В тот же вечер Линкольн позвонил домой, рассчитывая, что трубку возьмет мать, хотя, само собой, ответил отец.
– Мы смотрели, – произнес он гнусаво и пронзительно, что лишь усиливалось дребезжащей междугородней связью. – Я так и говорил твоей матери, за сто пятьдесят они не перейдут. – Как и все отцовы мнения, это выражалось как бесспорный факт.
– Если, конечно, ты не ошибся и перейдут, – ответил Линкольн, осмелев, возможно, от того, что между ними три тысячи миль.
– Но я не ошибся, и не перейдут, – заверил его Вава – вероятно, чтобы развеять страхи Линкольна, хотя сын часто задавался вопросом, не служат ли утверждения его отца какой-то иной, менее явной цели. С тех самых пор, как мать посвятила его в истину о семейных финансах, отцовы заявления начали выводить его из себя. – Как у остальных Балбесов вышло? – поинтересовался Вава. (Линкольн рассказал родителям, что они с Тедди и Мики, так не похожие на приготовишек Минервы с богатыми предками, стали считать себя Тремя мушкетерами, на что отец его тут же отозвался: “Скорее уж вы Три балбеса”[22].)
Линкольн сглотнул.
– Мики загребли. Номер девять.
– Дурацкая это война, – признал отец. – Но справедливой тут не дождешься.
Линкольн предположил, что Вава с ним согласен, но все равно раздражало: чего это он так легкомысленно относится к тому, что касается его друзей.
– А как бы ты отнесся к тому, если б я поехал в Канаду? – осторожно спросил он.
– Ничего хорошего. – Утверждение прозвучало без запинки, как будто Вава ожидал этого вопроса, серьезно его обмозговал и ему, как обычно, не терпится поделиться своими выводами. – Как только поступишь так – ты мне не сын и мы с тобой не разговариваем. Я тебя в честь Авраама Линкольна называл не для того, чтоб ты стал уклонистом. А у Братца Эдварда как дела?
Так он прозвал Тедди, который летом гостил у них в Данбаре. Матери Линкольна он сразу же понравился, а вот на Ваву впечатления не произвел. Глубокое убеждение В. А. Мозера сводилось к тому, что единственный раунд в гольф проявит все, что нужно знать о характере человека, и в Тедди он разобрался у первого колышка, когда тот не снял с руки часы. Вольфгангу Амадею ничто так не нравилось, как выводить из песчинки целый мир. Однако, если вдуматься, Линкольн сомневался, что случай с наручными часами имеет какое-то отношение к отцовым сомнениям по части его друга. Скорее всего, Тедди просто ляпнул что-нибудь провокационное о войне или заметил, что все члены Загородного клуба Данбара белые, а обслуга – латиносы.
– Тедди пронесло, – ответил Линкольн. – У него триста с чем-то.
– И то хлеб. Даже представить себе не могу, какая польза будет от этого мальчишки в бою. – Или где угодно, казалось, добавил он.
Говорил ли в тот вечер Линкольн с матерью вообще? И снова память его, как идейный отказник, служить не желала.
А вот что живо отпечаталось в мозгу у Линкольна – тот миг, когда все три Мушкетера вынырнули из корпуса “Тета” и обнаружили, что их прекрасный д’Артаньян дрожит за домом на декабрьском холоде. Точно так же, как помнил он позорную мысль, непрошено проникшую ему в голову: “Везет же некоторым!” – когда Джейси обняла удивленного Мики и крепко прижала его к себе. Одного взгляда на Тедди хватило бы понять, что он думает то же самое.
Джейси. Пропала с этого самого острова. В День памяти, 1971 год.
