Пробую салат, сразу раскаиваюсь, что не выбрала цыпленка, выпиваю глоток пива, открываю ноутбук и ввожу в строке поиска название дома престарелых, где живет Вероника.
В «Сосновой роще» есть библиотека и гостиная с кухней для общего пользования, где можно пообщаться за чашкой кофе и поучаствовать в развлечениях на досуге. Во всех квартирах проведен ремонт, оборудованы просторные санузлы и имеются приспособления для лиц с функциональными ограничениями. Квартиросъемщикам обеспечена поддержка администратора, консультанта и сиделки, которые совместно работают над тем, чтобы предоставить вам высочайший уровень обслуживания. Во всех квартирах предусмотрена кнопка тревожной сигнализации для вызова персонала в круглосуточном режиме.
Кнопка тревожной сигнализации. Мне бы тоже такая не помешала. Чтобы ко мне бежали по первому зову, как только я почувствую беспокойство, чтобы поддержали заботливой рукой и светлым взглядом. И еще, наверное, чашкой дымящегося молока.
«Мы организуем совместный досуг – настольные игры, «бинго», хоровое пение, музыкальное кафе и викторины. По заказу проводим специальные ужины и сеансы массажа спины под классическую музыку. В праздники устраиваем застолья с музыкально-развлекательной программой».
Я чувствую укол зависти. В каком возрасте получаешь право переехать в такое место? Мне сорок три. Вероятно, еще маловато.
Осматриваюсь вокруг, на белые пластиковые столы и обтянутые красным винилом сиденья.
Где-то я читала, что раньше в поездах работали мальчики, единственной обязанностью которых было бить в гонг, объявляя, что обед подан, – так называемые бутербродные. Обед подавали на белой скатерти с крахмальными салфетками. Вот бы мне такого мальчика. А еще – кнопку тревожной сигнализации. И колею, и цель, и смысл.
Однажды Эрик заметил, что я всегда знаю, что делаю, и это одно из качеств, которые он больше всего во мне ценит. Видел бы он меня сейчас. «Эбба – источник неиссякаемого заряда энергии и лектор, который с помощью эффективных инструментов поможет вам отучиться от иррационального поведения, сформулировать умные цели и обрести веру в то, что все проблемы решаемы» – сказано на моей теперь уже редко посещаемой странице в интернете.
Отпиваю пива и закрываю глаза.
* * *
Когда я схожу с поезда на железнодорожной станции Бостада, часы показывают 16.45. Асфальт плавится от жары. Здание станции в форме куба из красного кирпича построено недавно. Окошки мелкие, половина парковочных мест свободна. Соблюдены все требования безопасности и доступности для маломобильных групп населения. «Здесь вырастает будущее!» – гласит баннер, закрепленный на строительных лесах. Я быстро качу свою дорожную сумку к выделенной для автобусов полосе. До центра пешком далеко, но, к счастью, автобус ждет на остановке. Несколько мгновений спустя он трогается с места, я – единственный его пассажир. Водитель оборачивается ко мне:
– Вам куда?
– В пансионат «Сосновый приют».
– Тогда я высажу вас на Станционной террасе, и последний отрезок пути вам придется пройти пешком.
Усаживаюсь в передней части салона на место для инвалидов. Это кажется мне более чем правильным. Если прислушаться к себе – а это я делаю с большой готовностью, – можно сказать, что у меня немного болит голова. У шофера включено радио, похоже на «Угадай мелодию» или что-то в этом роде. Раскачивающие движения автобуса отдаются во всем теле. За окном автобуса проплывает магазин садовых принадлежностей и универмаги с электротоварами. Прежде чем отвести взгляд, несколько раз успеваю заметить свое отражение в зеркале заднего вида. Скулы заострились, я сильно похудела. Нос, про который Эрик говорил, что его хочется укусить, теперь торчит вперед. Как могильный камень из тощей земли. В парикмахерской сто лет не была. Волосы отросли до плеч и выглядят безжизненно. Я практически стала не похожа на себя, и это к лучшему. Есть нечто успокаивающее в том, что внешность меняется в унисон с самочувствием.
