Он хотел спать.
И заснул.
* * *
Из черепа выползали сотни крыс…
Занавес был поднят и сцена изображает зал пророка. Здесь и Сибилла, и Пьетро, и Ронхи и другие. Все собрались: ждали своей реплики. Он сидел перед ними в суфлерской будке. Его собственный череп служил этой будкой.
И сотни крыс выскочили из черепа и разбежались по сцене.
Они смеялись, что-то хотели сказать. Потом на него поползли сотни длинных, голых червей. Они лезли в рот, в уши, в глаза, заползали в ноздри…
Он закричал…
* * *
Когда он проснулся, его виски пылали, и кровь молотком стучала в мозгу.
– Я болен, – прошептал он. – У меня начинается горячка.
Уснуть уж он больше не мог. Крысы и черви – мысли – всё прибывали. От них некуда было уйти: он был наг и бос, и вся его вера разбита вдребезги. Без веры он стал нищим, и всё его царство исчезло, как дым.
Ещё сегодня он думал, что девушка может повести его за собой. Когда он верил в себя, – весь мир принадлежал ему; а в те часы он верил в себя. Теперь вера пропала. Он думал только о том, что произошло у американца. Все видели чудо и верили в него. Почему он один не мог уверовать в него? Потому, что ему были известны сотни таких же исцелений, и он знал, как легко найти им объяснение? Он знал много чудес, но прекрасно понимал, что управлять автомобилем труднее, нежели совершить все чудеса в мире, вместе взятые.
Он вспомнил о Терезе. Она лежала теперь и спала без сновидений. Но завтра она сделает то, что он приказал…
Ещё одной святой больше среди сотен других! Что в этом великого? Разве мало того, что уже есть?
– Нет! Нет! – воскликнул он. – Нужно положить этому конец.
Браун вскочил и пошел в комнату Терезы. Усевшись на кровати, он стал прислушиваться к её тихому, спокойному дыханию; потом с силой начал трясти её. Она проснулась в испуге.
– Тереза! – закричал он.
– Что? – спросонья ответила она. – Что тебе?
– Тереза, ты не сделаешь того, что я сказал тебе. Ничто не должно совершиться – ты слышишь? Ничто!
Она поднялась и протерла глаза.
– Чего я не должна делать? – удивленно спросила она.
Он повторил:
– Ты не должна… – и закусил язык: он забыл, что она не спала!
Он быстро схватил её руку и нажал нерв.
Она моментально уснула. Повторив настойчиво, что никогда, – ни во сне, ни наяву, – не должно у неё явиться и мысли о том, что он ей внушил, он снова разбудил её, оставил в постели и вернулся к себе.
Его губы горько опустились.
«Священник сказал бы, наверно, что я сделал доброе дело. Но все мои добродетели – мои тягчайшие грехи, а моими величайшими грехами были всегда добродетели. Ах, если бы я только мог знать разницу между ними!»
Его охватило величайшее сострадание к себе самому…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 7. Вон из Валь-ди-Скодра
Фрэнк Браун взглянул на измятую постель. Он чувствовал, что уснуть ему больше не удастся.
Машинально натянул на себя платье и спустился с лестницы.
«Куда же идти? Все равно, лишь бы вон из Валь-ди-Скодра».
Войдя в комнату хозяина, он оставил записку: «Я ушел в город», – и решил уйти немедленно, хоть пешком, только бы поскорее отсюда. За вещами можно будет послать когда угодно.
Фрэнк Браун тяжело вздохнул и вышел на дорогу; вскоре он заметил, что сбился с пути: он шел по направленно к Чимее, и ему следовало повернуть обратно. Но ему не хотелось возвращаться.
«В таком случае, я пойду в Чимею», – подумал он и шел все вперёд, не оглядываясь. Так он шел несколько часов, то карабкаясь по утесам, то спускаясь в долины. Его лихорадило, ноги болели, при каждом вздохе кололо в груди, но отдохнуть он не мог.
Наступили сумерки; Фрэнк Браун решил сделать последнее усилие и, измученный, продрогший, побежал. Когда уже совсем стемнело, Фрэнк сел на камень и решил дальше не идти.
«Все равно, – подумал он, – буду ли я сидеть здесь или буду бежать. Быть может, кто-нибудь придет сюда».
Далеко внизу он услыхал звон колокольчиков: то паслись коровы.
