Примечательно, что И. Джугашвили не стал прибегать к аргументам морального порядка, сыгравшим решающую роль при обсуждении вопроса на V съезде РСДРП, не стал говорить, что террористические акты и экспроприации наносят урон репутации партии. Он неплохо знал своих слушателей и предпочел рассуждать о практической нецелесообразности таких действий. Впрочем, тон, в котором он упомянул резолюцию о партизанских выступлениях в своей статье, дает понять, что, формально подчиняясь решению съезда, сам Коба относился к нему скептически. Он подчеркнул, что резолюция эта меньшевистская и для большевиков принципиальной ценности не представляла: «Из меньшевистских резолюций прошла только резолюция о партизанских выступлениях, и то совершенно случайно: большевики на этот раз не приняли боя, вернее не захотели довести его до конца, просто из желания «дать хоть раз порадоваться тов. меньшевикам» (см. док. 10). Выказав видимость уважения решению съезда, Джугашвили довольно легко смирился с тем, что в Баку оно исполняться не будет.
Жизни без террора и политических убийств бакинские большевики представить себе не могли. Боевую дружину все же распустили, но немедленно придумали, как восполнить ее отсутствие. Метод проясняется в рассказах А. Г. Рогова, бывшего слесаря и будущего наркома путей сообщения РСФСР, одного из руководителей восстания рабочих железнодорожных мастерских в Красноярске в 1905 г., бежавшего из тюрьмы и явившегося в Баку под кличкой Тимофея Рябова. Рогов как профсоюзный работник по поручению Алеши Джапаридзе и Сашки Самарцева организовал артель («коммуну») из двух десятков безработных членов союза. Артель по партийной линии была прикреплена к району Сабунчи, где после ее появления образовалось преобладание большевиков над меньшевиками и последние были вытеснены из районного комитета. «Нелегальная подпольная работа периодически ставила вопрос об охране этой работы. Время от времени выносились смертные приговоры тому или иному обнаруженному провокатору. Для приведения их в исполнение организация прибегала к добровольцам», каковыми и служили участники группы Рогова[23]. Провокаторами, не вполне точно употребляя это слово, революционеры именовали полицейских осведомителей. Достоверно знать, кто именно является осведомителем, участники подполья, конечно же, не могли. Предателей в своей среде они старались вычислять, соотнося провалы и аресты с кругом тех, кто мог знать провалившиеся адреса, работников и проч. Заподозрив кого-то из своей среды, за ним некоторое время пристально наблюдали: не произойдут ли еще провалы, которые можно увязать с этим человеком. Придя на основании такого рода умозаключений к выводу, что подозрения подтверждаются, сотоварищи по подполью заманивали этого человека в удобное, укромное место и убивали. Рогов описал такое убийство, осуществленное прямо в тюрьме, обрисовав весь его механизм: возникновение подозрений, обвинение, проверка, вынесение приговора (см. гл. 16, док. 2). Так же был убит в июле 1907 г. активный деятель «Гуммет» М. Г. Мовсумов (Сеид), впоследствии доказательств реальности его вины так и не нашлось.[24] В литературно обработанном виде такого рода убийство описано в автобиографическом романе Павла Бляхина «Дни мятежные», изданном уже после XX съезда КПСС на волне обновленного революционного романтизма. Бляхин был старым большевиком и в 1904–1905 гг. действовал как раз в Баку. О ликвидации провокатора он пишет как о доблестном, смелом акте. Жандармы со своей стороны вели работу по защите агентуры и продумывали стратегию арестов и обысков так, чтобы отвести подозрения от настоящих осведомителей. Вопрос о том, часто ли подозрения в провокаторстве оказывались обоснованными и выдерживают проверку обращением к архивам полиции, как велико было число напрасно обвиненных и убитых, остается неясным.
Заподозренные в сотрудничестве с полицией были не единственной группой риска, устраняли и должностных лиц, мешавших партийным активистам. Рогов привел случай, когда работавший в районе Белого города член Бакинского комитета, известный под кличкой Апостол (Гванцаладзе), обратился к нему с предложением «изъять» управляющего одного из заводов, который особенно мешал революционерам, «в течение последних трех месяцев систематически прибегал к помощи охранки для изъятия с завода нашей публики, делал облавы в моменты собраний с целью задержки на заводе докладчиков от Бакинского комитета. Ввиду этого белогородские партийцы поставили вопрос перед Бакинским комитетом об убийстве управляющего». Поскольку взяться за убийство вызвались все члены артели Рогова, провели жеребьевку. Жребий пал на него самого. Он отправился в правление завода с конвертом, который якобы следовало вручить, и застрелил управляющего, охранника-ингуша и сторожа[25]. Несомненно, этим деянием Рогов гордился, раз поместил его в свои мемуары.
