– А кто же тогда?
– Откуда мне знать! Может, та девочка попросила кого-то. В приюте – некого. Значит, на фабрике. Другие работницы учились в школе, они могли ей помочь письмо написать.
Мы помолчали. Потом Большой Туган снова спросил:
– Так как же мне на ваших девчонок посмотреть?
Я нахмурилась: пусть думает, что задача неразрешимая, шансов нет! А сама исподтишка наблюдала, как на широком плоском лице Большого Тугана появилось какое-то новое выражение, похожее на грусть. Мне даже жалко его стало. Поэтому я сказала:
– У нас дневная прогулка с семнадцати часов. Если дождя нет. Забор наш видел? Помнишь?
– Не-а, не помню, – смущённо ответил Большой Туган.
– Там снизу кирпичная стена, примерно метр высотой. А над ней решётка металлическая, ещё примерно метр. Через решётку двор видно. Если медленно идти, то можно всех воспитанниц рассмотреть.
Пока Большой Туган пытался представить, как это выглядит, я добавила:
– Только один не ходи!
– Это ещё почему?
– Дурак, что ли? Подозрительно будет! Идёт парень, на воспитанниц глазеет. Наставницы могут тревогу поднять, охранителей вызвать.
– А как же тогда?
– Приятелей позови. Если целая компания идёт по улице, наставницы ничего плохого не подумают.
– А что я им скажу?
Мне хотелось позлорадствовать: «Правду скажи! Что у тебя поклонница появилась, в женском приюте, и тебе не терпится её увидеть». Но Большой Туган смотрел на меня с такой надеждой и при этом выглядел так по-детски, что мне опять стало его жалко. И я предложила:
– Позови парней на поле телесного здоровья. У тебя дома есть мяч?
– Конечно!
– Вот и предложи им в мяч поиграть. Пусть в семнадцать часов у школы соберутся, ты приходи с мячом, и все вместе идите на поле. Как раз пройдёте мимо приюта, когда мы на прогулке будем.
Большой Туган улыбнулся, и я вдруг увидела, что не такой уж он и противный – парень как парень, просто некрасивый и туповатый. Но он же не виноват, что он такой.
Вот теперь я окончательно поняла: ни в приюте, ни в школе меня больше никто не тронет. План сработал, и я смогу спокойно учиться те несколько месяцев, которые мне оставались до окончания школы.
Глава 6. Дружба с Сарматом
С тех пор как Большой Туган сказал своим друзьям, что я нормальная девчонка, они тоже начали со мной общаться. Но не так, как с другими нашими одноклассницами. Те выглядели иначе, были настоящими девочками. Ходили в платьях, хоть и очень простых, с разными причёсками, в хорошей обуви. Гуляли по двое, по трое, держались за руки, тихо переговаривались. На одноклассников смотрели презрительно. По-моему, считали их дураками. Не из-за учёбы, конечно, а из-за поведения. На переменах мальчишки носились по коридору, хоть это и не разрешалось школьными правилами, толкали друг друга, разговаривали громко и грубо.
Иногда я оказывалась рядом с девочками и слышала их перешёптывания:
– Когда же они повзрослеют? Ведут себя как дети.
– Пойдут работать, там и повзрослеют.
– Или нет.
Остальные разговоры были об уроках, о платьях, о домашних делах. Девочки обсуждали свои проблемы: кто-то поругался с мамой из-за нового пальто, кого-то родители не взяли с собой в гости, кому-то не разрешили пойти к подруге на день рождения. Иногда мне казалось, что я им завидую. Ведь если бы мои родители не умерли, я сейчас была бы такой же, как эти девочки. Приходила бы после школы в нашу уютную квартиру, переодевалась из школьного платья в домашнее. Обедала бы не по расписанию, а когда захочу. Никаких швейных мастерских, никакой ежедневной работы на фабрике.
Но что толку об этом думать? Я не такая, у меня с ними нет ничего общего.
