– Далеко ещё до острова?
– Если ветер не сменится, думаю, через несколько дней будем там. Вождь, если ты собираешься оставить девчонку себе, то не советую. Ей уже не помочь – думай о ней как о мёртвой. Смерть одной женщины лишь кровавая жертва, способная сохранить шаткое равновесие и уберечь стороны от большой крови. Таково правило здешних земель и не стоит его нарушать иначе ваши Драконы, познают на себе всю ярость дикарей. Пусть эти пустынные места не вводят тебя в заблуждение: за нами зорко следят лазутчики людоедов, которых мы не видим, а их военные отряды где-то рядом и только ждут сигнала. Местным правителям с большим трудом удалось достичь существующего положения дел, вернув мир на берега реки.
– Я придерживаюсь только тех правил, что устанавливаю сам, – с непроницаемым лицом ответил на это Рейнгольд, глядя на жуткую пирамиду. – Почему бы не оставить на острове тебя? Ведь от тебя нет пользы: недавно ты предал нас, а теперь не говоришь ничего дельного, лишь призываешь к осторожности и соблюдения навязанных правил.
– Не забывай, прок от жертвы будет тогда, если ей станет невинная дева.
– Это недолго исправить. Только отрезать тебе хрен, а сисек у неё всё равно нет. – Пробасил Валоорф, вынимая из ножен нож размером с половину меча и показывая его проводнику, а островитяне поддержали его дружным хохотом.
Ближе к полудню ветер ослабел, хотя паруса не висели безжизненно, и без того не быстрое движение замедлилось, и воины вынуждены были сесть за вёсла. Их действия были слаженными, каждый отлично знал, что должен делать и всё же старый Грант, встав у большого барабана бил в него через равные промежутки палкой обмотанной кожей на конце. Задав ритм он, то прекращал удары, то начинал бить вновь. Старик запел походную песню, в которой пелось о жизни воина, о бесконечных битвах, захваченных пленниках, потопленных кораблях, о пирушках и славе что находила героев когда они возвращались к родным берегам. Под стать описанным битвам песня его также была бесконечной, и когда он уставал или забывал текст, тогда бил в барабан и вторившие ему гребцы тоже смолкали. Кроме Гранта гребли все, включая Рейнгольда и Карстона; это было нелёгким, но нужным делом и никто не считал его зазорным для себя.
На исходе третьего дня пути, когда солнце уже вышло в зенит, Проклятый остров или остров Девичьих слёз, как ещё звали его путешественники, показался на горизонте. Река обмелела, и песчаные отмели на её середине постепенно превратились в острова, на которых в большом количестве гнездились птицы да ещё пресноводные черепахи любили здесь греться на солнце. Острова шли то параллельно друг другу, то один за другим, а посреди пустынных клочков земли лежал облюбованный дикарями жертвенный остров.
Он не был таким как все остальные – длинной полосой длинною в милю и шириною в несколько сот ярдов. Его отличием от других являлась почти правильная возможно рукотворная круглая форма и отсутствие довольно густой растительности как на других островах, семена которой вероятно там оказались с помётом перелётных птиц. Ведь здесь росли северные кедры и ели, южные платаны, магнолии, фруктовые деревья и ползучие лианы, встречающиеся лишь в тёплых широтах. Не всем подходил климат и песчаная почва, деревья болели и чахли, но были и такие что, приживаясь, продолжали свой рост. Но имелось и ещё одно отличие.
Посредине его лежал огромный череп по форме напоминающий человеческий, такой большой, что ребёнок мог запросто пролезть сквозь глазницу. Зубы сохранились лишь фрагментарно; толи великан потерял их при жизни, то ли выбили их уже в позднее время. Он лежал здесь многие годы, может, даже столетия придя сюда из чужого мира и найдя здесь свою смерть. Ветер облизывал его шершавым языком поднятого песка, постепенно протирая кости и с той стороны, с которой ветер дул постоянно сквозь мелкие дыры, уже просачивались солнечные лучи. Сразу перед ним стоял просмоленный длинный заострённый вверху столб с железными кандалами на цепи. Привезённую жертву приковывали и уплывали, оплатив право пользоваться рекой на территории Вольных Людей. Дороги земель людоедов тоже облагались таким же налогом, но путь тот был менее безопасным и ярлык что получал путешественник, не мог уберечь от нападения враждебных друг другу кланов. Иногда такие стычки заканчивались разграблением каравана, а иногда лишь потерей конечности кого-то из путешественников.
