КРИСТОФЕР. Да, у меня были хорошие учителя. И, кроме того, друзья нашей семьи – выходцы из России.
СВЕТЛАНА. Простите, я не запомнила, как вас зовут?
КРИСТОФЕР. Кристофер. Друзья меня зовут Крис.
СВЕТЛАНА. Крис… странное имя…
КРИС. А что в нём странного? Имя как имя.
СВЕТЛАНА. (С внутренним волнением и с какой-то странной тревогой в голосе.) Крис!.. Оно похоже на взмах клинка. Что-то в нём острое, точёное, как штык, воронёное… Ну что же, Крис – так Крис. И что же мы с вами будем делать, Крис?
КРИС. Позвольте мне вас проводить?
СВЕТЛАНА. Так я уже, считай, дома. Вот он, мой Сивцев Вражек. Я ведь местная, арбатская.
КРИС. Сивцев Вражек. Я так и знал.
СВЕТЛАНА. Что вы знали?
КРИС. Что вы должны жить в таком месте.
СВЕТЛАНА. В каком месте?
КРИС. В сказочном.
СВЕТЛАНА. Вот-вот. (Поёт.) «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространства и простор. Нам Сталин дал стальные руки-крылья. А вместо сердца – пламенный мотор». Ну, пространства и простор ты преодолел. А как насчёт сердца? Что у тебя там? Тоже пламенный мотор?
КРИС. Нет. У меня там сердце.
СВЕТЛАНА. Уверен? А говорят, что у вас, у американцев, вместо сердца калькулятор, чтоб всё просчитывать. У нас – пламенный мотор, а у вас – холодный расчётливый калькулятор. Лёд и пламень. Плохое сочетание.
КРИС. Кто это тебе сказал? (Они как-то незаметно перешли на «ты».) Это всё ложь. Американцы – очень сердечные люди, гостеприимные.
СВЕТЛАНА. Угу. Это ты на что намекаешь? Ишь, хитрован.
КРИС. Я просто подумал…
СВЕТЛАНА. И что же ты подумал?
КРИС. Пока ещё звучит Рахманинов, может быть, ты мне покажешь Арбат. Мне столько о нём рассказывали наши друзья, и я столько о нём читал.
СВЕТЛАНА. А вы что же, сударь, так и не удосужились его посмотреть, тем более что столько о нём читали?
КРИС. Но я же, как это у вас говорится, прямо с корабля на бал.
СВЕТЛАНА. Вы что, решили мне всю русскую классику процитировать? Лермонтов, Грибоедов. Кто следующий? Откуда такое глубокое знание русской поэзии?
КРИС. Я в университете изучал русскую поэзию XVIII и XIX веков. Но, наверное, всё-таки весьма поверхностно.
СВЕТЛАНА. Вот как! В таком случае ваш интерес носит чисто профессиональный характер. Действительно, Арбат – сплошная история русской поэзии: здесь венчался Пушкин, бывали Грибоедов и другие, столь же достойные люди. (Делает глубокий реверанс.) И посему, светлейший рыцарь из Техаса, извольте посетить мой Арбат, мои пенаты…
Идут по старому Арбату, о чём-то говорят, смеются.
На пути им попадаются расчерченные мелом классики. Они прыгают из класса в класс… а мимо них иногда, не часто, как тени, проскальзывают тёмные бесшумные «Эмки». И только шины шуршат по мостовой, издавая еле слышимый звук: «пш-ш-ш…», но молодые люди их не замечают. Подходят к её дому в Сивцевом Вражке.
СВЕТЛАНА. Ну вот и закончилась наша малая кругосветка. Вот моя деревня, вот мой дом родной.
КРИС. Как, уже?!
СВЕТЛАНА. Уже.
КРИС. А может, выпьем по чашечке кофе?
СВЕТЛАНА. Где?
КРИС. В каком-нибудь кафе.
СВЕТЛАНА. Ха! Насмешил. Ты посмотри, который час.