«Нужно спуститься вниз; да – нужно спуститься» – повторял он сквозь зубы.
Он пошел, но ноги с трудом повиновались ему. Наконец, вблизи показались огоньки. Фрэнк постучался в двери первой попавшейся избушки. Его не впустили, но сообщили, что Чимея совсем близко отсюда.
– В таком случае, везите меня к жандарму Дренкеру! – потребовал Фрэнк.
* * *
– Черт побери! Что с вами? На вас лица нет! – с испугом воскликнул жандарм, увидев Фрэнка.
– Да. У меня лихорадка, – ответил последний.
Жандарм помог ему раздеться, дал ему чистую рубашку и заботливо уложил в постель.
Фрэнк Браун серьезно заболел. То его мучила бессонница, то он лежал в тяжелом забытьё; и в боку сильно кололо.
Жандарм ухаживал за ним заботливо и нежно, как нянька.
Через несколько дней Фрэнку стало несколько легче: жар спал, колотьё в боку прошло, и он уже мог немного ходить. Тогда он рассказал своему хозяину о чудесном исцелении Сибиллы Мадруццо и об исповеди Матильды Венье.
Жандарм вскипел.
– Ах, каналья! И она ещё била ребенка!
И Дренкер рассказал о своем приключении с Матильдой Венье.
– Я свалял дурака тогда! – заявил он. – Она держала меня целыми ночами в этой проклятой дыре – Валь-ди-Скодра, а муженёк её тем временем провозил контрабанду. Он прекрасно знал, что делала его жена, и в обманутых был не он, а я! На собрании у мистера Питера он ничего нового не узнал. Но я расшибу ему череп, посмей он тронуть хоть один волосок на голове ребенка!
Дренкер хотел немедленно отправится в Валь-ди-Скодра, и никакие доводы Фрэнка, уверявшего, что он может лишь испортить дело, – не помогали. Но его удержала служебная телеграмма: пришлось отправиться в облаву на контрабандистов.
Дренкер вернулся через четыре дня. Фрэнк Браун чувствовал себя совсем здоровым, но жандарм не хотел отпускать его.
Наконец, он как-то утром подошел к его постели.
– Если хотите, поедемте со мною: мне нужно сегодня в город, и я могу подвезти вас.
Фрэнк Браун быстро оделся, позавтракал и отправился в обратный путь.
Итак, он снова возвращался в Валь-ди-Скодра.
Зачем? Он должен уехать оттуда с ближайшей почтой. Уложить вещи – и прочь оттуда! Прочь, прочь, – куда бы то ни было!
Что могло удержать там его? «Охотники на дьявола?»… Как мало они его интересовали! – Тереза? – Ах, Боже, Тереза!..
Подходя к Валь-ди-Скодра, он расслышал ещё издали нестройные звуки музыки американца; но на этот раз шум нёсся не от дома американца, а со стороны гостиницы Раймонди. – Что это значит? Уж не устроили ли они процессию?
Фрэнк ускорил шаги.
Действительно, народ толпился у дома Раймонди.
– Что случилось? – спросили Фрэнк.
Никто не обратил на него внимания. Все пели великопостную песнь. Фрэнк вошёл в дом. В ресторане на лестнице стояли тесной толпой крестьяне.
– Где Тереза? – спросил он Раймонди. Тот не расслышал, а одна женщина, стоявшая рядом, с ненавистью посмотрела на него и ответила:
– Святая Тереза наверху.
С большим трудом протискался он наверх.
– Пустите меня! – просил он: – пустите, я должен её видеть!
Наконец, ему удалось добраться до дверей её комнаты. Она была полна народу; все стояли на коленях, и Фрэнк мог хорошо видеть, что в ней происходило.
Комната была похожа на часовенку. Кроме иконы Богоматери, в ней висел ещё образ св. Франциска, перед обоими горели большие свечи. Окно было закрыто и плотно завешено белой материей, спускавшейся в виде балдахина. Под ним, в глубоком плетеном кресле, покоилась Тереза.
Девушка полусидела, полулежала, не спуская глаз с распятия, которое держал перед ней американец. Белое покрывало окутывало все её тело; руки лежали на подлокотниках; босые ноги покоились на маленькой скамеечке, возле которой сидел на корточках глухонемой Джино.
И Фрэнк Браун увидел на её руках и ногах огромные красные раны.