Наконец автобус притормаживает у края дороги, и водитель кивает мне, обернувшись:
– Мы прибыли. Как подниметесь вверх на холм, поверните налево и увидите «Сосновый приют».
Поблагодарив водителя, выхожу из автобуса. Пока я плетусь вверх по холму, колесики сумки дребезжат на дороге. Слева от меня – старая железнодорожная станция; на здании еще сохранилась вывеска. Часть фасада заплетена диким виноградом и еще каким-то колючим дерьмом. Из густых зарослей кустарника доносится птичий свист. Если верить карте мобильного телефона, до пансионата остается сто пятьдесят метров. Чувствуется соленое дыхание переменчивого ветра. Странно, что улицы так пустынны, все-таки на дворе первая неделя июня, и стоит теплая погода, но может быть, для отпускников еще рановато. Мне кажется, до меня доносится звук игривого ветра. В остальном слышен только мой обычный звон в ушах.
Напротив стойки администрации, на столике у углового дивана, разложены местные газеты и туристические журналы. Одну стену полностью занимает стеллаж с брошюрами, которые рассказывают, чем можно заняться в этих краях. «Культура полуострова Бьерё», «Велосипедные маршруты и туристические тропы». Другую стену украшают напольные часы в густавианском стиле, которые показывают неправильное время. Скорее всего, они стоят там только для антуража. Подхожу к стойке администрации и звоню в маленький колокольчик на прилавке. Из соседней комнаты выходит блондинка лет двадцати с длинными ресницами и затянутыми в кичку волосами. Она надменно смотрит на меня.
– Здравствуйте, я бронировала комнату, – говорю я. – На двое суток. Мое имя – Эбба Линдквист.
– Минуточку, – отвечает девушка, что-то проглатывая, и начинает перелистывать бумажки в папке. – У нас система зависла, временно работаем по старинке. Но я вижу бронирование. Она тычет пальцем в бумажку: – Госпожа Линдквист забронировала полный пансион. С завтраком и ужином из трех блюд?
– Да, все правильно, – подтверждаю, задумавшись: эта девушка ко всем обращается так подчеркнуто вежливо или просто издевается надо мной?
– Госпожа Линдквист хочет остановиться в старом здании или в новом корпусе? У нас сейчас не так много гостей, можно выбрать комнату.
– А что лучше?
Девушка пожимает плечами:
– Лично мне больше нравятся номера здесь, в главном здании. Ближе к столовой. Стиль слегка старомодный, но это дело вкуса.
– Тогда давайте в главном здании, – озвучиваю я свой выбор.
– Может быть, сто третий номер? Это прямо над нами. На втором этаже.
– Прекрасно, – отвечаю я.
Она протягивает мне латунный жетон с ключом.
– Завтрак с семи до девяти. В цокольном этаже есть сауна. Если госпоже Линдквист будет угодно, я включу ее. Я здесь до десяти вечера, но на случай, если госпожа Линдквист захочет выйти, ключ от номера подходит к входной двери. Вот здесь меню ужинов на текущую неделю. – С этими словами девушка протягивает мне листок, элегантно отставив в сторону мизинец. – Столовая открыта с пяти часов вечера. Многие постояльцы предпочитают ужинать пораньше.
– Вот как?
Оглядываюсь вокруг. Коридор пуст, как и небольшой холл, в котором друг напротив друга возвышаются два кожаных кресла.
– Если у госпожи Линдквист остались вопросы, я с готовностью на них отвечу.
– Да нет, – отвечаю я, – спасибо!
Тащу за собой сумку по узкой лестнице. На стенах висят фотографии в рамках – на них изображен прежний король, а еще вырезка из газетной статьи под заголовком «Как Кеннеди провел неделю в Бостаде» с фотографией Джона Ф. Кеннеди и какого-то блондина, снятого против света. Успеваю рассмотреть подпись под фотографией: «По словам Гуниллы, его голубые глаза блестят так, словно в них таятся звезды». Эту фразу я раньше уже слышала. Со многими вариациями. Иду дальше, на второй этаж.
В коридоре темно, но в конце концов мне удается найти дверь и отпереть ее. Здесь нет пластиковых карточек, которые могут забастовать. Мелочь, а приятно.