Обычно я стояла у окна на переменах и читала какой-нибудь учебник. Стараясь не прислушиваться, я радовалась: это даже хорошо, что девочки меня не замечают! Ведь если бы они считали меня «своей», мне пришлось бы ходить с кем-нибудь за руку по коридору и тратить время на эти скучные обсуждения.
В младших классах мне этого хотелось. Я мечтала, что одноклассницы примут меня в свою компанию и я буду с ними дружить. По сравнению с девочками из приюта школьницы казались мне очень красивыми, почти принцессами. Ведь у них были платья. Но я тогда ещё не понимала, насколько сильно эти платья влияют на их отношение ко мне. Мой приютский комбинезон делал меня другой, особой. Для одноклассниц я не была «девочкой». Но и мальчиком не была. В самом начале учёбы наша дарительница знаний представила меня всему классу:
– Это Эйна. Её родители недавно умерли, поэтому она живёт в приюте.
– А почему она так одета? – спросил кто-то из девочек.
– Потому что в приюте такая форма.
На этом всё и закончилось, я их больше не интересовала. Первое время я думала, что надо немного подождать, а потом я со всеми перезнакомлюсь и даже подружусь. Иногда я подходила к девочкам, спрашивала, как их зовут. Они вежливо отвечали, но разговор не поддерживали, и я тоже замолкала. Вскоре я уже знала всех по именам – и знала, что ни одна из девочек не хочет со мной дружить. Кажется, я даже испытала облегчение, когда поняла это. Ведь чтобы завоевать их внимание, мне пришлось бы прилагать слишком много усилий. Вместо того, чтобы повторять уроки на переменах.
И в следующие годы я научилась сама избегать общения. А оно было возможно, ведь девочки в нашем классе не были ни плохими, ни злыми. Просто им не приходило в голову, что, несмотря на мой приютский комбинезон, я не хуже их. Я выглядела как существо совсем другого вида, поэтому они и относились ко мне не так, как друг к дружке. Но на уроках часто оказывалось, что я знала больше всех – именно потому, что вместо чинной ходьбы на переменах я читала книги, – и дарители знаний любили говорить:
– Давайте спросим Эйну.
Я рассказывала интересные факты, которых никто не знал, и удивлялась: ведь всё это было написано в учебниках, мелким шрифтом, в примечаниях к основному тексту. Но никто, кроме меня, не читал эти примечания. Ведь этого нам не задавали, я это читала просто из любопытства. А остальные были не любопытны. И когда урок заканчивался, девочки иногда подходили ко мне и начинали задавать вопросы. А я отвечала коротко и неохотно, хотя и вежливо. Делала вид, что уже всё сказала на уроке – мне совсем не хотелось стоять в кружке этих аккуратных принцесс в платьях и наслаждаться их вниманием. Я понимала: если они привыкнут слушать мои рассказы, мне придётся чаще разговаривать с ними, а мне было жалко времени на это.
С мальчишками приходилось сложнее. В младших классах они вообще не обращали на меня внимания. Я была маленькой, худой, незаметной. Не подходила ни на какую роль: ни товарища по играм, ни жертвы для издевательств. Но в средних классах я подросла, уже не выглядела совсем беспомощной, к тому же дарители знаний постоянно упоминали меня на уроках – ставили в пример. Мальчишек это злило, и они начали меня дразнить из-за моей одежды, из-за некрасивой походки – и никто даже не догадывался, что в таких ботинках, которые выдавали в нашем приюте, очень сложно ходить по-другому.
Но когда меня разглядел Большой Туган, стало совсем плохо. Он выжидал момент, когда рядом окажутся его друзья, и начинал приставать ко мне: толкал, отбирал сумку, бил. Не сильно, но всё равно было очень обидно. Больше всего мне не нравилось даже не то, что у меня на плечах потом оставались синяки – это я могла вытерпеть, – а то, что я теряла драгоценное время. Большой Туган не давал мне спокойно читать перед началом уроков и на переменах. Потому я и захотела ему отомстить. Когда я придумала эти фальшивые письма, я даже не ожидала, что всё так изменится. Я думала, что смогу отвлечь новыми переживаниями только Валиту. Но Большой Туган тоже заинтересовался выдуманной поклонницей и сразу изменил отношение ко мне.
