Лес становился плотнее, тонкие стволы сосен выстраивались вдоль тропы в ровные ряды. Сквозь нас проплывали дымчатые облака, а температура воздуха упала на несколько градусов. Облака мешали разглядеть, что же там, впереди, к чему мы всё это время поднимались. Мы в прямом смысле слова погружались в непроницаемое облако. Я не видела собственные ноги и руки. Наклоняла голову вниз, смотрела вверх или перед собой, но натыкалась на тёмно-серую мглу. Скрипели взъерошенные вороны. Угольными пятнами они пролетали у нас над головами и скрывались в тумане. От сосен веяло сыростью. Паломники и туристы исчезали в облаке прежде, чем успевали обогнать меня.
Мы вышли на опушку леса. Резкие порывы ветра заставили облако исчезнуть, и взору открылись цветущие сочной зеленью холмы со множеством протоптанных ногами и копытами лошадей дорог. Я не успела толком ничего разглядеть. Ветер привёл с собой ещё одно облако, и нас окружила свинцовая пелена загадочности.
Чату что-то спросил меня, и, прежде чем понять услышанное, я ответила «да». Что «да» я узнала, когда он полез в рюкзак и достал флисовую кофту. До сознания дошло, что меня спросили: «Холодно?». Поскольку я и вправду замёрзла, то правильно сделала, что согласилась. Пока я надевала кофту, нас догнала наша группа.
Облако растаяло на ветру, открывая холмистую местность и вереницу людей, поднимающихся вверх по ветвистым тропинкам. Жёлтые плащевые палатки, горящие робким огнём костры, одетые в свитера и куртки туристы, привязанные к вбитым в землю кольям лошади с поклажей на спинах, – мы попали на перевал.
Чату понёсся вперёд, как только я взяла его за руку. Юбка на удивление не мешала быстро переставлять ноги, прыгать по кочкам и переступать через овраги, встречающиеся на пути.
Пронизывающий ветер вместе с облаками отгонял тепло, и я ёжилась под холодными порывами. Утыкалась себе под ноги, но во время непродолжительных остановок после преодоления очередного холма могла осознанно пропускать через себя облака, смотреть на других людей и пологие склоны изумрудных холмов. Ползущие по земле облака погружали нас в молочную мглу, рассеивались и исчезали в воздухе.
Ступив с травы на взъерошенную подошвами многочисленной обуви землю, я увидела, как в растворяющемся облаке проявляются черты каменной арки, врастающей в гору узкой дугой. Одни люди обходили её, другие проходили прямо под ней. Она олицетворяла нечто собирательное и независимое, как портал в другой мир.
До ушей донёсся звон колокола, самодостаточный и напоминающий только себя самого, не вызывающий никаких ассоциаций. Под ногами скользила плитка, по которой совсем скоро пришлось идти босиком – мы ступили на святую землю. Её холод обжигал стопы.
Я искала наиболее ровные участки земли без камней и сломанных веток деревьев. Когда чувствовала под стопами что-то лишнее, у меня случались серьёзные затруднения с передвижением. Тело чувствительно реагировало на любые соприкосновения с миром, и мне приходилось искать для него наиболее мягкие пути передвижения. Его чувствительность касалась не физического дискомфорта, а напрямую болезненно воздействовала на нервную систему, и к буддистам меня приближало истинное знание того, что такое медленное всепоглощающее страдание.
Внимательно следя за тем, чтобы не наступить на что-то крайне неприятное, я продолжала идти по холодной плитке и пыталась осознать, где я сейчас нахожусь, что-нибудь почувствовать по отношению к этому, забыть про себя.
Напротив входа в небольшой храм стоял деревянный шпиль с трезубцем наверху, а так же шивалингамы7 и облитые густой жидкостью статуи. В ноздри ударил кисло-сладкий запах приношений Шиве. Дым костра чёрной змеёй струился в небо, смешиваясь с тучными облаками.