В комнате помещаются две кровати со спинками светло-серого цвета. Под потолком хрустальная люстра, которая выглядит слегка шизофренически рядом с точечными светильниками, подсвечивающими фруктовый натюрморт. Французские лилии украшают гардины в темно-синюю и желтую полоску. На столике небольшой телевизор. На стене – овальное зеркало в белой раме. В маленьком сундуке, расположенном в ногах кроватей, хранится, как оказалось, дополнительный комплект подушек и одеял. Комната по-домашнему уютна, жаловаться не на что. Захожу в ванную проверить, нельзя ли захватить что-нибудь с собой, домой. Нет, ничего нет. Единственное движимое имущество – запасной рулон туалетной бумаги, похоже, еще и с узором. Душ без всяких претензий, на полу – пластиковый синий коврик, на стене – дозатор с обычным жидким мылом. Сбрасываю кроссовки, усаживаюсь на кровать и начинаю рассматривать коричневую приветственную папку для гостей заведения.
Пансионат «Сосновый приют» приглашает туристов с 1932 года и по сей день. В прежние времена пансионатом управляли фрёкен[7] Столь и фрёкен Ульссон, они также проводили здесь курсы по хлебопечению и сервировке стола.
В рекламе постояльцам обещали пятнадцать солнечных комнат и свежий воздух без дорожной пыли. Чтобы в пансионате не было пыли, в летний период близлежащие грунтовые дороги дважды в день поливались водой.
Все комнаты оборудованы вайфаем, телевизором с плазменной панелью, феном и электрическим чайником. В гостиной вы можете выпить кофе с печеньем в любое время дня и ночи. Мы вкусно кормим и окружаем наших гостей теплом и заботой.
На сегодняшний день «Сосновый приют» – единственный круглогодичный пансионат, оставшийся в Бостаде.
P. S. Покидая здание пансионата, берите с собой ключ. В ночное время суток стойка администрации закрыта.
Я подхожу к окну. Море отсюда не рассмотреть, но зато открывается вид на белый дом под названием «Берглиден», похожий на швейцарский сливочный пирог. Я задумываюсь: как выглядел пансионат, принадлежавший матери Вероники? Где он находился? Представляю себе застекленную веранду с видом на песчаные дюны, потертый паркет, может быть – курительную комнату с пальмами на подставках, тикающие напольные часы. Карточные игры. На стеллажах – книги в тканых переплетах. Сохранились ли еще такие места? Может, мне стоит купить старый пансионат и начать все с чистого листа? Если бы только удалось избежать постояльцев. Вот в чем загвоздка: общение с людьми требует сил.
Открываю балконную дверь и ступаю по выцветшему деревянному настилу. Справа открывается вид на зеленый крутой склон Халландского хребта, который возвышается стеной пестрой растительности. Я читала, что хребет, защищающий эту местность от проникновения холодных воздушных масс, в сочетании с влажным воздухом с моря создают здесь микроклимат наподобие дождевых лесов. Меня не то чтобы сильно волновали зоны земледелия, такие факты застревают в моей памяти против воли. А другие – намного более важные – ускользают.
С Вероникой я встречаюсь только завтра утром. Впереди у меня абсолютно свободный вечер. Может, перед ужином пройтись по взморью? Вроде бы разумное и полезное времяпровождение. Когда не знаешь, чем себя занять, приходится просто делать то, что кажется наиболее логичным.
Надеваю сандалии и отворяю дверь.
* * *
Он пришел на радио на временную вакансию звукооператора. В некотором роде я уже была с ним знакома, по крайней мере косвенно. Видела его на обложках многочисленных пластинок, в телепередачах и на афишах моей юности, потом однажды – вживую на концерте. Я штудировала и анализировала его тексты, слушала срывающийся голос в те короткие насыщенные годы, когда он был популярной звездой среднего масштаба, а я – жаждущим любви подростком. Кстати, обреченная на успех комбинация.
С тех пор я никогда не вспоминала о нем, пока Лина не застала меня на кухне со словами:
– Слушай, Юхану, к сожалению, продлили больничный, но в понедельник придет новый звукооператор. Он несколько лет проработал в Норрланде. Его зовут Эрик Эркильс.
