Об исследовательском центре трепетно заботились местные жители, что было видно невооруженным глазом. Время от времени обновлялась краска на стенах, перемещались работы, наполнялись новыми экспозициями просторные коридоры музея.
Спускаться обратно к дороге мне оказалось сложнее, чем подниматься в исследовательский центр. Тонкие подошвы кроссовок легко скользили по мокрому камню дорожки, и я призывала всю свою устойчивость, чтобы удержаться на неловких ногах.
Передо мной спускались Азат с Ольгой, обсуждая практику йоги и не испытывая сложностей со спуском. Азат иногда останавливался и показывал ей, как выполняется та или иная асана. Фаина с Татьяной давно ушли вперёд. На миг я пожалела о том, что не попросила у них помощи со спуском.
У меня была своя йога. Свой шаг. Своя атмосфера. И своё упрямство.
Я училась не требовать от себя слишком многого. И в жизни, и в йоге, и в асанах, которые обсуждали Азат с Ольгой. Я пыталась придать себе форму, которая, на мой взгляд, должна была вписать меня в мир лучше, чем я вписывалась без неё. Но упрямые попытки ни к чему не приводили. Осознав это, я попробовала быть осторожнее, беречь себя и грамотно распределять внутренние ресурсы. Но слышать одни и те же советы месяцами о бережном отношении к себе и даже соглашаться с ними мне всё равно не нравилось.
Желание быть такой же, как все, затмевало разум настолько, что я шла на крайности и нередко жертвовала здоровьем ради достижения цели. Я хитрила перед собой. До боли растягивалась на занятиях, чтобы почувствовать себя, почувствовать, что могу придавать себе форму, которую у кого-то увидела.
В попытках стать лучшей версией себя я уставала от самой себя.
Мне требовался отдых, и я сдавалась. Ослабляла хватку, много думала о смирении, но гордость не позволяла долго придаваться унынию… Я шла дальше. Новыми путями и с новыми силами.
Помню, когда я впервые расслабилась, мне стало страшно. Страшно от того, что я могла с собой сделать, если бы однажды, через общение с йогой не поняла, что не помешало бы лучше узнать свою форму, а не гнаться за чужой.
Мы спустились с холма на трассу, и мой шаг приобрёл уверенность. Я начерпала в обувь достаточно воды для того, чтобы это почувствовать. Печально, ведь высушить их с такой дождливой погодой представлялось не совсем возможным.
Вчера вечером стирку пережила одежда, в которой я ходила в Дели. Её влажность за полдня и целую ночь совершенно не изменилась. Ольга проявила изобретательность: вечером, уходя на ужин, мы развесили выстиранную одежду на стулья в комнате и включили вентилятор, встроенный в потолок, на полную мощность. Это помогло вещам высохнуть, но не намного.
С кроссовками вряд ли бы сработала подобная сушка. Даже если можно было бы подвязать их за шнурки на лопасти вентилятора. Я решила подумать обо всем этом позже.
Мы сделали остановку в кафе, где нас ждали Рена с Гюлярой, чтобы попить чай и обсудить дальнейшие действия. Чай с лимоном мне надоел, и я перешла на чёрный с молоком. Привкус специй в нём почти не ощущался, а это был главный критерий выбора.
Часы на телефоне показывали всего полвторого. Поскольку завтра рано утром мы уезжали из Наггара, Азат хотел успеть сводить нас в Мурлидхар10, тысячелетний храм XII века, посвящённый Кришне и его возлюбленной Радхе. Располагался он на несколько метров выше нашей гостиницы. Это был единственный храм Кришны во всей долине Куллу, и Азат называл его просто – Кришна-мандир11.
В первый день мы допускали мысль пойти туда, перед тем как я свалилась бессознательным сном, а мои спутницы записались на массаж. Множество раз мне предлагали посетить хоть одну процедуру, но я категорически отказалась. Ведь нам нужно много двигаться, ходить, взаимодействовать с новым. Вероятность превратиться после массажа, как мне рассказывали, в «другого человека», не привлекала. Не хотелось потерять над своим и так непослушным телом контроль.