Азат рассказал, что в сезон дождей деревянный двадцатиметровый столп отражает молнии. Он соединен с лингамом внутри храма и время от времени молнии раскалывают его. Потом брамины8 склеивают лингам обратно с помощью теста и масла. Так осуществляется закономерный круговорот влияния Шивы на мир – разрушение и возрождение.
Как воспринимать то, что сейчас происходит, отношусь я к нему или нет?
Я не хотела принимать или отрицать. Только понять, для чего вышло так, что я смотрю на столб чёрного дыма, слышу звон колокола, и вокруг меня чужой народ славит чужого бога?
«Чужое» – лишь слово, которое зачем-то придумали и отрезали от единого целого на множество кусков. Все мы стремимся к одному и тому же разными путями, и, может, вместо того, чтобы искать различия, нужно искать сходства?
Вера это, в конечном итоге, важно. Что бы кто ни говорил, все во что-то верят. Вера в себя – тоже вера.
Я чувствовала и знала, что готова принимать всё, что вижу, слышу и получаю здесь, но я в гостях и только. Наверное, правильнее всегда быть в гостях у внешнего и дома у внутреннего.
Храм Электрического Шивы со стороны был похож на избу, опоясанный деревянной верандой с потрескавшейся краской, сам он выложен из камней. Толстые сырые бревна веранды раздулись под тяжестью крыши. Прежде чем войти в храм, паломники ударяли в колокол, взбирались по скользким мраморным ступенькам, совершали обход храма по часовой стрелке и, выходя из него, вновь ударяли в колокол.
Преодолев ступеньки, я как клещ вцепилась в одно из бревен веранды. Стопы коснулись пропитанных влагой времени и дождей прохладных досок. Центр храма был огорожен стенами, скрывающими от глаз шивалингам, и мы следовали друг за другом по тесному тёмному тоннелю. Ноги скользили по мокрым доскам, я посмотрела вниз и увидела в полу зияющие дыры.
Замечательно…
Я попробовала придерживаться за стенку, но это оказалось не лучшей затеей. Брёвна были такими же мокрыми, как и доски пола. Я не хотела получить занозу и оставила руки при себе. По возможности старалась не отставать от своей группы, хоть и идти по такому коридору было крайне неудобно. С одной стороны, я боялась задержать тех, кто шёл следом за мной, с другой – отстать от своих, а с третьей – выйти отсюда поскорее тоже немаловажно.
Заднюю стену храма покрывали следы маленьких ножек. Каждый проходящий мимо паломник бережно прикасался к ним. В очередной раз перед моим внутренним взором возник жирный знак вопроса касательно веры и моего поведения в ней.
Кто я?
Неужели я действительно спросила себя об этом?
Сердце тянулось от противоречивого нового к противоречивому привычному. Во мне никак не могло сформулироваться и сформироваться отношение к событиям, которые со мной случались. Не только сейчас. Я буквально ощущала, как вымучивала из себя большинство чувств и не знала, что с ними делать. Не могла разобраться в том, что из них настоящее, а что автоматическое, поддающееся воле случая или влиянию извне. Стремясь к честности перед собой и другими, часто не верила самой себе. Всё, к чему я прикасалась мыслями и чувствами, нередко взрывалось обманом, требовало проверки и анализа, что отрезвлял меня, как холодный мрамор ступенек, ровно до того момента, когда я опять не начинала поддаваться дуновению ветреных мыслей и эмоций.
Сейчас я относилась к событиям так, как читатель относится к книге. Он увлеченно её читает, верит в каждое слово, в мир, созданный в ней, а, закончив последнюю страницу, расстраивается, взгляды его, возможно, меняются, но книга отправляется на полку и не тревожит разум до следующего прочтения.
На выходе из храма меня ждал неприятный сюрприз в виде высокого порога. Если забраться куда-то с помощью подручных средств я могла, то слезть – более серьёзная проблема. Женщины из моей группы легко спрыгнули с него, спустились по скользким ступенькам и непринужденно разговаривали, ожидая меня.
А вот я застряла. Чёрт! Собрала в одну руку ткань юбки и приподняла её, чтобы видеть ноги. Спиной чувствовала, что за мной формируется очередь. Звон колокола сделал паузу, звонить я в него не собиралась – объявились дела поважнее. Зацепившись пальцами за бревно, я некоторое время перетаптывалась с ноги на ногу и, наконец, решилась сделать широкий шаг вниз. Есть!