КРИС. Счастливые часов не наблюдают.
СВЕТЛАНА. Опять Грибоедов. Вы просто насыщены русской поэзией. Это только в России может быть. Непостижимая страна. Счастливые, милок, часов, может быть, и не наблюдают. А вот общепит работает по часам.
КРИС. А что такое общепит?
СВЕТЛАНА. (Машет рукой.) Ещё узнаешь. У нас в это совсем не детское время пьют разве что в подворотнях, и то не кофе, а бормотуху.
КРИС. А что такое бормотуха?
СВЕТЛАНА. Не слишком ли ты много вопросов задаёшь, мил-человек? Меньше знаешь – лучше спишь. Понял?
КРИС. Не понял.
СВЕТЛАНА. Мне пора. Понял?
КРИС. Понял… А мы ещё встретимся?
СВЕТЛАНА. Встретимся.
КРИС. Когда?
СВЕТЛАНА. Не знаю… Может быть, на той неделе. Там же, в Большом зале. На Первом фортепьянном концерте Чайковского.
КРИС. Но это же целая вечность!..
СВЕТЛАНА. Американцы все такие нетерпеливые?
КРИС. Нет. Но неужели ты не понимаешь, что это очень долго? Это целая вечность.
СВЕТЛАНА. Повторяешь как попугай: вечность, вечность… (Смотрит на полное отчаяния лицо Криса.) Ну что же мне с тобой делать? А-а-а! Слу-ушай. У нас завтра репетиция в студенческом театре, в шесть вечера. Это рядом с консерваторией. На той же стороне улицы. Иди в сторону Моховой. Прямо на двери надпись «Студенческий театр». Ставим Шекспира, «Ромео и Джульетту». Пока, Ромео…
Студенческий театр. Репетиция трагедии «Ромео и Джульетта».
Крис взбегает по лестнице и подбегает к двери с надписью «Актовый зал», протягивает руку, но в этот миг дверь с треском распахивается и отбрасывает его в сторону. Над ним пролетает некое человеческое тело, а его самого кто-то хватает за грудки и втягивает в зал. Странный тип: на взъерошенной голове каким-то чудом сидит бандана, на шее – шарф типа спартаковских или зенитовских с надписью «Монтекки».
ТИП. Ты за кого: Монтекки или Капулетти?
КРИС. Я ни за кого.
ТИП. Кто не с нами, тот против нас, понял? Защищайся, тайный агент Капулетти.
В это время кто-то с воплем «Бей Монтекки!» нахлобучивает на голову странному типу бельевую корзину. Крис проползает между ними. Оглядывается. В зале творится что-то невообразимое, как во время потасовок фанатов «Спартака» и ЦСК. Кто-то сражается ножками от стульев. В центре зала – куча-мала, как в американском футболе, кто-то на канате, как Тарзан на лиане, вылетает со сцены в зал и приземляется на эту кучу-малу. По обе стороны потасовок стоят крепкие парни в шарфах «Монтекки» и «Капулетти» с рупорами, очень похожими на прямоугольные жерла уличных репродукторов, и орут речёвки.
В самый разгар потасовки раздаётся пронзительный разбойничий свист. На сцене – режиссёр.
РЕЖИССЁР. А ну, фильтруй базар!
Немая сцена. Как будто все остолбенели от свиста.
РЕЖИССЁР. Посмотрите на себя. Какие вы Монтекки и Капулетти?! Вы – арбатская шпана. Это же два аристократических семейства. И вражда у них аристократическая. Да будет вам известно, что во времена Шекспира всё решали шпага и рапира. Подайте мне шпаги.
Из-за кулис ему бросают одну шпагу, затем – вторую. Он их ловко ловит.
РЕЖИССЁР. Я вам сейчас продемонстрирую, как это делается. (Делает выпад.) Кто готов со мной сразиться?
Делает ещё один выпад в сторону довольно крепкого и крупного парня.
РЕЖИССЁР. Ты?
