В том же январе С. Шаумян издал брошюру «К „совещанию“ с пятью рабочими гарантиями», где довольно невнятно рассуждал, что вовсе отказаться от совещания будет глупо, ибо любая борьба завершается переговорами, но и «„Совещание“ ради „совещания“ является такой же бессмыслицей, как и борьба ради борьбы»[64]. Включенные в собрание избранных произведений Шаумяна немногие статьи, касающиеся совещания с нефтепромышленниками, не позволяют понять, насколько его позиция отличалась от мнений Кобы; то же можно сказать и о наследии П. А. Джапаридзе[65]. Более откровенно Шаумян высказался в письме находившемуся в эмиграции М. Г. Цхакая от 24 мая 1908 г. Откликаясь на некий сообщенный Цхакая реферат Луначарского, Шаумян сформулировал царившие в Бакинском комитете представления о соотношении партии и профессиональных союзов рабочих. «Между прочим, этот взгляд на партию и союзы мы, бакинцы, разделяем вполне, т. е. о том, что союзы должны постепенно проникаться политикой и социализмом, что должно постепенно произойти слияние всех форм пролетарской борьбы в одно единое целое […] Мне не нравится только выражение, что партия наша существует временно в качестве воспитательной организации и что она перестанет существовать, исчезнет, выполнив свою роль. Мне кажется, что наша партия полнее представляет классовую борьбу, чем союзы, и что если говорить о «временном» существовании и об исчезновении, то скорее это нужно сказать о союзах, поскольку они еще не прониклись социализмом. К социал-демократической партии будут присоединяться союзы, и создастся единая классовая организация пролетариата, ведущая борьбу во всех формах и на всех поприщах»[66]. Как видно, для Степана Шаумяна прекраснодушные мечтания о всеобщем слиянии в социализме очень удобно совмещались с гораздо более на тот момент практичной идеей подчинения профессиональных союзов партии, а в текущих реалиях – Союза нефтепромышленных рабочих социал-демократическим деятелям.
Конечно, эволюция тактики большевиков по вопросу о совещании с нефтепромышленниками была обусловлена реакцией рабочих, выказавших явную заинтересованность в шансе добиться улучшения условий труда (см. док. 50). Большевики поспешили это движение возглавить и ощутили кратковременный успех. На фоне совещательной кампании число членов РСДРП в Баку достигло максимума – порядка 3 тысяч человек[67]. Это был совокупный успех с меньшевиками, изначально выступавшими за совещание. Однако итоговый крах не замедлил наступить, и если действительно именно большевики активнее прочих тянули переговоры, выдвигая неприемлемые условия и требуя «гарантий», то придется признать их ответственность за то, что вся история с коллективным договором кончилась ничем.
Выборы уполномоченных от рабочих прошли в начале февраля, первое заседание совета уполномоченных состоялось 30 марта. На нем выступил с приветственной речью и докладом от правления Союза нефтепромышленных рабочих Алеша Джапаридзе[68]; оба текста 6 апреля появились в газете «Гудок»[69]. Затем прошло четыре заседания в апреле. Большевики гордо именовали это «рабочим парламентом». Надо заметить, что власти тянули с началом заседаний уполномоченных, и первое из них произошло через несколько дней после ареста И.Джугашвили и других большевистских лидеров. Вероятно, между этими событиями существовала связь: власти стремились исключить влияние профессиональных смутьянов и вести дело собственно с рабочими.
13 мая должна была заседать организационная комиссия по вопросу о созыве совещания. Присутствовали 14 нефтепромышленников и 15 уполномоченных от рабочих, представителей профессиональных союзов в комиссию не допустили, рабочие без них заседать отказались и ушли[70]. Нефтепромышленники со своей стороны отказались продолжать дальнейшие переговоры о созыве совещания. Причина была в падении цен на нефть, на фоне которого уступки рабочим становились слишком невыгодным[71], а также, очевидно, затянувшиеся по вине революционеров и не обещавшие стать конструктивными переговоры. 18 мая был арестован А. Джапаридзе, впрочем, вскоре его освободил[72].
Был ли это тот результат, на который рассчитывали большевики? Не исключено, поскольку не похоже, чтобы они были готовы всерьез обсуждать условия коллективного договора, а его заключение могло бы осложнить задачу вовлечения рабочих в революционную борьбу. Они добились, пожалуй, наилучшего для себя исхода, вынудив власти проявить инициативу в прекращении переговоров. В написанной уже в тюрьме и опубликованной 20 июля в «Бакинском пролетарии» статье «Совещание и рабочие» И. Джугашвили отстаивал правильность избранной тактики, «потому что нефтепромышленники хотели совещаться и заключить договор не с массой, не на глазах у массы, – а с кучкой лиц, за спиной массы: они хорошо знают, что только таким путем можно обмануть многотысячную массу нефтяных рабочих», рабочие же, отказавшись от совещания без участия профессиональных союзов, доказали, «что они достаточно зрелы для того, чтобы не позволить больше врагам рабочих морочить их шендриковски-закулисным совещанием»[73]. Статья была напечатана за подписью «Коба». Он подписался так, наверное, не потому, что уже был в тюрьме и терять было нечего; напротив, появление статьи как бы показывало жандармам, что Коба и сидящий в Баиловской тюрьме Иосиф Джугашвили, арестованный с паспортом на имя Кайоса Нижерадзе, – это разные личности.