Асфальт трассы сменился грунтовой дорогой, уходящей в глубину леса. Я старалась обходить пузырившуюся под ногами грязь, но ноги сползали в тёмные глубокие лужи. Дорога никого не смутила, из-за грязи и дождя трагедии не случилось. Наша группа двигалась вперёд в любых условиях.
Чавкая подошвами, я забралась на покатую обочину, где было чуть суше, но тут же спустилась обратно в грязь – мягкая земля не давала ставить ноги устойчиво. Зачерпнув кроссовкой холодную воду, я потеряла смысл жалеть обувь. В ещё одну лужу подошва соскользнула так резко, что я едва удержалась на ногах. На джинсы полетели брызги, оставляя за собой потёки.
– Угадайте, кто сегодня свинья? – не останавливаясь, я попыталась избавиться от прилипшей к джинсам грязи, но потом решила, что лучше дать ей высохнуть.
– Это ты про переедание манго? – уточнила Ольга, не сбавляя шага.
– Нет, это я про себя и свои джинсы.
– Ты не свинья, ты овечка, – Азат перепрыгнул очередную лужу и пошёл параллельно мне, с другой стороны колеи.
– Почему? – я не спешила обижаться на его сравнения, зная, что меня ожидает минутка философии.
– Потому что свиньи падают в грязь и остаются там лежать, не пытаясь подняться, а овечка поскользнется, упадёт, тут же поднимется и побежит дальше.
– Неплохо, – я пожала плечами, – Овечка так овечка.
Группа разошлась в поисках сухих участков дороги и каждый продолжил путь в своём темпе.
Мимо проехал грузовик, разбрызгивая вокруг себя грязь. Азат посигналил ему рукой и, когда машина остановилась, попросил водителя довезти часть группы наверх, к храму.
Я отказалась садиться в машину и упёрлась уже не как овечка, а как баран, предпочитая пройти весь путь пешком. Подъём на гору в машине терял для меня смысл и ценность. Хотелось проходить всё, что можно пройти, ногами, а не с помощью транспорта. Дождь и лужи давно перестали служить препятствием для передвижения, терять и беречь нечего, все вещи промокли и испачкались.
Впереди мелькала Ольга. Она тоже предпочла подняться к храму самостоятельно. Азат шёл рядом со мной. Татьяна, Фаина и Гюляра уехали на подпрыгивающем на кочках грузовике, а Рена давно убежала вперёд и скрылась за крутым серпантином.
Капли дождя со звоном стучали по ветровкам, находя лазейки между плотной листвой. Серпантин вёл нас к Кришна-мандиру вьющейся вверх спиралью.
Какое-то время мы с Азатом шли в тишине, но вскоре нарушили её, заговорив о моей личной практике. Я рассказала ему о произошедших за месяцы, что мы не виделись, изменениях и своём отношении к ним. Я не успевала принимать их, терялась и не понимала, чего от меня ждёт не только окружающая среда, но и собственный организм. Когда Азат спросил о том, стало ли мне «лучше», я неловко замолчала и задумалась.
И Вы туда же, пронеслось в голове, но озвучивать мысль я не стала. Ответила ему на вопрос так же просто, как он его задал. Мне не нравилось, что я должна делать вид, что мне легко слышать этот вопрос и отвечать на него. Он всегда опускал меня ниже, чем я есть.
Я легко оправдала интерес Азата к процессу моих изменений, но почему-то почувствовала себя оскорблённой. Самым критичным для меня являлся факт необходимого взаимодействия с людьми, построения с ними отношений. Я путалась в том, что важнее: то, чего от меня ждут, или то, что я реально могу предложить.
Заговорив с Азатом об этом, я не вспомнила про сложности, возникшие в общении с Ольгой. Я пока не усвоила их и переживала из-за прошлого и будущего, не думая о настоящем.
Несколько лет назад люди поделились для меня на два далёких друг от друга полиса: на тех, с кем я знакомилась и общалась в рамках занятий йогой, и тех, кто не был с ней связан.