ПАРЕНЬ. Не… Я больше доверяю кулаку пролетарьята, чем шпаге аристократа.
РЕЖИССЁР. Так. Значит, нет желающих.
СВЕТЛАНА КОРОЛЁВА. (Взъерошенная, как воробей, с синяком под глазом, выходит из толпы.) Почему же, есть желающие.
РЕЖИССЁР (В комическом ужасе.) О господи, Джульетта!.. Ты ли это?! Ты, скорей, похожа на Гавроша, чем на невинную прелесть утренней зари. Это кто же тебе такой фонарь засветил?
СВЕТЛАНА. Да вот, один нехороший Монтекки попытался как-то нехорошо отозваться о Капулетти. Пришлось встать на защиту чести и достоинства семьи.
РЕЖИССЁР. Бедный Ромео. Даже не представляет, во что он влип. Ну а теперь ты решила встать на защиту чести и достоинства всего этого достопочтимого коллектива? Я так понимаю?
СВЕТЛАНА. Да, именно так.
РЕЖИССЁР (Бросает ей шпагу.) Ну, тогда защищайся.
И начинается блистательный турнир. Соперники достойны друг друга. Монтекки и Капулетти объединяются и дружно болеют за Джульетту. Наконец Джульетта неуловимым движением выбивает шпагу из руки режиссёра.
ДЖУЛЬЕТТА. Ну что, мир?
РЕЖИССЁР. С мечом в руках – о мире говорить?
Мне даже слово это ненавистно.
Вы, сударыня, настоящий рыцарь.
ДЖУЛЬЕТТА. Я о подобной чести не мечтала. (Салютует ему шпагой.)
РЕЖИССЁР. Так, антракт закончен на героической ноте. Все в сборе? Репетируем эпизод из второго акта, сцена первая. Джульетта, приведи себя в порядок.
ДЖУЛЬЕТТА. Я в порядке.
РЕЖИССЁР. Ну хотя бы фонарь погаси неким слоем пудры и белил. И причёску приведи в порядок. А то ведь Ромео не поймет. Кстати, где Ромео?
ПАРЕНЬ. (Который больше надеется на свой кулак, чем на шпагу.) Его ночью увезли. Контрой оказался.
РЕЖИССЁР. Дурак он, а не контра. Сколько раз я ему говорил, что язык его до Колымы доведёт.
СВЕТЛАНА. Это плохая примета.
РЕЖИССЁР. Королёва, это суеверие, предрассудки. Выходи из мелкобуржуазного болота и становись на твёрдую почву коммунизма. Что касается «Ромео и Джульетты», мы должны смотреть на эту драму с высоты нашего социалистического мировоззрения. Я уверен, что, если бы Шекспир жил в наше время, у этой драмы был бы другой финал.
СВЕТЛАНА. Какой?
РЕЖИССЁР. Жизнеутверждающий.
СВЕТЛАНА. А у Шекспира что, другой?
РЕЖИССЁР. Шекспир жил в мрачную эпоху Средневековья. Тогда «для веселия планета была мало оборудована», как правильно сказал, правда, по другому поводу, великий пролетарский поэт Владимир Маяковский. Ладно. Кто знает текст Ромео?
СВЕТЛАНА. Отряд, значит, «не заметил потери бойца и “Яблочко” песню допел до конца».
РЕЖИССЁР. Он не боец, а контрреволюционер, не наш человек, и хватит об этом. Мы тебе найдём другого Ромео, не хуже. А пока продолжим репетицию. Кто знает текст Ромео?
КРИС. (Из зала.) Я знаю.
РЕЖИССЁР. А ты откуда, товарищ?
СВЕТЛАНА. Это мой приятель.
РЕЖИССЁР. Ну и прекрасно. Давай на сцену. Репетиция продолжается. Акт второй. Сцена первая.
ДЖУЛЬЕТТА. Как ты попал сюда? Скажи, зачем?