Пьетро Носклер опустился пред ней на колени и с жаром прильнул к кровавым ранам на её ногах. Его примеру последовали Ульпо и Матильда Венье. Все двинулись к ней, поднялась сильная давка; тогда Джироламо Скуро оттолкнул толпу назад и приказал подходить к святой слева, а уходить направо. Установился образцовый порядок.
Вдруг Фрэнк Браун почувствовал на своем плече чью – то руку: это Анджело принес ему ключи от его комнаты. Проскользнув через толпу, Фрэнк прошел к себе. Здесь все оставалось в том же виде, что и две недели назад.
Он подошел к окну и посмотрел вниз. Толпа стояла стройными рядами и терпеливо ждала, когда её впустят. Фрэнк ясно почувствовал в этот момент, что здесь произошло что – то великое. Благодаря или вопреки ему – они не знали.
Но здесь случилось чудо, сулившее ещё другие чудеса.
* * *
Вдруг Фрэнк заметил около дома движение.
Все молча выходили из дома и становились поодаль; глаза их были устремлены на дверь. Оттуда медленно и осторожно выносили кресло, в котором покоилась Тереза. Фрэнк Браун пошел за процессией. Впереди бежали деревенские ребятишки; за ними шел Люцилио Ратти, местный полицейский, а рядом с ним – длинный Скуро; за ними, молча и важно, шли музыканты; потом Пьетро Носклер с двумя старикашками; а дальше восемь парней несли в кресле Терезу, сидевшую с закрытыми глазами, держа в руках распятие; рядом бежал Джино со скамеечкой для ног, держась левой рукой за край платья Терезы. Позади шли женщины и, наконец, шествие замыкали мужчины. Все шли к дому Пьетро.
Фрэнк повернул назад и медленно зашагал к дому.
Он застал хозяина за буфетом, послал его в погреб за вином и попросил рассказать все, как было.
Стаканы были наполнены. Раймонди закурил свою трубку и начал:
– В день вашего отъезда ничего не произошло. Тереза спустилась только немного позже обыкновенного, и я побранил её. Но она ничего не ответила и, как всегда молча, работала.
– Она не спрашивала обо мне?
– Нет, я сказал ей, что вы уехали на несколько дней, но она не спрашивала куда, и не разу о вас не заговаривала.
Вечером она пошла к мистеру Питеру – там теперь каждый вечер большие собрания, и каждый вечер Тереза присутствует на них. Она вернулась очень поздно. Следующий день протек так же, только она мало работала, а большую часть дня провела у себя и читала. Вечером она опять была у «охотников на дьявола». То же было и в следующие дни – до пятницы. В пятницу она совсем не спустилась вниз, и когда я поднялся к ней в комнату, то застал её больной, в постели. Я спросил, не могу ли быть ей чем-нибудь полезным, но она в ответ только покачала головой. Днём я послал ей со слугой обед, – она отослала его обратно. Под вечер Тереза послала слугу за американцем. Тот пробыл у неё около часа. Когда он сошел вниз, то принялся мне что – то объяснять, чего я не понял; я спросил его, не хочет ли он чего-нибудь поесть или выпить; тогда он начал так кричать на меня, что я вытолкал его в дверь. Минут через и он снова вернулся с Венье, Ульпо, Ронхи и ещё кое с кем; были с ним также и женщины. Я запер двери, но Джироламо Скуро начал кричать, что он выломает их, что я держу в плену их сестру, и они должны освободить её. Здесь вмешался Американец и сказал, чтобы я отпер им, так как они хотят взять у меня молоко. Я отпер дверь и дал им молоко. Они тотчас же поднялись к Терезе. Я пошел за ними. Тереза лежала в кровати – было ясно, что она очень больна. Они показали мне её руки, кровоточившие с обеих сторон, как будто они были проколоты иголками. То же было и с ногами. На следующий день ей стало несколько лучше. Американец с несколькими женщинами убрал её комнату, и с тех пор он таскает сюда каждый вечер всю деревню. Затем они отправляются к нему, и там Тереза проделывает свои фокусы. По мне, пусть делает, что хочет, лишь бы она приводила в дом гостей.