Поведение в общении и уверенность в себе слишком различались, как бы я не пыталась в любой ситуации и с теми, и с другими, оставаться собой. Особенно сложно мне стало придерживаться себя тогда, когда представления о собственном «я» начали меняться с безумной скоростью. Из-за них я чувствовала ещё большую внутреннюю неустойчивость и огораживалась от людей стеной такой высоты и толщины, что порой самой становилось страшно и одиноко за ней сидеть.
Я простила Азату его вопрос, ведь он относился к первому полюсу. Я прощала всех тренеров, преподавателей и врачей за их вопросы, но именно из-за этих вопросов они были для меня безличными и чужими. Вопрос Азата задел меня потому, что мне показалось, что он «свой». Так ли это было?
– Думаете, у меня много друзей? Я не нравлюсь многим, и что? – в свою очередь спросил он меня.
Не то, чтобы я стала с ним спорить после постановки вопроса подобным образом, но почувствовала, что он совсем не так меня понял. Не так, как мне нужно.
Я сдалась и молча выслушала его точку зрения. Не хватало слов для объяснений своих переживаний и некой убежденности. Его мнение не отяготило и облегчило мне жизнь. Оно существовало отдельно от меня и показывало наличие возможности существования в его ритме и реальности.
– Но вторжение в личное пространство… – я попробовала найти слова, но оборвалась на половине фразы.
– Никто никогда не касается моего личного пространства. Даже сейчас.
В ответ я шумно вздохнула. Я не знала, как побороть недопонимание, которое между нами возникло. Донести до него мысль о том, что устала менять себя, наблюдая за другими людьми, но и остановиться, убедить себя в том, что этого делать не нужно, у меня не получалось.
Неожиданно в промокших зарослях леса показался Мурлидхар. Азат замолчал, и мы разошлись.
Окружённый жилыми помещениями Кришна-мандир погряз в серости сезонной непогоды. С одной стороны, как будто обозначая границу мира, стеной клубился мутный туман, заслоняя обрыв горы. В центре двора разрослось кривое дерево, ветви которого образовывали форму овала. Под ним сидело обезьяноподобное индуистское божество Хануман.
Перед тем, как переступить порог дома, я с трудом стянула мокрые кроссовки с ещё более мокрыми носками. Как буду надевать их обратно, предпочла не думать.
Рена и Гюляра уже разговаривали во дворе с двумя смуглыми девочками примерно одиннадцати-двенадцати лет. Во время вечерней прогулки по Манали женщины купили для них подарки. Тогда я не понимала, о ком и чём идёт речь. Теперь же, наблюдала за тем, как улыбаются и смущаются девочки, радостно принимая тетрадки и карандаши.
Присев на высокий порог рядом с остальными, я спустила стопы на сырую от дождя плитку и осмотрелась. От храма тянулось одноэтажное каменное здание с жилыми комнатами без дверей. При Кришна-мандире жила целая семья.
Было странно сознавать себя на вершине горы, в гостях у индийской семьи, поддерживающей жизнь храма. Видеть их быт, обыденные и привычные действия. К нашему приходу они отнеслись с живым интересом.
Азат как-то рассказывал о том, что жил здесь много лет назад продолжительное время. В какой-то степени он привёз нас в гости, на одну из своих Родин. Он дал нам возможность обрести воспоминания, сформировать в памяти свои главы индийской истории.
Осмотреть Кришна-мандир возможно только снаружи – иностранным гостям вход внутрь запрещён. Ветхие створки калитки были надёжно скреплены проволокой. Приходящие туристы часто норовили ворваться в священный обитель.
Храм привлекал к себе туристов простотой и неприступностью. Выгравированные на стенах фигурки божков постепенно разрушало время и ливневые дожди. Через крышу дома к храму вились ветви старого дуба. Проходя под ними, я заметила мужчину, латающего протекающую крышу. Он отвлёкся от монотонной работы и посмотрел на нас, как на нечто обыденное, в то время как мы любопытными взглядами бродили по древним стенам храма.