РОМЕО. Я перенёсся на крылах любви:
ДЖУЛЬЕТТА. Но, встретив здесь, они тебя убьют.
РОМЕО. В твоих глазах страшнее мне опасность,
ЛОРЕНЦО. Таких страстей конец бывает страшен.
РЕЖИССЁР. Браво! Великолепно! Я же тебе говорил, что мы найдём тебе Ромео лучше прежнего. Свято место не бывает пусто. Или, как говорит товарищ Сталин, у нас незаменимых людей нет. Вот тебе настоящий пылкий Ромео. (Обращается к Крису.) У тебя просто талант к лицедейству. А ну-ка, попробуем акт третий, сцену первую. Эпизод встречи Тибальда и Ромео.
ТИБАЛЬД. Ромео, ненависть моя к тебе
Другого слова не найдёт: ты подлый!
РОМЕО. Но у меня, Тибальд, причина есть
Прощай! Я вижу, ты меня не знаешь. (Хочет уйти.)
ТИБАЛЬД. Мальчишка, это извинить не может
РОМЕО. Клянусь, что я тебя не оскорблял!
Люблю тебя сильней, чем можешь думать…
РЕЖИССЁР. Стоп-стоп-стоп. Всё хорошо, Ромео. Только вот, знаешь, у тебя проскальзывает некий гнилой пацифизм. Перед тобой враг, а ты начинаешь с ним сюсюкать…
КРИС. Так ведь трагедия Шекспира – не только трагедия любви. Я так понимаю. Она глубже. Это ещё и трагедия личности Ромео, который понимает всю бессмысленность вражды.
РЕЖИССЁР. Кое в чём ты, может быть, и прав. Конечно, в этой борьбе нет классовой мотивации. Но Ромео – это буревестник, а у тебя он больше смахивает на гагар, которые тоже «стонут. Гром ударов их пугает», как правильно сказал в «Песне о Буревестнике» великий пролетарский писатель Максим Горький.
КРИС. Но милосердие к врагу – разве не достоинство?
РЕЖИССЁР. Если враг не сдаётся, его уничтожают! Заметь, это не я говорю, это говорит великий пролетарский писатель, буревестник революции Максим Горький. Жёстче надо быть, жёстче. Мы ставим героическую трагедию, а не сопливую мелодраму.
КРИС. Но ведь у Шекспира бессмысленная, беспощадная борьба убивает любовь.
РЕЖИССЁР. Как я уже говорил Джульетте, Шекспир жил в эпоху мрачного, тёмного Средневековья. Живи он в наше время, когда уже виден свет коммунизма, у него был бы другой, оптимистический, финал, как, скажем, в бессмертной горьковской поэме «Девушка и Смерть». И поэтому мы, дети невиданной в истории человечества революции, видим в этой трагедии гимн героизму и всепобеждающей силе любви. Живи сейчас Шекспир, он был бы с нами, как Максим Горький. Я в этом уверен. Поэтому долой гнилой пацифизм и соглашательство! Да здравствует бескомпромиссный героизм! Усёк?
КРИС. Усёк. Но…
РЕЖИССЁР. Никаких но. Продолжаем репетицию…
Поздний вечер. Крис и Светлана возвращаются с репетиции. Таинственные арбатские переулки. Блики света от раскачивающихся фонарей. И лица их то освещаются, то гаснут в темноте.
КРИС. Странно как-то. Исчезает человек, и вы воспринимаете это в лучшем случае как нечто само собой разумеющееся, а то ещё и со злорадным удивлением: «Надо же, контра затесалась в наши ряды».
СВЕТЛАНА. Ну, во-первых, не исчезает, а его арестовывают. Во-вторых, вот уже почти четверть века мы живём в условиях осаждённой крепости, островок социализма во враждебном океане недружелюбия.
КРИС. Но даже в осаждённой крепости должно существовать правосудие. Человеку должны предъявить обвинение. Должно состояться судебное разбирательство. И если суд признает виновным, только после этого сажать в тюрьму. Я так понимаю.