Фрэнк Браун закусил губы, чтобы не выругаться. Раймонди внушал ему отвращение. Фрэнк поспешил подняться наверх и зашёл в комнату Терезы. Воздух там был спертый и тяжелый, пахло ладаном и человеческим потом. Вся мебель была вынесена в переднюю; в комнате оставалась лишь кровать, стоявшая у самой двери, и маленький стул возле неё. На стуле Фрэнк заметил несколько книг. Он начал перелистывать их. Было очевидно, что Тереза их очень усердно читала: на полях там и сям были замётки, сделанные её рукой. Он сел на кровать и задумался. Здесь он сидел накануне отъезда, здесь он влил первые капли яда в её сердце…
* * *
Часы шли за часами, а Фрэнк Браун все сидел у Терезы на кровати и ломал голову над вопросом: кто был виновником всего происшедшего?
Вдруг он услышал голос и шаги. Фрэнк быстро вскочил и перешел в свою комнату. Войдя туда, он остановился у двери и начал прислушиваться. По лестнице поднимались двое. Он узнал шаги Терезы… Кто же был второй? Они не разговаривали, но он слышал, как они открыли дверь и вошли вместе в её комнату. Однако, никто не выходил оттуда… Кто был этот другой?
Фрэнк Браун задрожал. Он закусил губу, топнул ногой и большими шагами начал ходить по комнате. «К черту! Что ему за дело до того, кто был другой? Или он ревнует Терезу?»
Фрэнк засмеялся. Затем подошел к письменному столу, зажёг лампу и сел. Но долго он не мог вынести такого состояния. Кто мог быть у девушки ночью?
«Пьетро Носклер?!.» Кровь ударила ему в виски. «Он? Этот»? Фрэнк горько рассмеялся. Так вот зачем он сорвал с неба все грозовые тучи, – чтобы, скрываясь за ними, этот вонючий сектант мог лизать прелестную девушку своим слюнявым ртом. Вот он, пошлый конец его гордой мечты!
Фрэнк выбежал из комнаты и рванул дверь; она была заперта. Он начал стучать кулаками.
– Отоприте! Если ты не откроешь, я выломаю дверь.
Он услышал слабый шепот, но никто не двинулся в комнате.
– Отоприте! Отоприте!
Ответа всё-таки не было. Тогда он надавил обоими плечами на дверь; ещё толчок – и дверь отскочила.
В комнате горели две большие свечи. При их свете он увидел Терезу, лежавшую в постели с распятием в руках. На полу у кровати сидел, скорчившись, Джино.
Их взгляды встретились.
– Что тебе нужно? – тихо спросила Тереза.
Фрэнк Браун ничего не ответил. Он вышел, прикрыв за собой, насколько это было возможно, дверь и, шатаясь, добрёл до своей комнаты.
* * *
Запоздавшее сентябрьское солнце знойными лучами заливало долину. С озера поднимались пары, а от голых скал шло горячее дыхание. Фрэнк Браун все ещё жил в Вель-ди-Скодра.
Со дня на день он собирался уехать. Несколько раз пытался он остаться с Терезой с глазу на глаз; она не избегала его, но и не шла навстречу. Почти всё время она была окружена «охотниками на дьявола». Глухонемой мальчик ходил за ней по пятам; рано утром являлся Пьетро ещё с кем-нибудь; одна девушка, Кармелина Гаспари, целый день не уходила оттуда; к вечеру собиралась деревня, и все, под предводительством Терезы, отправлялись к пророку.
До Фрэнка Брауна, казалось, никому из них не было дела. Инстинктивно, не сговариваясь друг с другом, они сторонились его. В жителях деревни дремала тихая враждебность и скрытая ненависть к нему. Даже дети избегали его. Один Анджело оставался прежним. Но он был «не здешний».
Все знали о его прежних отношениях к Терезе. Их принимали, как нечто вполне естественное; но теперь она была святая, и крестьяне инстинктивно чувствовали, что он осквернил её. И ненависть их к нему росла все сильнее.
Однажды Фрэнк отправился на собрание к Американцу. Здесь он нашёл некоторые изменения. На стенах и столбах висели бумажные щиты со священными изречениями. Вдоль всей задней стены тянулся ряд длинных гвоздей, на которых целыми связками висели плети, кнуты и розги; видно было, что Американец создал целую школу. У той же стены устроены были небольшие подмостки из досок, на которых стоял стул Терезы; она сидела на нем с закрытыми глазами. У ног её сидел Джино, направо сидел пророк, налево стоял старый Ульпо.
Всю левую сторону подмостков занимали музыканты; направо стояла дюжина парней с большими свечами в руках. Впереди их был калека Ратти, отбивавший такт своей саблей.