Молодая женщина, выбранная в жертву, казалась совсем ребёнком, лет семнадцати-восемнадцати. То была довольно высокая стройная девушка с правильными чертами лица и огромными испуганными карими глазами, но всё же слишком худа и костлява, чтобы считаться красивой. Жертвенных дев покупали детьми и выращивали для последующей перепродажи отдельно от других, главным образом от мужчин, ведь рожали тогда очень рано, и к двадцати годам у женщины было обычно уже несколько детей. Жизнь их не была долгой, хотя в том замкнутом обособленном мирке жили женщины разного возраста, от совсем ещё девочек, до почти старух. Чтобы не проводить время праздно и компенсировать затраты на своё содержание девицы занимались рукоделием, ткали гобелены и вели домашнее хозяйство, под управлением хозяйки этого страшного места (именовавшегося Пансионом), мадам Терезы. Постепенно они свыкались с мыслью о предстоящей доле, находя некое утешение в мысли, что своею жертвой они сохраняют сотни жизней, вероятно в душе надеясь на счастливый исход. Ведь человек смертен и умирать всё равно придётся, правда одно дело отдать Богам душу в кругу семьи и совсем иное быть съеденным кровожадными нелюдями. Провожая других на Проклятый остров, несчастные радовались, что сегодня убьют не их, плача от горя, ведь все они были в одном положении и потому любили друг друга и ненавидели.
По верёвочной лестнице девушка спустилась с корабля в лодку, что везли на Драконе и в компании мрачных островитян, отправилась в свой последний путь. Лицо её побледнело, и хотя внешне она держалась хорошо, было заметно, что руки и особенно колени девчонки мелко дрожат. Мальчик уже привыкший к ней заплакал, размазывая слёзы пухлой ладошкой по грязному лицу и жертвенная дева, не сдержав слёз, обняла его на прощанье. Объединённые похожими судьбами они вдруг стали друг другу самыми родными и близкими в мире людьми. Валоорф схватив за руку, и потащил её к верёвочной лестнице. Маленький принц, перестав плакать, подошёл к борту, понимая, что его единственный друг уходит от него навсегда.
Пока кузнец приковывал жертву к столбу, Рейнгольд молча разглядывал гигантский череп, слепо пялящийся на него пустыми глазницами, а потом произнёс задумчиво:
– Что за монстры жили здесь?
– Гораздо важнее, где его туловище и кто отрубил ему голову, а самое главное чем, – заметил Карстон, облокотившийся на рукоять воткнутого в песок меча. Это место давило на них своей чудовищной энергетикой. Мёртвая голова великана рядом с живыми людьми, заканчивавшими здесь жизнь, не зная другого пути, кроме дороги на Проклятый остров. Всё это было каким-то неправильным, саднящим душу ощущением, что он поступает вопреки всему, чему учили его и что было дорого, словно сам становится каннибалом, ведь необязательно есть людей, достаточно запятнать себя кровью жертвы. И Рейнгольд, по-прежнему глядя в глазницы черепа старался убедить себя, что не его это дело.
Наконец девчонка оказалась прикована к цепи. Что будет с нею дальше, их уже не касалось. Все уже ушли, лишь Военный вождь стоял, оттягивая то время, когда изменить будет уже ничего нельзя. Но вот пошёл и он, не осмелившись взглянуть на девчонку, и не зная, как посмотрит в глаза мальчика. Рейнгольд почти дошёл до поджидавших его у лодки товарищей, но вдруг остановился и, вытащив закреплённый на спине топор, развернулся к глядящей на него мёртвой голове. Пусть лучше женщина погибнет от его руки, быстро и почти безболезненно, чем будет обречена на длительную и мучительную смерть.
