Первуша с Чудиком сбрасывали шлемы и скафандры, чтобы окунуться в реке, она отвернулась, ушла осматривать дальше. На контейнере с мешками муки истошно вопил тощий котенок, видно забрался через щели в досках и спал там, когда его подняли в воздух. Она долго кискала, но он боялся и белок, окруживших его, и человека, нырнул через свою лазейку вовнутрь. Уля сбегала за кусочком рыбы и, просунув руку меж досок, протянула ладонь с приманкой. После некоторого затишья она почувствовала, что он принюхивается и, схватив кусочек, урчит в темноте.
Подошли счастливые добытчики, подивились шипящему члену экипажа. Первуша ловко ухватил его за шкирку, отнес в дом, сунул в какую-то ячейку в стене и выдал чистого заморыша в руки Ульяне. Котенок был в ступоре, ему что-то капнули на язычок, напоили через трубочку и уложили спать осоловевшего малыша на подоконник.
Ульяна давно перестала удивляться, но по трафаретным надписям на таре поняла, что всё добро с военного склада. Их просто расстреляют, когда найдут. А искать непременно будут. Ухватить круговым клещевым захватом и унести целый сарай могла только «стрекоза» Главного, ясно, что стены рассыпались при перелете, крышу разметало. И сказать-то им было нечего за такие подвиги. А ребята подсчитывали запасы, сокрушались, что на тысячу лет маловато будет.
– Вы что, боги? Неизвестно проживем ли мы еще один день за такие проделки?
– Разве что-то не так, Ульяна? Разве не на базе хранят запасы для человечества? Вот всё есть – и зерно, и мука, инвентарь настоящий, железный, валенки, а тетрадок нет, и золота нет. Вот зачем тебе это?
– Я хотела письмо написать Саньке, чтобы не переживал сильно…
– Письмо? То есть сообщение. Понятно, иной связи вы еще не изобрели.
– Ну почему? Телефонная, телеграфная связь, но всё это в городах, а мы в тайге. И как мы войдем в город или поселок в таком виде? Если сразу не арестуют, то примут за привидения. Люди иначе одеваются. И обуваются!
– Разве? А когда я увидел тебя, то подумал, что вы как в раю ходите нагими.
Ульяна покраснела, отвернулась. Первуша пожал плечами, посмотрел на отца.
– Ладно-ладно, слетаем мы за твоим Санькой, если уж это так важно.
– Не надо, ему в университет поступать, не трогайте его.
– Ты скажи, если хочешь вернуться? Мы же стараемся так, как мы это понимаем.
– Возвращаться мне нельзя, но и воровать грешно по любым законам.
– Мы знаем заповеди, но разве стратегический запас не для людей создан? И как это «расстрелять»? Мы не понимаем значения слова, действия?
– А говорите, читали Достоевского, там Раскольников-то старушку убил топориком как раз за денежку.
– Ульяна! Это же роман, а не реальная жизнь! Разве можно убивать? Неужели у вас орудуют такими способами?! Всего-то тридцать второй год, а не девятнадцатый век!
– Двадцатый век сейчас! Тысяча девятьсот тридцать второй год, ребята!
– О, Господи… С цифровыми обозначениями нужно точнее обращаться, девочка!
Они резко развернулись и почти побежали в каюту Главного, совещаться наверно. Уля смотрела вслед, ничуть не сомневаясь, что попала к шпионам, что ее-то участь ясна, но вот маленький… В чем неродившийся виновен? Она решительно направилась вслед за ними, если она соучастница, то имеет право всё знать, тем более, Первушу никто за язык не тянул, он сам назвал себя разведчиком. Да и говорят они, не как на родном языке, а на хорошо выученном. Волчок увязался за ней, а кошка Удача сразу выдала ее приближение, фыркнув: «Дуля!», скрылась в кабине главного. Никто не выглянул, люк не захлопнулся перед носом, но голосов было больше и один мягкий женский.
8 глава Киноистория
ИРка ничего толком не прояснила, как юная поэтесса, сравнила жизнь с течением реки, сообщила, что мы появляемся из неоткуда и уходим в никуда, но при этом ничто не исчезает – не умирает, что всё преобразуется, что процесс любого действия имеет свои циклы, которые люди привыкли называть временами, так удобней вести отсчет от начала до следующей стадии. Она предложила просмотреть ретроспективу советского периода развития человечества в этом конкретном месте, чтобы определить вектор собственных действий. ИРум поддержал идею, переключился на архив базы данных Петровичей. Вошла Ульяна, ее жестом пригласили посмотреть киноисторию.