В последующем террор не утих, и 21 апреля 1909 г. исполнявший обязанности начальника Бакинского ГЖУ ротмистр Зайцев доносил в Департамент полиции, что «в течение минувшего года революционерами приведено в исполнение 23 смертных приговора, при чем убит 1 пристав, 2 помощника, из них один Елисаветпольской полиции, 3 околоточных надзирателя и 17 городовых» [26]. Конечно, эти смерти были на счету не только у социал-демократов, но и у представителей других партий (дашнаков, эсеров, максималистов, анархистов).
Примечательно, что, возражая против террористических актов, И.Джугашвили приводил пример бессмысленности убийства представителей именно этой категории должностных лиц. Авторы воспоминаний нигде не говорят, чтобы он спорил с практикой убийств отступников из своей среды, предполагаемых провокаторов. Имеет смысл серьезно отнестись к свидетельству И.Вацека, связанного с подпольной типографией в Баку, что именно благодаря конспиративному опыту и бдительности Кобы «нам удается выявить нескольких провокаторов» и тем уберечь типографию от провала (см. док. 18).
И. В. Боков и А. Рогов признавали, что вследствие решения Лондонского съезда боевая дружина в Баку была распущена, однако некоторое время спустя восстановлена под предлогом необходимости в самообороне. Жандармское донесение о дебатах с меньшевиками относительно воссоздания боевой дружины датировано уже серединой сентября 1907 г. (см. док. 14). Получается, что дружина формально не существовала между концом июня и началом сентября. Между тем в начале июля чинам бакинского охранного пункта удалось агентурным путем добыть целых 500 экземпляров устава местной боевой дружины РСДРП на грузинском языке[27]. Такое количество экземпляров может указывать на перехваченный свежий тираж (с обыском в подпольной типографии в конце июля это не связано), что плохо согласуется с решением о роспуске дружины [28].
В уставе организационные основания дружины и обязательства дружинников были прописаны достаточно подробно. Боевая дружина существовала обособленно от Бакинского комитета. Это объяснялось требованиями конспирации, на деле же еще и развязывало руки руководителям дружины, одновременно освобождая комитет от полной ответственности за ее действия. Дружина имела собственную независимую кассу, с условием, что «сама собирает деньги и изыскивает средства непосредственно» (параграф 17 устава). Что за этим стояло, можно только догадываться, однако экспроприации запрещались (пункт 4 параграфа 33). Видимо, запрещались прямые грабежи и налеты на банки, но оставались разные варианты угроз и вымогательств.
От дружинников требовалось умение обращаться с оружием, являться по условному сигналу в пятиминутный срок (пункт 23), быть дисциплинированными. Покинуть дружину было не так просто, на это требовалось согласие районного совета, которому надо было изложить причины ухода. В уставе имелся раздел «О дисциплинарной части» с перечнем проступков, подлежащих дисциплинарному наказанию. Оно назначалось за нарушения устава, отказ исполнять распоряжения командира, растрату имущества дружины, разглашение ее секретов, за разгул и пьянство; ему подлежали «все шпионы, изменники и т. п.», а также «те, которые окажутся неисправными». На понятное недоумение, какие дисциплинарные наказания в принципе могли существовать в нелегальной организации, ответ находится в пункте 34, который гласит просто и ясно: «К казни приговаривает районный совет» (см. док. 13).
Запрет на экспроприации не случайно был оговорен отдельным параграфом устава. Из всех разновидностей акций, подразумевавшихся резолюцией Лондонского съезда под «партизанскими выступлениями», только экспроприации были действительно всерьез воспрещены бакинской большевистской организацией. Для этого имелись веские причины. Чем больше революционеры погружались в террор и сомнительные махинации, чем тоньше становилась граница, отделяющая их от обыкновенных бандитов, тем больше они заботились о том, чтобы подчеркнуть наличие этой принципиальной разницы между собой, политическими, и обычными уголовными преступниками. Это требовалось не только ради репутации движения, но и в сугубо практических целях, особенно же важно было отстоять свой политический статус, оказавшись в тюрьме. Поэтому экспроприации как наиболее одиозные и откровенно грабительские акции попали под запрет в отличие от других, более изощренных способов пополнения партийных касс.
Став на путь политических убийств и сопряженного с ними революционного рэкета, революционные комитеты оказывались в положении любой банды рэкетиров, в обязанности которой входит заодно защита своих данников от других бандитских групп. Баку с его нефтяными доходами и слабой полицией превратился в арену борьбы разнообразных бандитских группировок, втянулись в нее в силу логики вещей и большевики. Об этом проговорился в мемуарной статье, и не где-нибудь, а в юбилейном сборнике к 25-летию бакинской организации, большевик
А. Рохлин. «Представители крупнейших фирм не раз и не два вносили деньги на те или иные нужды партийной организации (наша большевистская организация, нечего греха таить, не брезгала и этим источником дохода […]). Те же крупнейшие фирмы не раз и не два искали у нас защиты […] от приставаний и налетов разного рода „эксистов“, борьбу с которыми пришлось вести и нам […], конечно, не теми дикими и безобразными мерами, какими с ними боролись дашнаки, одно время истреблявшие их на улицах среди белого дня» (см. док. 48). Что бы ни думали в далекой Европе партийные лидеры, но в Баку обходиться без собственных боевиков не представлялось возможным.
