились палатки. Кроме арбузов, дынь и других фруктов, там продавалось множество рыбы: копчёной, солёной, варёной, вяленой. Мы с Викой взяли копчёного судака – с таким расчётом, чтобы довезти до Самары. При трёхразовом питании на корабле есть его будет некогда.
После Усовки теплоход остановился в Саратове, но нас попросили не покидать борта. Да и стоянка, собственно, была недолгой – за пятнадцать минут не нагуляешься.
Между этими двумя стоянками нас приглашали в рулевую рубку. Капитан, немолодой мужчина, рассказывал про корабль, про команду (за штурвалом стояли две молодые девушки и мужчина – сверстник капитана). Вика ещё задавала вопросы, как будто хотела научиться основам судовождения.
Остаток дня мы стояли на палубе, глядя на проплывающие мимо леса. Вика и Стёпа отлучались на концерт джазовой музыки. Но после ужина мы вчетвером пошли на вечернее шоу. Развлекал нас артист Антон, танцовщица Маша и Виталина (последняя также выполняла обязанности администратора) и певица Елена. В перерывах между выступлениями мы, туристы, вспоминали рекламу и кино лихих девяностых, пробовали по песням поставить диагноз лирическим героям (с чем Вика, кстати, справлялась вполне успешно). Одним словом, нескучно провели время. На танцы, которые объявили после завершения шоу, мы уже не оставались.
На следующий день нас разбудили в полседьмого. Часов в десять мы уже должны быть в городе-герое Волгограде – он же Сталинград, он же Царицын. Лично мне нынешнее название нравится больше всех. Но перед остановкой после завтрака оставался ещё час, чтобы зайти в музыкальный салон и попеть с Еленой и Ларисой Григорьевной. На этот раз Вика составила мне компанию.
Поскольку подплывали мы к городу, мужественно державшему оборону в Великую Отечественную, песни подобрали соответствующие. Многие из них мы с Викой знали наизусть. В детстве на Девятое мая мама часто ездила с нами в гости к дедушке Володе, что приходился ей двоюродным дядей. Старый ветеран, он прошёл на танке до самого Берлина и всегда был растроган до слёз, когда в День Победы мы пели песни военных лет. Давно уже нет в живых дедушки Володи, но ни строчки из этих песен не забыто. И теперь мы с Викой снова пели вместе, как в то далёкое время:
«Помнит Вена, помнят Альпы и Дунай
Тот цветущий и поющий яркий май.
Вихри венцев в русском вальсе сквозь года,
Помнит сердце, не забудет никогда!».
Только мы закончили песню про того парня, за которого герою Рождественского теперь предстоит жить на свете, как теплоход причалил в порту Волгограда. По счастью, нам с Викой оставалось лишь забежать в каюту, взять сумочки. Одеться мы догадались заранее.
Стёпу определили в одну группу с нами. Его отец смотреть панораму не собирался, поэтому его отделили.
Сидя в автобусе у окна, я с любопытством разглядывала город. Мы поднимались над рекой по зелёной террасе, ведущей в сквер – к площади Павших борцов. Вообще я заметила, что скверы и парки окутали Волгоград, словно зелёные ленты.
Остановившись, мы вышли из автобуса, прошлись вдоль цветочной клумбы и парковых скамеек до выбившегося из общего ландшафта большого тополя. Дерево, уцелевшее в Великой Отечественной войне, вырубить рука не поднялась. Напротив, в знак почтения его окружили каменным бордюром. И стоит старый тополь как символ возрождения жизни из руин.
Слева от тополя стояла каменная стела – дань памяти троим погибшим защитникам Сталинграда. Притом все трое разных национальностей: Каменщиков – русский, Фаттяхутдинов – татарин и Ибаррури – испанец. Но все они выросли на русской земле и погибли, её защищая. Нет здесь русских и нерусских – есть советские солдаты!
– А этот Ибаррури, – вырвалось у меня, – сын той самой Пассионарии?
– Ну да, – ответила Вика. – У неё сын был лётчиком. Рубен его звали. И его, слышала, на войне убили.
– Слушай, вставай сбоку – я тебя сфоткаю.
Вика послушно исполнила просьбу. Я ровным счётом ничего не знала про испанскую коммунистку Долорес Ибаррури и про её сына, но как испанец оказался в рядах защитников Сталинграда? Об этом мне поведал Алексей, экскурсовод. Рубена вывезли из Испании пятнадцатилетним во время франкистского мятежа. Его юность прошла в СССР. Он ещё приезжал на историческую родину воевать с фашистами, попал в плен, потом ему удалось бежать из лагеря для военнопленных в Советский Союз. В двадцать два года, когда началась Великая Отечественная, Рубен, уже будучи советским гражданином, вступил в ряды Красной Армии. В боях за Сталинград, где он был пулемётчиком, на его глазах был убит командир пулемётной роты. Рубен взял командование на себя и был смертельно ранен. Кстати, как я потом убедилась по фотографии, симпатичный был парень.
После того, как мы сфотографировались у большого мемориала в середине площади, автобус повёз нас к Мамаеву кургану. Проезжая здание универмага, мы слушали рассказ Алексея про другую известную личность – немецкого фельдмаршала Паулюса. Он проиграл бой и был окружён советскими войсками. Тогда-то Гитлер и назначил его фельдмаршалом, надеясь, что честь не позволит тому сдаться. Только застрелиться за идеи Рейха никак не входило в планы Паулюса. Сдавшись, он тут же согласился сотрудничать с победителями и на трибунале в Нюрнберге выступал как обвинитель, хотя у самого-то рыльце было в пушку. Несколько лет он жил в Советском Союзе, потом вернулся в Германию, сказав на прощание, что пришёл на нашу землю как враг, а покидает её как друг. И у себя на родине Паулюс умер при загадочных обстоятельствах. Возможно, свои же его и прикончили.