СВЕТЛАНА. Да? Сразу же после объявления Второй мировой войны в Англии, Франции, Бельгии всех подозрительных немцев изолировали без суда и следствия.
КРИС. Так то же немцев…
СВЕТЛАНА. Тут хрен разберёшь, где немец, а где не немец.
КРИС. Но я думаю…
СВЕТЛАНА. Нам с тобою думать неча, если думают вожди. (Пародирует режиссёра.) Это не я говорю. Так говорит великий пролетарский поэт Владимир Маяковский. И хватит об этом. Поговорим лучше о любви.
КРИС. (С удивлением и радостью.) О любви?
СВЕТЛАНА. О любви Ромео и Джульетты…
КРИС. Когда мы встретимся?
СВЕТЛАНА. Опять? Ну, право, не знаю. Ну не тащить же тебя на лекции, мой милый Ромео. Хотя… ты же любитель поэзии. Как это я забыла?
КРИС. (Обрадовавшись.) Да! Я любитель поэзии.
СВЕТЛАНА. У нас в ИФЛИ послезавтра вечер поэзии.
КРИС. А что такое ИФЛИ?
СВЕТЛАНА. Институт философии, литературы и истории. Я там учусь. Жди меня в шесть часов вечера у консерватории. Усёк?
КРИС. Усёк.
СВЕТЛАНА. Всё, пока.
Убегает. Спустя некоторое время на втором этаже загорается свет в окне. Крис смотрит на зажжённое окно…
Аудитория, битком набитая студентами. На заднике сцены что-то вроде огромной стенгазеты. Вихрастые расхристанные человечки вперемежку с человечками в «пыльных комиссарских шлемах». Поэтические лозунги типа: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо». Инструмент поэта – карандаш и подпись под ним: «Острый, точёный, как штык воронёный», «Эй, школяры и детвора! Даёшь поэмы на-гора!» – и т. д. и т. п. На сцене – Светлана Королёва.
СВЕТЛАНА. Я почти уверена, что вы все читали драму «Гроза» нашего известного классика. И наверняка обратили внимание на главную героиню, Катерину.
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Это которая «луч света в тёмном царстве»?
СВЕТЛАНА. Та самая. Так вот, если вы не возражаете, я вам прочту её монолог в моей интерпретации.
ГОЛОСА. Валяй… Дерзай… Интерпретируй… Пробуй…
СВЕТЛАНА. От постылого порога
(Стихи автора)Аплодисменты, крики одобрения и осуждения. Всё смешалось. Крис рукоплещет громче всех.
Реплики из зала. Перепалка в зале:
– Ты забралась на чужую территорию.
СВЕТЛАНА (Спускаясь со сцены.) Это на какую же?
– На мужскую.
СВЕТЛАНА (Оглядываясь вокруг.) Что-то я не врубаюсь…
– Ну у тебя же мужские стихи.
СВЕТЛАНА. (Пробираясь между рядами.) А это уже не ко мне. Все претензии – к моей героине. Очевидно, что-то мужское было в её характере.
– Откуда столько пессимизма?
СВЕТЛАНА. А это ты у товарища Островского спроси. Очевидно, не заметил он особого оптимизма в «тёмном царстве Диких и Кабановых».
– Светка, ты отступила от своих позиций!..
А на сцене другой поэт как бы отвечает на реплику из зала.
(Стихи Павла Когана)ВЕДУЩИЙ ВЕЧЕРА. Товарищи дорогие! Откуда столько пессимизма? «Жить становится лучше, жить становится веселей», как сказал товарищ Сталин, а вы рыдаете в жилетку. Если и следующий оратор запоёт ту же песню, я посыплю голову пеплом и подам в отставку с поста ведущего этого поэтического собрания плачущих большевиков. (Обращаясь к девушке на сцене.) Сударыня, пожалейте мои седины, больше оптимизма.
Дальше – поэтесса на сцене и Крис, который беззвучно повторяет её слова.