Если ИРум направляет архивную информацию на удаленный канал Ирки, значит, сама база академгородка не исчезла, может быть, промчался ураган и все живы-здоровы? Что за чушь тогда, что родители еще не родились, не встретились? И кто тогда родится, если он уже существует вместе со всем своим потомством? Главный конструктор был зол на Ирку. Академик, маман с батей и кошками преспокойно сидят в климатроне, терпеливо дожидаются обещанной связи с сыном и внуком. Куда она завела, экспериментируя с искривлениями в космосе? Что она демонстрирует? Главный всё это проходил в школе и фильмы о войне смотрел, а для девочки это шок, фантастику она не читала, да и не могла читать.
А волосы у нее изумительные, он помнит с детства удивительный восторг огненного ветра маминых волос на слепящем солнце, когда они качались на качелях. Да, мама была рыжей, а теперь совсем седая. А девочка русоголовая, но тоже красивая. Главная задача – сберечь ее жизнь, создать научный центр. Может быть, послать распечатку рассказа о «кошачьем боге» мальчику Саньке? Всё же записано ее почерком, только как бумажный носитель создать, не имея производства. Древесины, железа завались, а подручного оборудования нет!
– Досадно… – произнес он вслух.
Ульяна обернулась неприязненно.
– Это американское кино? Зачем вам я? Я ничего не знаю, я еще ребенок, не знаю никаких секретов, я и в тайге плохой проводник, вам охотники нужны…
– Пожалуй, ты права, Уля…
– Но ведь тебе угрожала опасность, я же разведчик, я обязан помочь. Ты вполне могла остаться на берегу, а не идти за мной.
– Первуша, а что ты разведываешь?
– Я ищу металл, минералы, живые организмы, не известные в природе.
– Так ты геолог! – обрадовалась Ульяна. – Вы всё со своей базы перетащили на новое место, а свою команду потеряли. Это из-за меня получилось?
– Ну, ты и фантазерка, барышня! Почему же из-за тебя?
– Ну… застряли в болоте, меня выручили, время потеряли.
– Время-я… – протянул Чудик, расплываясь в улыбке.
Мужчины переглянулись.
– Слышишь, ИРка, а время-то всё-таки существует!
– Расчетное, полетное, конечно, существует. Что вы так цепляетесь за это обозначение? – спокойно ответил мамин голос за кадром.
– А кто здесь еще?
Ульяна сделала круглые глаза, озираясь по сторонам.
– Радио слышала? Вот мы говорим по радио…
– Так просто?!
– Не очень просто, наоборот, довольно сложно для твоего понимания. Ты смотри кино, смотри, нас не слушай…
– ИРка! Включай Академгородок, давай прямую связь с домом! Будешь дурачить нас со своим ИРумом, получишь в лоб.
– Задача ясна, командир. Работаем. Пока не получается интерпретировать квантовые условия Бора на основе волновых представлений среди сигналов со всей галактики.
– Оставь Бора в покое, дебройлевские волны просканируй. Или ты отупела, получив власть надо мной?
– Ты не сказал волшебное слово.
– Пожалуйста, будь любезна… Довольна?
– Я другого ждала…
– Ну-ну, еще зареви… Заткнись, дура! ИРум – работать одному до моего личного приказа о включении Ирки!
– Да, командир. Задача принята. Эмоции губительны для разума.
– Вот-вот, работай самостоятельно.
– Спасибо Петровичам, – вздохнул разведлет. – Уля…
Он хотел позвать девушку на воздух, да и давно пора завтракать, а не киносеансы устраивать, но она его не слышала, слезы катились по щекам, на экране «катюша» громила фашистские позиции…
– Не-ет, это лишнее для ее положения, – сказал он командиру, тот в ответ кивнул.
Сеанс окончился. Ульяна всё еще находилась в гуще событий, богатое воображение рисовало продолжение фильма.
– Так не должно быть! – всхлипывала она.
– Да… мы знаем, но так было… Это документальные кадры.