Вероятно, вид его был страшен; девчонка бросилась бежать, но ограниченная длинной цепи упала и лёжа теперь на песке, с ужасом глядела, как он приближается к ней. Остановившись возле вкопанного бревна, Рейнгольд размахнулся и с ненавистью к этому месту, обглоданному ветром черепу, и себе принялся наносить удар за ударом по страшному столбу. Он бил и бил, до тех пор, пока деревянный стержень из цельного ствола дерева не закачался и не рухнул, подняв фонтан песочных брызг. Закончив, он поднял топор над собой и закричал, глядя на кружащих высоко над ним испуганных птиц: – Я меняю правила! Больше никаких жертвоприношений!
Не глядя на испуганную девчонку Рейнгольд быстро пошёл к дожидающимся его воинам, а она, с трудом стянув обруч, к которому была прикована цепь, с обрубка столба, побежала за ним.
– Ты только что начал большую войну, вождь, – бесстрастно заметил Карстон, когда Рейнгольд, оттолкнув лодку от берега, запрыгнул внутрь. Вместо ответа тот вытащил зажатую между зубов проводника соломинку, порядком раздражавшую его, и швырнул в реку.
– Подождите! Не бросайте меня! – кричала запыхавшаяся девчонка, боясь, что её бросят, таща не себе цепь и обруч. Дождавшись, когда она окажется в лодке, островитяне оттолкнулись вёслами от дна и быстро погребли к Драконам, слыша неистовые крики, вой походных рогов, бой барабанов знаменующих прекращение мирного договора с лежащего неподалёку берега и окрестных островов. Ещё недавно безжизненная округа, теперь буквально кишела дикарями, бегущими из своих укрытий к берегу. События развивались слишком стремительно, никто не ожидал такого их поворота и не знал, что будет дальше. Нарушая повисшую гнетущую тишину, сидящая напротив Рейнгольда девушка сказала, не сдерживая бегущих из глаз слёз: – Моё имя – Миголь.
***
Оказавшись на Драконе «краснобородые», подняв якорь, сели на вёсельные банки, стараясь как можно быстрее покинуть узкий участок реки, зажатый с обеих сторон островами. Три других корабля не теряя времени уже были впереди, обстреливая из луков плывущие наперерез «Серебряному змею» лодки полные дикарей. Стрелы людоедов с горящими у наконечников кусками ткани впивались в борт Дракона, но главной их целью был парус и Грант, с помощниками рискуя жизнью, убрали его от греха подальше.
Нападавшие старались разбить вёсла, на данный момент единственную движущую силу корабля и лодки гнались за ним, пытаясь сократить расстояние. Грант метался по палубе, сбивая мечом горящую паклю, его щит словно спина дикобраза был утыкан стрелами с пёстрым оперением и сам он покрылся кровью, текущей из касательных ран. Острова словно тянулись друг к другу изгибами самого узкого места, заросшего высокими деревьями с густой кроной. По ним, к помосту, сбитому между толстых веток, лезли дикари. Высоченная сосна стояла отдельно от всех на самой береговой линии. К её верхушке, находящейся гораздо выше помоста были прикреплены десятки толстых верёвок. Воздушный десант людоедов, держась за палки, поперёк привязанные к канатам, летел в направлении корабля, стараясь любою ценой остановить его ход.
Кто-то не рассчитав траектории, падал в воду или на вёсла, ломая их весом, но многие всё же оказывались на судне. Пользуясь тем, что дикари были изрядно оглушены падением, Грант с приданными ему воинами старались вышвырнуть их вон. Оказавшиеся на Драконе каннибалы из тех, кого не убили люди Гранта, нападали на гребцов и те, бросив своё занятие, вынужденно брались за оружие. И без того неспешное движение замедлилось ещё больше, лодки нагоняли и не видя другого выхода Рейнгольд приказал бросить якорь. Три других Дракона приблизились к «Серебряному змею» и тоже остановившись, принялись обстреливать дикарей стрелами и каменными ядрами из лёгких катапульт, целясь по плывущим лодкам. Людоеды бились отчаянно, было видно, что это умелые храбрые воины, но вода всегда являлась стихией островитян, и здесь им не было равных.