Еще было довольно рано, когда в пятницу в пристань Виньярда ткнулся паром. Линкольн должен был добраться еще накануне вечером, но из-за гроз в О’Хэйре в Бостон он прилетел с задержкой, а когда арендовал машину и доехал до Вудз-Хоула, то уже опоздал на последний рейс. Подумал было позвонить Мики, который жил поблизости, но тот упоминал, что его группа вечером где-то играет, поэтому делать ничего больше не оставалось – только вписаться в мотель неподалеку от паромной переправы. Отправил электронку Аните, что добрался благополучно, и хотел сходить в город посмотреть, не открыто ли еще что-нибудь, где можно поужинать, но за дорогу он вымотался, поясница разнылась, и вместо ужина решил лечь спать. Скорее утомленный, чем сонный, лежал он в затхлом номере, размышляя, какие еще разрушения причинило его друзьям безжалостное время – ну и, само собой, каким они увидят его. Уже… сколько – десять лет прошло с тех пор, как виделись они в последний раз? Нет, не совсем, потому что на встрече выпускников Минервы все обсуждали тот поразительный факт, что Америка выбрала черного президента. “Слава богу, есть именные бирки”, – думал, помнится, он. И Аните слава – вот кто, похоже, без всяких хлопот узнавал тех, с кем не виделась целую вечность, хотя, возможно, она следила за ними в Фейсбуке или заблаговременно их гуглила. Всякий раз, когда она представляла Линкольна кому-нибудь из своих сестер по “Тете”, он только и мог, что сдержаться и не ляпнуть: “Да ладно. Что, правда?” Мужчины, казалось, сохранились лучше, хотя время наказало и их. Особенно сдали спортсмены. При последней встрече Тедди все еще был подтянут, лицо не сморщилось, если не считать гусиных лапок возле глаз, но волосы у него поредели после болезни, которую ему, похоже, не очень хотелось называть. Тут ничего удивительного. Он всегда скрытничал насчет своей личной жизни. У Мики же копна волос по-прежнему была темна и кудрява, ее лишь чуть тронуло солью, и волосы он носил все еще длинноватыми, но у него выпирало пивное брюшко – оно не стало бы его определяющей чертой, не будь в Мики почти шесть футов роста. Его привлекательность всегда была эдакой потасканной разновидности, но теперь Линкольну показалось, что Мики побывал не в одной барной драке. А может, и правда побывал. Хотя обычно великан он был кротчайший, вожжа иногда попадала ему под хвост – и тогда берегись.
Как в тот раз, когда они отправились в корпус “Сигмы-альфы-эпсилона”[23]. В предвыпускной год? Трое начинающих “САЭвцев” ради выполнения некоего ритуала посвящения вломились в пятницу к ним на халдейскую вечеринку с “тетами” и в благодарность за то, что их не вышвырнули, пригласили всю компанию вечером к себе на попойку. Мики идти туда не советовал.
– Если пойдем, – предупредил он, – будут неприятности.
Бессмыслица какая-то. “САЭвцы” в тот день никаких хлопот не чинили, и приглашение показалось достаточно искренним. Но Мики, выдувшего уже столько пива, что он то и дело ронял на пол кухни намыленные кастрюли, никак было не отговорить от его пророчества “попомните мои слова”. В конце концов, невзирая на его мрачные сомнения, остальные убедили его пойти – на тот случай, если он окажется прав и неприятности действительно произойдут. Если все накроется медным тазом, разумно держать Мики под рукой.
Чтоб набраться храбрости, Линкольн, Тедди, Мики и прочие халдеи вернулись к себе в общежитский блок, опустошили кег, после чего всем гуртом отправились к братству. Дома остался лишь Тедди – он утверждал, будто от отвратительного поварихиного бефстроганова у него крутит в животе, хотя Линкольн заподозрил, что причиной вероятнее была возможность потасовки. Парадную дверь корпуса “САЭ” с обеих сторон сторожили крупные каменные львы, и Мики, нетвердо держась на ногах, поставил на голову ближайшему пустую пивную банку. Изнутри доносилась громкая музыка, и они не понимали, как вообще кто-нибудь услышит их звонок в дверь. Но кто-то услышал – к счастью, тот же новичок, что сегодня побывал у них на вечеринке. Парнишкой он был немаленьким, почти как Мики, и вид его предполагал, что пил он с тех самых пор беспрерывно. На опознание потребовался пьяный миг, но затем студентик распахнул дверь и воскликнул:
– Господа! Входите же!
И тут Мики сделал шаг вперед и двинул его кулаком в лицо. Если только Линкольна не подводила память, они все так и остались стоять в дверях, глупо воззрившись на вырубленного пацана, пока наконец кто-то из халдеев не хлопнул Мики по плечу и не сказал:
– Ну, ты и впрямь нас предупреждал.