– Погладь ее по голове, выводи отсюда, надо подсчитать до завтрака, что мы имеем в плюсе, – сказал Главный конструктор.
– И купить ей тетрадок и чернил. Пусть перепишет нашу историю на бумаге.
– Согласен, командир, будем беречь ее…
– Ау! Земля вызывает! Трапезничать пора.
– Так у нас не говорят, вас сразу за чужих примут.
ИРум показал действующий постоянный сигнал приемника, координаты: «Москва, Кремль. Соединять?»
– Москва, Кремль… Ульяна хочешь поговорить?
Девушка замерла на полушаге, обернулась.
– Дай-дай, дай трубку!
– Соединяю, просто говори, тебя услышат.
– Приемная Сталина, – ответил бодрый голос.
– Здравствуйте-здравствуйте! – зачастила взволновано Уля.
– Здравствуйте, девушка, как ваше имя? – вкрадчиво ответил тот же голос. – Говорите, не стесняйтесь…
– Ульяна, Мещерова Ульяна…
– Здравствуйте, Мещерова Ульяна, что передать товарищу Сталину? Что вы хотели спросить?
– Я… я хотела спросить, а где моя мама?
– А что с вашей мамой, Ульяна Мещерова?
– Я… я давно ее не видела, я… даже имени не помню, – она захлюпала носом.
– Я всё узнаю и обязательно сообщу вам, а вы где находитесь?
– Я… в тайге, – она отпрянула от экрана, в который она кричала, чтобы ее услышали.
– У вас есть телефон? В тайге?!
– Есть…
– А как город называется? Сколько вам лет?
– Семнадцать. Почти…
А города нет. И связи нет. Бегущая строка на экране погасла, Ульяне показалось, что она оглохла от наступившей тишины. Какая же она дура! Выдала себя с головой. Теперь заново начнут искать. Крестьянки ей тогда сказали, что барыня в Кремль отправилась, правды искать. Вот мама и не вернулась. Потом Мотя, как старшая в доме, пристроилась в городе няней, деньги зарабатывала на налоги, но на людях никогда не признавала отца и брата за родных. Единоличники… значит, против колхозов, против Советов. Выходит, что дед и батя чужими были для Ульки, а она и не знала, только сейчас прозревать стала. А ведь она хотела другое сказать товарищу Сталину, что в тайге американские шпионы. И она уверена, что они не сомневались в ее намерении, они читали ее мысли, видели ее насквозь, и ничего не боялись. Удивительно!
9 глава Мотя
Реакция на звонок была скорой, уже через час в сторону Серебряного Бора мчались служивые. Профессора застали за воскресным обедом, выволокли из-за стола, требуя сказать, где прячет Мещерову Ульяну, почему она изволит шутить с органами. Опрокинутый борщ заливал белую скатерть, криминалисты помчались в кабинет снимать отпечатки пальцев с телефонной трубки.
Мотя, как была в кладовке за кухней, так и осела на пол. Девочка жива! Взлетела занавеска в проеме двери и опала, топот был уже на лестнице. Они ее не заметили в темноте. Она тихонечко поставила банку с компотом на половик, лежа на брюхе, выглянула осторожно, выбралась через окно в сад, на ходу снимая белый фартук, пригибаясь, по тропке меж кустов смородины, прокралась к оврагу. Там она столкнулась с Санькой, он понуро пробирался домой от речки. Она прижала ему ладонью рот, заставила присесть, чтобы случайно никто не приметил, прошептала, что надо уходить.
Она повела его не в сторону города по дороге, а в обход деревушек, через Щукино и Стрешнево к Соколу, откуда можно уехать попуткой или на телеге с колхозником. Мотя толково объяснила, что надо устраиваться на работу, что в Метрострой берут молодых ребят с удовольствием, она скажет, что, мол, братишка из деревни приехал…
– Няня! Ну как в город в таком виде?! Ни костюма, ни документов, ни учебников не взял! Ничего! Как так можно жить? Уля из тайги звонила! Нашли обвинение! И тайгу в папином кабинете! Бред какой-то, бред сивой кобылы.
А Мотя словно не слышала.
– Вот и поживем на Сивцевом вражке, не у кобылы, у нашей родни, город большой, затеряемся. А что весь народ без белой рубашки, без костюма живет, это ничего, это нормально. Загорелый, нечесаный, как раз сойдешь за деревенского. Ой, только не умничай, с завода тоже учиться посылают, слыхивала. Сейчас, главное, шкуру сберечь… А я-то обомлела, как услышала, что Улька жива!