– Эрик Эркильс? Тот самый? Певец? – Уставившись на нее, я застыла с кофейником в руках.
– Ты с ним знакома?
– Знакома ли я с ним? Да я обожала «Космонавтов»! Кстати, я не знала, что он теперь работает звукооператором, но жить-то на что-то нужно.
Лина пожала плечами.
– Если поп-звезды не умирают молодыми, рано или поздно они оказываются на радио. Ты не замечала? В любом случае, в основном он будет работать над твоей программой. Эрик до лета снял жилье недалеко от города. А к тому времени, будем надеяться, вернется Юхан.
– Он выходит уже в понедельник?
– Ну да. Вы будете работать в одном кабинете. К сожалению, больше его посадить некуда, но, может быть, это и к лучшему? Так вы быстро сработаетесь.
Лина отвернулась, поймала другую коллегу и, махнув на прощание, исчезла в конференц-зале. А я осталась стоять на месте. Эрик Эркильс. Кумир моей молодости. Угрюмый и своенравный артист, растворившийся на периферии после скандальных гастролей со слухами о разбитой гостиничной мебели и заголовками в газетах: «Я задыхаюсь без хаоса» и «Хочу просыпаться с похмелья в одиночестве». Другими словами, человек, явно противопоставлявший себя ценностным ориентирам, которых я придерживалась всю свою взрослую жизнь. Почти двадцать пять лет я не слышала о нем ни слова.
А теперь мы будем вместе работать. Мои программы о любви отнюдь не сделали меня более искушенной – сердце всколыхнулось.
* * *
На еженедельное собрание персонала он опоздал. Отворил дверь и зашел, не снимая кожаной куртки. Шнурки развязаны, нос течет, в комнату пахнуло выхлопом автомобиля.
– Прошу прощения за опоздание. Велик припарковать было негде. Я – Эрик. Новый звукооператор.
Он поднял руку в знак приветствия. Я решила не пялиться на него, однако удержаться было трудно. На лице появилась парочка лишних пухлых килограммов, но общего впечатления они не портили. С тех пор, когда я видела его в последний раз, шевелюра стала пореже – правда, волосы своего темного цвета не утратили. Из кармана рубашки торчала пачка сигарет. В целом он был похож на прежнего Эрика. Как сказал бы Оскар: «Старый, но выглядит круто». Он выдвинул стул рядом со мной и бросил на стол холщовую сумку. Казалось, кроме связки ключей и бумажника, в ней ничего не было.
– Можно я возьму? – прошептал Эрик, показывая на мою салфетку.
Я молча кивнула.
Он взял уже смятую салфетку и высморкался в нее – неторопливо и шумно.
– У меня аллергия, – шепотом объяснил он. – На тимофеевку. – Эрик с извиняющимся видом улыбнулся.
Тимофеевка? Он что, шутит? У Эрика Эркильса аллергия на тимофеевку? И где он ее, черт возьми, нашел? Да и вообще, цветет ли она сейчас?
– Тогда мы продолжаем, в скором времени мы представим вас по всем правилам, – кивнув с упреком, сказала Линда, которая вела собрание.
Прикрыв рот рукой, словно уличенный в ябедничестве ребенок, Эрик скорчил мне пристыженную гримасу. Не проронив ни слова, я уже превратилась в его союзницу.
За годы работы я встречала немало знаменитостей и часто бывала неприятно удивлена, обнаружив, что даже те, кто внешне производит впечатление застенчивых и скромных, на поверку оказываются бесстыдными эгоистами. В результате я пришла к выводу: знаменитостями становятся только личности, которые действительно этого хотят. Стало быть, те, кого мы видим на страницах газет и экранах телевизоров, боролись изо всех сил, чтобы туда попасть, как бы успешно они ни напускали на себя флер равнодушия и беспечности. Любой из них или в любом случае большинство. Всеми фибрами души я чувствовала, что человек, сидевший рядом, привык к длительной бескомпромиссной борьбе, но в то же время в Эрике ощущалась некая смиренность. Неловкость. Доверчивость. Конечно, можно объяснить это тем, что он – мой давний кумир или же просто его одежда вызывала ассоциации с минувшим. Кожаная куртка? Джинсы с дырками на коленках?