К следующему утру все в корпусе “Тета” уже знали о происшествии, и сразу начались разговоры о том, чтобы всех халдеев уволить. Джейси в ярости заявилась к ним в общежитие и забарабанила в дверь. Линкольн и Тедди, осоловелые с похмелья, только что встали, но вид разъяренной Джейси быстро пробудил их окончательно.
– Где он? – спросила она, отталкивая их с дороги, и тут же, когда они ей не ответили достаточно быстро: – Ладно. Сама найду.
Темная вонючая берлога Мики была из тех мест, куда обычная “тета” по собственной воле никогда не зайдет, но Джейси отнюдь не была обычной. Если и присутствовала в ней хоть капля брезгливости, Джейси ничем ее не выдала, даже когда обнаружила Мики лицом вниз поверх одеяла в одних трусах. Говорить ничего не стала, только пнула кровать, жестко, отчего лежавший на ней застонал, но не проснулся. Все удалось со второго пинка, посильнее.
– Боже. – Мики заморгал на Джейси в полумраке. – Тебя кто сюда пустил?
– Оставьте-ка нас на минутку, – велела она Линкольну и Тедди, те смиренно попятились в коридорчик, и Джейси пинком захлопнула дверь.
Довольные тем, что их отпустили, они с Тедди вышли во внутренний дворик, где в металлической ванне еще плавал вчерашний алюминиевый кег.
– Его надо вернуть, – произнес Тедди, как будто обязанность эта в заданных условиях имела первостепенное значение. – Нам депозит отдадут.
– Ну, – подтвердил Линкольн, однако не двинулся с места.
Несколько минут спустя Джейси вынырнула с очень бледным и виноватым Мики на буксире. (“Она смотрела, как он одевается?” – задумался Линкольн.)
– Пошли, – велела она.
– Куда? – счел необходимым уточнить Линкольн.
– Вы идете в корпус “САЭ” извиняться.
Оба они сосредоточились на Мики, а тот лишь пожал плечами, как бы признавая, что ему выбирать не приходится. Словно им троим ну никак не одолеть эту девушку в честном поединке.
– Меня там вообще не было, – заметил Тедди.
– Один за всех, – напомнила ему Джейси, – и все за одного.
Когда они добрели до корпуса “САЭ”, пивная банка, водруженная Мики на голову льва, по-прежнему стояла на месте. Линкольн помнил, как они поднимались по ступенькам и звонили в дверь, но далее память сморгнула. Должно быть, они пробормотали свои извинения, но кому? Тому парнишке, которого стукнул Мики? Президенту землячества? Мики-то сам вообще открывал рот или всю ответственность на себя взял Линкольн как старший халдей? Приняли ли у них извинение?
Наверняка все дело в том, что на обратном пути в общежитие гнев Джейси улетучился, словно воздух, выпущенный из шарика.
– Вообще-то это и правда смешно, – признала она, резко пихая Мики локтем. – И ты правда даже не поздоровался? Просто двинул ему в лицо?
Мики опять пожал плечами.
– Говорят, да.
– А потом вы все взяли и сбежали? А тот бедолага так и остался лежать в вестибюле?
– Казалось, это лучше всего, – пояснил Линкольн. – Вечеринка у них была в цоколе, а музыка играла очень громко.
Мики фыркнул – память его оживилась.
– Кот Стивенз[24]. Ну кто станет слушать этого блядского Кота Стивенза, кроме гомиков из “САЭ”?
– Ты так и рвался спуститься туда и вырубить их всех, – продолжал Линкольн, – но мы тебя отговорили.
Джейси покачала головой:
– Я не понимаю другого – отчего ты вообще так взъярился?
– Не знаю, – вынужденно ответил Мики. – Но помню, что эти ебаные львы мне очень не понравились. – Все втроем остановились и уставились на него, пока он пристыженно не пожал плечами. – А может, все из-за Кота Стивенза. Поди угадай.
На этом Джейси расхохоталась, отчего все почувствовали, что им тоже разрешили. Ржали они всю дорогу до общаги, и одна веселость на всех отбросила весь этот случай в прошлое. Во дворике Мики выровнял кег, выудил из воды использованный стаканчик, вылил из него опивки и сунул под краник, отчего все остальные поморщились. Когда изнутри зашипел только воздух, Мики вздохнул и бросил стаканчик обратно в воду.