– А папа, что с папой?
– Папа-то? Папа профессор, помурыжат, конечно, потом отпустят. Барыня уж всех на ноги поднимут. Ты, главное, сам не попадайся под горячую руку. А там и Улька прибьется, откуда ни возьмись.
– А я знаю, что не утонула она… Нет больше барынь, няня, не называй так больше маму мою.
– Знаешь… так забудь, чего знаешь, – отрезала няня, пропустив мимо ушей замечание.
И Санька по привычке подчинялся, шел за ней как теленок за коровой.
– Нет, нянь, я сердцем знаю, я во сне с ней говорю, вижу ее часто. Как глаза закрою – вижу!
– Об чём же говорить-то… – улыбнулась Мотя, – знамо дело, о любви. Тело-то молодое, любви просит, жизни… А вот ей-бо житья-то нетути. Перемаяться придется…
– Нянь, ну чего «нетути»? Никак говорить не научишься разумно.
– Глупая нянька, глупая… не будет Мотя профессором, мадамой тоже не будет, глупая совсем потому что. Так уж доля моя, сынок. Не обижай Мотю, я ведь люблю вас, родненькие, своих-то не привелось иметь…
Санька отвернулся, не любил он слезливых излияний Моти, хитро пользующейся своей мудрой «глупостью»…
Ни маман, ни папа больше не вернулись. После армии он успел поступить в институт и закончить перед войной. Его завод эвакуировался в Сибирь, снять бронь так и не удалось. Возвращаться было некуда, только к няне, работавшей дворником всё на том же Сивцевом вражке, и она как-то исхитрилась прописать его в свою коммуналку. Ульяна так и не объявилась, если не считать, что Мотя передала ему тетрадку, исписанную ее почерком.
Некая фантазия о запрещенной генетике, говорящих кошках, таинственных вирусах. Складывалось впечатление, что писал специалист в области микробиологии. Он решил, что это намек на ее профессию, намек, в каких научных кругах искать ее. Няня никак не могла объяснить появление этого странного пакета под половиком, куда она прятала ключ.
Улька была здесь, но не нашла его, что немудрено по тем временам. Санька увлекся формулами из тетрадки, пришлось еще поучиться химии, биологии, окончил аспирантуру, но уже не по стопам отца.
В день блуждающей звезды он приезжал на место их тайных встреч, но после бомбежек уже не нашел его, бродил рядом, лежал на траве до самых звезд и холодной росы…
10 глава Виктория
Ульяна задумчиво сидела на пороге дома, держа на коленях доску и раскрытую тетрадку. Она ничего не писала, а смотрела на звезды. Здесь они падали редко, и она могла подолгу смотреть в темноту, не обращая внимания на призывы мальчиков всё-таки поужинать. Четырнадцатилетний сын присел рядом, чмокнув ее в макушку, уроки для него на сегодня закончились, даже чистописание в тетрадке он исполнил беспрекословно.
Ей удалось убедить чудиков, что рано или поздно, они должны выйти в люди, чтобы сын получил образование, стал полноправным жителем страны, поэтому она учила его сама помимо компьютерного обучения. Она улыбнулась, вспомнив его рождение и спор об имени.
– Вот, Уля, держи сына, – сказал разведлет, бескровно перерезав пуповину волшебной палочкой – лазерным ножом, – как ты его назовешь?
– Виктором…
– Почему? Мы думали – Санькой.
– Виктория – победа, победа над системой. Виктор Александрович. Теперь я точно знаю день блуждающей звезды, это будет мой второй праздник. Я веду свой календарь чудес.
– Дуля, – вмешалась кошка Удача, махнув хвостом, – Дуля, теперь вылизывай котенка.
– Надо же, кошка, а ревнует как свекровь.
– Ну, не наговаривай, Удача очень умная кошка, а все животные вылизывают своих котят, да и чужих тоже, не гони ее.
– Нет, Ульяна, если победа – Виктория, то почему тогда Виктор, и что значит – Александрович?
– Но он же сын, мужской род – Виктор, женский – Виктория. Санька – это только для меня Санька, а полное имя Александр, значит отчество Александрович.