А когда это увидели его друзья, они просто стали воспринимать меня как ещё одного товарища. Не девочку, нет. Для этого я слишком по-мальчишески выглядела. Они просто приняли меня в свою компанию. Весело здоровались со мной, после уроков мы все вместе выходили из школы и часть пути шли рядом, пока я не сворачивала на свою улицу. Иногда они даже поддразнивали меня, но как-то совсем не обидно. Например, предлагали постричься очень коротко, чтобы «стать настоящим пацаном» и ходить с ними на уроки телесного здоровья. Они там часто играли в мяч, а девочки, которые занимались отдельно, делали только скучные упражнения для улучшения фигуры.
На переменах мальчишки часто просили мои тетради, чтобы списать домашнее задание, а я легко соглашалась. Меня не волновало, что они не хотели сами заниматься и готовиться к выпускным экзаменам. Это их дело, не моё.
В компании Большого Тугана было ещё четверо парней. Двое – совсем тихие, невзрачные, с похожими именами, я их даже путала: Питан и Патан. Рядом с Большим Туганом они держались робко, как будто побаивались его, и со мной разговаривали редко. Другие двое, Альвин и Сармат были лучшими друзьями Большого Тугана. Раньше они с интересом наблюдали, как он меня колотит, а теперь с таким же интересом разговаривали со мной, потому что я стала «одной из них».
Альвина я немного стеснялась. Его отец тоже был начальником, как и отец Большого Тугана, и Альвин слишком часто это упоминал. Например, если приходил в школу в новом красивом свитере, и кто-то из ребят спрашивал, откуда обновка, Альвин с гордостью говорил, что у отца на работе была выдача вещевых премий всем руководителям. Но смотреть на Альвина мне очень нравилось, хоть я и старалась делать это незаметно. Внешне он сильно отличался от своих друзей: его лицо было не грубым, не широким, как у многих других, а каким-то тонким, что ли. Я иногда думала: вот если бы он отрастил длинные волосы, его принимали бы за красивую девушку. Но сказать это вслух я бы никогда не решилась: он бы смертельно обиделся на такое.
Сармат казался мне более простым, понятным. Разговаривать с ним было легко и интересно. Иногда мы уходили из школы вдвоём, потому что другие ребята оставались после уроков переписывать контрольные, а Сармат, как и я, учился хорошо, писал все работы с первого раза. Конечно, я ему сказала – как и Большому Тугану, – что меня могут наказать, если увидят на улице с посторонним. Он кивнул:
– Понял. Сделаю вид, что мы не вместе, если кто-то появится.
Но в рабочие дни в городе было безлюдно, и мы никого не встречали, пока шли до последнего перекрёстка перед приютом. По дороге Сармат рассказывал, что мечтает стать мастером, как его отец. Сразу после экзамена на зрелость, если хорошо сдашь все предметы, можно поступить на курсы мастеров. Сармат спрашивал, пойду ли я тоже на эти курсы.
– Тебя точно возьмут, ты же самая умная в классе!
Я пожимала плечами:
– Не знаю. Наверное, пойду.
– Почему не знаешь? Разве ты не хочешь стать мастером?
Сказать ему правду я боялась: слишком несбыточными казались мои мечты. Поэтому я просто переводила разговор на другую тему. Но Сармат, кажется, догадывался, что я не собираюсь идти на фабрику простой работницей. Однако ему хватало ума не приставать ко мне с расспросами, когда я не хотела говорить.
Я много рассказывала о правилах жизни в приюте, а Сармат с интересом слушал. Больше всего его удивляло, что мне одной-единственной из всех воспитанниц удалось попасть в школу. В приюте некоторые новенькие девочки задавали мне такие вопросы, и я привыкла отвечать коротко: научилась читать и писать, поэтому мне разрешили сдать вступительные испытания. Вот и всё. Им этого хватало.