Знала бы, что так будет, – не полезла бы. Наверное. После этого шага спуск по обычным ступенькам показался сущим пустяком.
Когда мы обулись, отойдя от храма на поляну с чёрной, жирной почвой и прибитой к ней дождями пожухлой травой, я испытала облегчение. После меня колокол снова звучал часто и звонко.
Несмотря на простор вокруг, само празднество я ощущала замкнуто. Мне было тесно в нём, и, как бы я не пыталась его понять, ничего не выходило.
Я радовалась пребыванию на холме, глаза горели интересом и желанием познавать волшебный, чужой мне мир, но к синему Электрическому Шиве я ничего не почувствовала.
Я не могла его представить где-то рядом с собой, в своей жизни. Не могла представить, что ему интересен этот праздник.
Я могла бы пустить его в сердце, если бы мы были друг другу нужны. Если бы он был мне нужен так же, как паломникам, пришедшим сюда.
Для меня Шива чужой и холодный, синий и зелёный. Он этот холм и небо над ним, но, спустившись отсюда, я легко простилась с ним, не приглашая в дальнейшую жизнь. Только если в гости.
Спуск требовал чуть большего соблюдения равновесия и внимательности к крутой дороге. Ко мне вернулся Чату. Поэтому от меня требовалось немного другое – иди за ним так, чтобы никто никого не тянул. Он снова спешил, а я снова его тормозила. Со стороны всё выглядело так, будто мы просто спускались.
Полные пегие кобылы, нагруженные тюками с вещами, долгоногие жеребята, замершие возле них в поисках молока, ярко-жёлтые палатки на фоне туманного неба – мы вернулись в долину между двумя мирами, живущую особенной, отдельной от всех жизнью, и устало опустились на деревянную лавочку в одной из поставленных на скорую руку палаток.
Дымящийся чай в пластиковых стаканчиках совсем скоро оказался на низком столе перед нашими носами. За разговором он пился быстро у всех, кроме меня. Пальцами через пластик я чувствовала, насколько он горячий, и пить не торопилась, осторожно двигая из стороны в сторону стаканчик по неровным дощечкам стола. Как и высокие ступеньки, горячий чай – немного не моё.
Вообще я всё могу, но придётся подождать.
Иногда казалось, что проще от всего отказываться, чем требовать чуть больше времени для себя. Только иногда. Так что я усиленно дула на чай, не желая ходить с обожжённым языком, что всё равно случилось. Терпеть ненавижу это.
Во время спуска женщины вели себя отстранёно. Если при подъёме я стремилась зацепиться за части нашей группы вопреки торопливости Чату, то, идя обратно, полностью сосредоточилась на вихляющей тропе. Я часто прижималась к скалам, пропуская поднимающихся подростков с громко играющими европейские хиты или даб-степ колонками. Индийцы умеют создавать атмосферу. Я лицом к лицу встретилась с сочетанием прошлого и настоящего, со стремлением к внутренней тишине, к соединению с чем-то, что больше нас, и с внешним гулом разговоров, музыки, песен.
Один поворот сменял другой, и в какой-то момент я почувствовала, как трясутся от усталости и напряжения ноги. Мышечная боль о себе знать пока не давала. Я помолилась скорее телу, чем кому-то извне, чтобы оно донесло меня до дома без приключений.
Перед поездкой я готовила ноги к длительным походам, но план не увенчался успехом. У меня постоянно что-то болело. Тем не менее сейчас кроме лёгкой дрожи никакого дискомфорта я не испытывала, и это успокаивало.
Шаг за шагом преодолевая последние метры спуска, я вдруг захотела две вещи на этой чужой земле – молока и шоколада.
Счастьем было посадить себя в машину. Благодаря сделанным фотографиям я вычислила, что восхождение длилось около двух часов, а на спуск ушёл всего час.