Вопрос о возобновлении боевой дружины под видом «организации самообороны» поднимался большевиками на собраниях в бакинских районах уже в начале сентября. Об одном из таких собраний подробно информировала агентура Розыскного пункта. Район в донесении назван не был, сообщалось, что присутствовали 65 делегатов, каждый от 5 членов партии (значит, общая численность партийной организации этого района превышала 300 человек), из них 39 большевиков. Меньшевики возражали, ссылаясь на решения Лондонского съезда, «отрицали даже право возбуждать такой вопрос» и требовали вместо этого сосредоточить внимание на «обсуждении плана предвыборной кампании как главнейшего вопроса дня» (речь шла о подготовке к новым думским выборам после роспуска II Государственной думы 3 июня 1907 г.). Большевики численно преобладали, поэтому решение о создании отрядов самообороны было принято, а организацию их постановили поручить межрайонной комиссии. Были выбраны представители от районов в эту комиссию, от Биби-Эйбатского района был избран «профессионал Коба» (см. док. 14). Это подтверждает рассказ И. В. Бокова о том, что Коба имел непосредственное отношение к возобновлению боевой дружины[29]. Боков вспоминал, как «на одном из маленьких заседаний на скале был задан тов. Кобе нами вопрос о необходимости самозащиты в районе от хулиганов и погромщиков». В совещании участвовали восемь человек, Коба согласился на создание боевой дружины, «но с тем, чтобы не производить единичных террористических актов, а служить как бы угрозой в отношении нефтепромышленников и черной сотни». Видимо, тогда же возник вопрос об оружии. «Было вынесено предложение меньшевиком-интернационалистом Андреем Вышинским о том, чтобы достать оружие у полиции и жандармерии. Мы это практиковали и так, обрезывали у пьяных полицейских револьверы и забирали их себе. Вышинский нам достал несколько бомб и револьверов» (см. док. 11). Таким было начало знакомства и сотрудничества Иосифа Джугашвили с будущим прокурором СССР, государственным обвинителем на больших процессах, министром иностранных дел и постоянным представителем СССР при ООН А. Я. Вышинским. Неудивительно, что в сталинское время ему не ставилось в упрек давнее членство в меньшевистской фракции.
Между тем на упомянутом районном депутатском собрании в начале сентября 1907 г. также обсуждался вопрос об оружии, причем «выяснилось, что Бакинская организация израсходовала на приобретение оружия около 80 тысяч рублей и в настоящее время владеет 76 револьверами систем „Маузер“ и „Браунинг“, 170 винтовками разных систем и некоторым количеством бомб, что совершенно не соответствует такой затрате. Определилось также, что до сего времени еще не имеется никакой отчетности о порядке израсходования упомянутой выше суммы и такой отчет постановлено затребовать от „штаба боевой дружины“»[30] (см. док. 14). Чем кончилось дело с проверкой трат, входили сюда новые закупки или речь идет о тратах, сделанных для прежней дружины, действовавшей до роспуска летом 1907 г., и куда девалось принадлежавшее ей оружие, остается неясным. Поскольку боевики преимущественно хранили оружие у себя, возможно, оно так и осталось у участников распущенной дружины. Как утверждал С. Гафуров, имея в виду ту дружину, которая была создана осенью 1907 г., «комитетского оружия для боевой дружины не хватало. Предложили нам приобретать за свой счет, что мы и делали» (см. док. 12).
Описанные дебаты в начале сентября проходили с участием меньшевиков, ведь комитеты были едиными. Меньшевики настаивали на том, чтобы сосредоточить усилия на подготовке к думским выборам. Хотя большевики не придавали этому вопросу того же значения, однако наказ будущим социал-демократическим депутатам III Государственной думы от Баку был написан И. Джугашвили и принят на собрании уполномоченных от рабочей курии 22 сентября. Основной задачей социал-демократической фракции было объявлено «содействие классовому воспитанию и классовой борьбе пролетариата […] для освобождения трудящихся от капиталистической эксплуатации», а любые тактические блоки с представителями буржуазных партий недопустимыми[31]. Результаты выборов убедительно показали, что линия была выбрана неудачно. Рабочие устали не только от социал-демократов, но и от всех радикальных партий вообще, к тому же роспуск одного за другим двух составов Государственной думы вряд ли способствовал энтузиазму избирателей. К выборам рабочие отнеслись апатично, на первом этапе большинства не набрала ни одна партия, а при повторном голосовании 55 % голосов получил Союз русского народа[32]. Нет прямых свидетельств, как восприняли социал-демократы свой провал на выборах, да еще и успех черносотенцев. Можно предположить, что большевикам легче было с ним смириться, раз они исходно не придавали думским выборам особого значения. Другое дело, что угроза со стороны черносотенцев служила отличным аргументом в пользу необходимости иметь боевую дружину.