Девочки, спрятав подарки, танцевали во дворе с планшетом в руках и подпевали знакомой песне из включенного мультфильма. Вдруг из спальной комнаты вышел их дедушка. Худой, покрытый бороздами морщин, в круглой с плоским верхом шапочке, немыслимо хрупкий в движениях, он аккуратно спустился с высокой ступеньки к нам, приподняв оранжевый подол дхоти12, поверх которого были одеты длинная белая рубашка и вязанная безрукавка.
– В прошлом году он выглядел куда лучше, – Азат удивился внешнему виду старика и спросил его, что случилось.
Старик расслышал вопрос с третьего раза. Безразличным к произошедшему событию тоном он объяснил, что получил сильный ожог при пожаре. Где именно случился пожар, не расслышала уже я. Он поспешил поднять подол выше и показал лиловое пятно ожога, охватившее тощее бедро, после чего, опустив подол обратно, засеменил к дверцам храма.
Перед тем, как войти в Кришна-мандир, старик с почтением поклонился до земли несколько раз. Затаив дыхание, мы смотрели ему вслед, но подойти ближе не решились. Вскоре старик вышел, держа в дрожащих руках медную чашечку и кисть. На лбу каждой из нас он оставил по оранжевой точке, а в правую руку насыпал просад13.
Принимая угощение, я чуть по привычке не протянула левую руку, но вовремя оправилась. В этой вере, собственно, как и в любой другой, моей левой руке были не рады. Правила правилами, а помнить о них и соблюдать нелегко, привычка берёт своё. В последующих посещениях святых мест Азат нередко одёргивал меня.
Я буду гореть в аду. Или куда там попадают особо одарённые…
В качестве угощения мы получили из морщинистых рук старика горсть изюма. Оставив на калитке пожертвование, поблагодарили его и направились к выходу со двора. Пока я обходила высокий порог, ещё по приходу приметив, что с краю он более низкий, а, значит, безопасный, с террасы донеслись оживлённые голоса. Домой вернулась мама девочек.
Женщина была одета просто, но со вкусом. Из причёски, собранной в тугой пучок, выбились пряди густых чёрных волос, льняная рубашка свободно свисала поверх юбки, из-под которой виднелись лишь стопы в плетёных сандалиях. Она затараторила на английском языке, всё время улыбаясь и бегло осматривая каждого из нас. Её возвращение оживило серую атмосферу, царящую во дворе из-за дождя и тучных облаков.
В поездке мы никогда не были предоставлены сами себе – нас встречали, к нам относились, соответствуя традициям, позволяли смотреть на свою жизнь. Мы не вносили в привычный поток жизни местных жителей изменений – меняться должны были мы.
Неосвещённая сумеречная терраса никому не мешала общаться, женщин поглотила первая реальная возможность межнациональной коммуникации с обычной индийской семьёй. Перед тем, как попрощаться, Азат потянулся руками к ногам женщины, тем самым выражая своё уважение. Смутив её окончательно, мы повторили за ним. В ответ на наши наивные попытки проявить почтительность она рассмеялась и прикрыла рукой покрасневшее от неловкости лицо.
Женщины начали обуваться, а мне предстояло ощутить всю сырость кроссовок. Расправив дьявольски мокрые носки, я поняла, что ни за что на свете не натяну их на ноги, и отправила в карман ветровки. На голые ноги обувь оказалась не так уж плоха. Выйдя на покрытую лужами дорогу, я и вовсе забыла о неудобстве.
Обратно мы спускались по тропинке, протоптанной местными жителями с противоположной стороны от просёлочной дороги. Тропа размылась под каплями частых ливневых дождей, но нас это не остановило. Мы пересекли ряд хозяйственных зданий, именно здесь когда-то стоял дом, где жил Азат. Перед нами возникла настоящая реальность, а не та, что рисовалась в воображении во время его рассказов. Жизнь выглядит иначе представлений о ней, и остаётся только внимательно смотреть на то, что она показывает.