Но когда я начала говорить об этом с Сарматом, его реакция меня удивила. Он подробно расспрашивал, кто учил меня читать, как это было, как мне удалось попасть на испытания без родителей. И пока я ему рассказывала свою историю, я и сама словно взглянула на себя со стороны: восемь лет назад, когда я была неразумным и беспомощным ребёнком, я совершила настоящий подвиг, которого никто от меня не ждал. Даже тётушка Марта, без которой ничего бы не получилось, – даже она не верила, что я добьюсь своего. Она просто делала то, о чём я просила, но не думала, что результаты будут такими.
Глава 7. В школу вопреки правилам
До шести лет я жила с родителями. У нас дома были книги, и каждый вечер мама читала мне вслух. Она всегда говорила: надо обязательно учиться, без этого хорошую работу не получишь. Родители работали на механическом заводе, но устроились туда не сразу после школы, сначала они учились на курсах мастеров-механиков. Там и познакомились – это я запомнила. Отец Большого Тугана – начальник цеха на том же заводе – наверняка их знал. Но я никогда не говорила об этом с Большим Туганом. Я вообще не говорила о родителях ни с кем, кроме тётушки Марты, ведь среди моих знакомых только она их знала.
В ту зиму, когда я потеряла родителей, в городе была обычная эпидемия гриппа – такие случаются каждые несколько лет. Я заболела, лежала дома с высокой температурой, и маме разрешили пропустить несколько рабочих дней. Она поила меня тёплым витаминным напитком, сидела у моей кровати. Однажды вечером, когда папа уже вернулся с завода, в дверь постучали. Я услышала громкие голоса в коридоре, через минуту в комнату ворвался охранитель в чёрной форме. У него на плечах, как кровавые раны, сияли ярко-алые погоны. Мама наклонилась ко мне, поцеловала, шепнула: «Ничего не бойся». Охранитель схватил её за руку и вывел в коридор. На пороге комнаты она оглянулась. У неё было совсем белое лицо, как будто даже чужое. Я никогда не видела маму такой.
Я накрылась одеялом с головой и заплакала. Вцепилась зубами в подушку, потому что мне казалось, что зубы стучат на всю квартиру. Голоса стихли, никто не входил, а я боялась выглянуть. Кажется, я заснула. Меня разбудил стук каблуков. В комнате всё ещё горел свет, но за окном было уже светло. Передо мной стояла женщина в белом халате, за ней – двое мужчин с носилками. Меня, прямо с одеялом, положили на носилки и куда-то потащили. Я пыталась вскочить, но женщина крепко держала меня за руку и шипела: «Ш-ш-ш, тише». Меня привезли в больницу, долго лечили. Когда мне стало лучше, врач сказал, что мои родители тоже заразились гриппом, но спасти их не удалось.
Из больницы меня отправили в приют. Я долго не могла поверить, что родителей больше нет. Потом смирилась. Но мне было уже семь, до школы оставался год, и я спросила наставницу, когда же нас будут готовить к учёбе. Она рассердилась и велела мне забыть об этом: приютские дети в школу не ходят – это не положено. Государство даёт нам кров и пищу, чтобы мы усердно ему служили: выполняли свои обязанности, готовились стать важными участниками трудового процесса. Здесь нас научат всему, что нам пригодится в будущей жизни. А школа нам не нужна, она ведь не готовит к работе на заводах и фабриках.
Я поплакала, но расспросы не прекратила, пыталась узнать у старших воспитанниц, учится ли кто-нибудь из девочек в школе. Они не могли сказать точно. Знали только, что сейчас в их группе таких нет. Но было ли это в другие годы, они не знали.
И только когда в приюте начала работать тётушка Марта, наша бывшая соседка, она мне объяснила, почему воспитанницы не могут попасть в школу. Туда принимают только тех, кто прошёл испытание: надо прочитать несколько строчек, написать своё имя и возраст, нарисовать картинку. Детей, которые живут дома, с родителями, заранее готовят к этому: учат читать хотя бы немножко, писать несколько слов и рисовать самые простые картинки. Поэтому они легко проходят предшкольное испытание. А в приюте никто не занимается с детьми, поэтому они не умеют всего этого делать.