Убрав вёсла, они занялись отражением атаки, срубая верёвки по которым лезли дикари, зацепившись за борт крючьями и, выбивая тех, что уже оказались на «Серебряном Змее». Людоеды не ожидали жестокого отпора воинов, не уступающих им в ярости, в основном нападая на купеческие караваны, с небольшим количеством солдат. Река густо окрасилась кровью, крики, стоны, звон метала, отражались от воды привычным, уху островитян звуком и голова деревянного чудища на киле угрожающе скалила зубы, сверкая ожившими глазами.
Почти все лодки были разбиты, оставшиеся гребли к берегу, подбирая своих раненных и убитых, из тех, что не ушли на дно. Едва Драконы покинули опасное место, огромное колесо на острове, которое крутили за длинные ручки, сразу десяток людоедов пришло в движение и из воды, натягиваемая толстой цепью, перегораживая поперёк узкий участок, поднялась порядком заржавевшая металлическая решётка.
Дракону тоже досталось; десяток храбрецов нашли здесь свою смерть, и теперь Фригия, дочь Каргарона на крылатом коне собирала их души, вознося из мира страданий и скорби в мир вечного торжества. Часть вёсел оказались сломаны и это замедляло без того медленное движение. Каннибалы бежали вдоль берега, крича и воя, потрясая копьями над головой. Лица их были измазаны чёрною краской, что придавало им свирепый жуткий вид. На них не было замедлявших движение железных доспех, лишь немногие одели кожаные панцири с поблёскивающими железными пластинами.
– Если кто-то ещё раз назовёт их дикарями, я тому лично вырву язык, – гладя как из водной глади высотой в добрых два ярда поднимается, отрезавшая от родных берегов преграда, прорычал Валоорф. – Таких хитрых штук я не видел нигде, а бывал я на разных берегах.
Рейнгольд хмуро взглянул на проводника, но ничего не сказал. Три Дракона миновали острова, четвёртый же. Замешкавшись оказался отрезан неожиданной преградой и теперь старался как можно быстрее покинуть опасное место. Держась середины реки, островитяне не увидели её левой половины: там, где раньше в милю шириной Холодная несла свои воды, теперь лежал пустынный берег. Военный вождь надеялся пройти вдоль левого берега при возвращении, и теперь не сдержав эмоций, сорвал свой гнев на Карстоне:
– Послушай, как там тебя зовут, дьявол тебя бери! Для чего ты здесь? Либо ты совершенно бесполезен, либо ведёшь свою игру. В любом случае нам с тобой не по пути. Бросьте его в воду, может тогда людоеды на время отстанут от нас, – воины схватили упирающегося проводника и потащили к борту. Оказавшись у края кормы, тот ответил, сохраняя присутствие духа, лишь перебросил языком неизменную соломинку из одного уголка рта в другой:
– Ты ошибаешься Вождь, я честно выполняю свои обязанности. Да, я не знал про поднимающуюся из воды стену, потому что когда шёл вверх по реке и спускался обратно, никто не нарушал установленных правил. А о том, что приток за островом поворачивает в сторону, вначале не сказал, так как в этом не было необходимости, а потом, ибо стало уже всё равно. Если бы я был на стороне людоедов и хотел заманить вас в ловушку, то сражался бы за них, а не за вас.
– Кто такой Мастер Тысячи Лиц?
– Никто, – Рейнгольд сказал что-то держащим Карстона воинам на своём языке и те, перекинув его через борт, окунули головой в реку и, подержав какое-то время, вытащили из воды.
– Кто Мастер Тысячи Лиц?
– Как объяснить тебе то, что только кажется? Ты видел не единожды, всегда это были разные люди, но по сути – лишь один человек. Человек, который меняет свои лица также легко, как день меняет ночь. Ты можешь разрезать меня на куски, но я всё равно не скажу тебе того, чего не знаю.