Такси скакало по кочкам, я вполуха слушала разговоры женщин с Азатом, пребывая в мандражно-удовлетворённом от прогулки состоянии. В гостиницу мы вернулись в обеденное время. Договоренность состояла в том, чтобы поесть в кафе, о котором я слышала, в отличие от остальных, впервые.
– А, тебя же не было с нами… – вспомнила Ольга.
– В смысле не было? – я искала в голове фрагмент, когда могла что-то пропустить и вспомнила: вымотанная после ночи в автобусе, я никуда не пошла вчера.
Вчера… Время здесь напоминало что-то тягучее, и любые воспоминания утопали в нём, не успев, как следует, проявиться.
Кафе находилось через дорогу от гостиницы, но куда именно идти, я не знала. Женщины ушли раньше меня, и, выйдя на улицу, я растерялась. Я привыкла не знать, куда мы идём или едем, но не оставаться в одиночестве.
Из-за угла улицы появился Азат. Уже лучше.
– Почему ты не идёшь в кафе?
– Потому что я не знаю, где оно. Я же спала, когда вы туда ходили…
Неподалёку от гостиницы стоял маленький прямоугольный храм. Название поселения Наггар переводится как «место обитания священного змея Нага», и храм посвящался ему. К храму поднялись двое мужчин и, перебирая в руках чётки, обошли его по часовой стрелке. С противоположной стороны холм, на котором мы жили, обрывался. Мелкие точки домов Манали утопали в зеленеющих и волнами уходящих вдаль лесах.
Азат скрипнул стеклянной дверью кафе, скрытого лохматыми елями подле обрыва. Обогнав его, я присоединилась к трапезе Татьяны, Ольги и Фаины.
Пресная лапша, плавающая в бульоне, обрадовала отсутствием специй. Жирные макаронины сползали с ложки, еда потребовала от меня тщательного сосредоточения. За окном покачивались ветки елей, забил по стеклу мелкий дождь. Нам повезло: за время похода к Шиве на землю не упало ни единой капли.
Впечатления от увиденного легко сошли на задний план сознания, уступая место происходящему. Уверенная в том, что смогу подумать обо всём потом, я беспечно ела лапшу. Азат маячил за окном, разговаривая по телефону. Мои спутницы так же, как и я, сосредоточенно ловили макаронины в своих тарелках.
Я оттягивала покупку молока и шоколадки, но после обеда решилась зайти в магазинчик, принадлежащий гостинице. Рупии и английский язык приводили меня в оцепенение.
Собравшись с духом, я приготовилась до последнего нести мысль продавцу и даже открыла рот, заходя в магазин, но Фаина спасла меня своим присутствием и проговорила элементарные фразы сама. Я извлекла из кошелька пачку непонятных денег и стала вникать в их арифметику.
– Ты молоко попробовала?
Я услышала этот вопрос почти от всех.
– Нет, – сидя в кресле, я смотрела на желанный мягкий пакет молока, потом на шоколадку и понимала, что слишком сыта. Лучше отложить пробу на потом. Тем более в нашей жизни появилось манго. Сил собраться за столом вместе ни у кого не нашлось, и Азат выдал фрукты поштучно.
Стоя над раковиной в ванной комнате мы с Ольгой разрезали манго её ножом и съели их, не соблюдая никаких этических норм. Сок фрукта стекал по рукам, подбородкам и щекам, а пальцы прилипали друг к другу.
Во второй половине дня женщины ушли на массаж. Я воспользовалась свободным временем и проверила социальные сети, написала домой, что со мной всё в порядке, а потом прогулялась по балконам и коридорам гостиницы, ближе знакомясь с нашим поднебесным жилищем.
Со всех сторон Наггар окутывали вершины гор. Бледное в дымке солнце медленно ползло к ним, за горизонт, в обитель. В густой листве деревьев шумели птицы, спеша допеть свои песни в преддверии ночи. Под окнами гостиницы виднелся ещё один древний храм, на этот раз бога Вишну9. Неподалеку от него во внутреннем дворе на тахте дремал хозяин гостиницы. Даже со второго этажа я слышала, как он посапывает.