– Наверное, пора прибраться, – сказал он. Явно в это занятие он намеревался включить и Джейси. – Берем каждый по комнате. – Как всегда бывало после халдейских вечеринок, все комнаты общежития были замусорены пластмассовыми стаканчиками и крошками картофельных чипсов, а все плоские поверхности покрыты пивными кольцами.
– С чего вдруг мне чистить этот ваш отвратительный свинарник? – спросила Джейси.
– Все за одного, – напомнил Мики. Своей “комнатой” он, очевидно, выбрал внутренний дворик и уже собирал стаканчики.
– Один за всех, – как по команде отозвались Линкольн и Тедди.
– При одном условии, – сказала она.
Мики покачал головой.
– Никаких, нахер, условий.
– Одно условие, – упорствовала девушка.
– Ладно, одно. – Во всем, что касалось Джейси, Мики всегда сдавался быстро.
– Никого больше не бить.
– Только мне или всем нам?
– Только тебе.
Мики нахмурился от несправедливости такого договора, но в конце концов произнес:
– Хорошо.
– Честное слово?
– Честное.
– Тогда ладно. – И Джейси нагнулась за стаканчиком.
– “Поезд мира все громче”, – спел Тедди, которому Кот Стивенз вообще-то нравился.
– “И мыыыы плыывем на нем”, – вступили остальные – опять Мушкетеры.
Как же молоды были они. Как глупы. Что бы подумала Джейси, увидь она их сейчас? – задумался Линкольн. Три чертовых старика.
Несмотря на ранний час, он решил заехать в Эдгартаун, прежде чем двинуть вглубь острова. Может, Мартин из тех риелторов, кто приезжает в контору пораньше. А если его еще нет, Линкольн позавтракает в городе – пропустив ужин накануне, он проголодался, – а потом зацепит кое-какого провианта в лавке навынос: вина для Тедди, пива для Мики, а себе хорошего односолодового, пусть выпивоха из него теперь не ахти.
Городок оказался на редкость оживлен, и парковка в гавани битком, но ему повезло: кто-то сдавал задним ходом с одного места, как раз когда Линкольн заехал на парковку. В “Островной недвижимости” было темно, на двери табличка ЗАКРЫТО, но Линкольн заглянул сквозь стекло внутрь. “Не надо так делать, – посоветовала ему Анита с другого края страны. – Если там закрыто, значит, закрыто”. По мнению жены, Линкольн терпеть не мог отказов. “Потом вернешься, когда откроется. Не будь как отец, не жди особого к себе отношения. Если внутри кто-то есть и сидит в темноте, значит, не хочет, чтобы его тревожили”.
А в глубине конторы кто-то сидел – мужчина примерно возраста Линкольна. Устроился над газетой, расстеленной на столе, в левой руке дымящаяся кружка кофе; вероятно, как раз тот человек, к кому Линкольн и пришел. “Пусть себе читает газету, – стояла на своем Анита. – Ты же видишь табличку ЗАКРЫТО, верно? Контора откроется только через сорок пять минут. Не надо, бога ради, стучать в стекло”.
Линкольн постучал. Ну как тут не постучать. Ладно, может, это и взаправду значит, что он сын своего отца. Будь Анита здесь вживую, он бы чувствовал себя обязанным оспорить такое заявление, но ее тут нет. Он тут один, а значит, может быть кем угодно – даже единственным потомком Вольфганга Амадея Мозера из Данбара, Аризона.
Вздрогнув от стука (“Видишь? Ты его напугал. Объясни-ка мне еще разок, почему ты так себя ведешь”), мужчина внутри поднял голову, заметил Линкольна и встал – даже вымучил улыбку, пока пробирался между конторскими столами. Отпирая и открывая дверь, произнес:
– Вы похожи на человека, которого могут звать Линкольн Мозер.
– А потому, – ответил Линкольн, пожимая ему руку, – вы будете Мартин.
Тот подтвердил, что так оно и есть.
– Вообще-то, – сказал он, включая верхний свет, – я вас нагуглил.
– Есть только один Линкольн Мозер?
– В Большом Лас-Вегасе двое, но второй – черный директор средней школы.
– Да, у черных многих зовут Линкольнами. Но не думаю, что мой отец в аризонской глуши знавал хоть одного.
– А то бы передумал?
– Такое случается редко.
– Кофе хотите?
– На пароме пил.
– Это значит, что больше вам нельзя?