Хотя при выборах уполномоченных рабочие проголосовали в большинстве за большевистскую линию, вскоре они, наверное, задумались о том, что под воздействием агитации упустили потенциально выгодную возможность и остались без коллективных договоров. И сделали свои выводы. Если на фоне совещательной кампании численность членов РСДРП в Баку достигла максимума, то затем, после прекращения переговоров, резко сократилась. К 1909 г. бакинская организация насчитывала всего около 400 человек[74].
Иосиф Джугашвили был арестован как подозрительное лицо в ночь на 25 марта 1908 г. во время полицейского рейда по «разным притонам, посещаемым всякого рода преступными лицами». Рейдом руководил лично исполнявший должность начальника бакинской сыскной полиции. Джугашвили под именем Кайоса (Когана) Бесова Нижерадзе был задержан в номерах «Германии». Что он там делал, не известно, но при нем была найдена нелегальная переписка, и начальник сыскной полиции не замедлил передать его жандармам (см. док. 51, 52). Обстоятельства ареста выглядят так, будто Коба попался случайно, а не был выслежен при помощи филеров или донесения агентуры, ведь в таком случае арестовали бы его непосредственно жандармы. На допросе в сыскной полиции он назвался Кайосом Бесовым Нижерадзе, заявил, что состоит в Союзе нефтепромышленных рабочих и служит там конторщиком (см. док.53). В жандармском управлении его дело вел поручик Боровков; 30 марта он возбудил формальную переписку[75], усмотрев из захваченных бумаг, что арестованный состоит в бакинской организации РСДРП (см. док. 55_57) Среди вещественных доказательств были проект протеста на действия комиссии ЦК (Жордании и Данишевского), черновик выступления или статьи об организации безработных рабочих нефтепромыслов, несколько черновых записок о партийных делах, номера газет «Гудок» и других, газет легальных, но выдававших его политические пристрастия (см. док. 56).
1 апреля на допросе у поручика Боровкова арестант признался, что является Иосифом Виссарионовичем Джугашвили, крестьянином Диди-Лиловского сельского общества, 27 лет, окончил 5 классов Тифлисской семинарии, прежде привлекался в 1902 г. в Батуме за агитацию среди рабочих и по делу Тифлисского ГЖУ и был сослан на три года в Якутскую область, откуда бежал, уехал за границу, а именно в Лейпциг, провел там не то 11 месяцев, не то более года – тут Джугашвили стал путаться в показаниях, – вернулся после октябрьского манифеста 1905 г., в Баку живет около восьми месяцев, ни к какой противозаконной политической партии не принадлежит (см. док. 58).
Среди профессиональных революционеров считалось доблестью не давать никаких показаний вообще и не называть себя. Иосиф Джугашвили тем не менее объявил свое настоящее имя при первом же жандармском допросе. По каким мотивам или под давлением каких обстоятельств он это сделал, нет сведений. Он назвал подлинные имя, место рождения, учебы, указал прежние случаи привлечения к дознанию. Возраст свой назвал весьма приблизительно. И сообщил неверное место ссылки – Якутскую область вместо Балаганского уезда Иркутской губернии. В Бакинском ГЖУ должен был быть экземпляр розыскного циркуляра № 5500 от 1 мая 1904 г., которым Джугашвили наряду с прочими беглецами был объявлен в розыск. Но поручик Боровков не стал сверяться с циркуляром, и Якутская область фигурирует в сведении об обвиняемом Джугашвили, подписанном 23 мая 1908 г. начальником Бакинского ГЖУ генерал-майором Козинцевым (см. док. 60). Он же подписал итоговое постановление по делу 4 августа, где имелась прямая ссылка на циркуляр № 5500 и местом высылки названа «Восточная Сибирь»[76](см. гл. 16, док. 16). При этом в «Сведении об обвиняемом» значится, что Джугашвили прожил в Баку «около 2 лет», хотя в его показании говорится о восьми месяцах. Поездка в Лейпциг, где Джугашвили будто бы прожил то ли одиннадцать месяцев, то ли больше года, была им, конечно же, выдумана с очевидной целью уклониться от вопросов о том, где он был и что делал в 1905 г. Остается заключить, что скрупулезность в расследовании не была свойственна чинам Бакинского ГЖУ.
Более поручик Боровков, как и ротмистр Зайцев, которому дело было передано 30 мая[77], Джугашвили не допрашивали. Можно предположить, что они, зная местных революционеров, не надеялись на откровенные и достоверные показания и довольствовались тем, что получили необходимый минимум сведений для оформления административной ссылки.
В первый же день после ареста, 25 марта, Иосиф Джугашвили был отправлен в Бакинскую тюрьму. 2 апреля 1908 г. начальник Бакинского ГЖУ полковник Козинцов обратился к градоначальнику за продлением срока ареста до месяца, 24 апреля – в Департамент полиции за продлением срока ареста до окончания дела[78].
Документы
№ 1
Г. П. Гаглоев:
В последний раз я встретился с товарищем Сталиным в своем цехе в 1926 году.
Тогда товарищ Сталин, выступая на собрании железнодорожников Тифлиса, говорил […]
– Я вспоминаю далее, – говорил товарищ Сталин, – 1905_1907 годы, когда я по воле партии был переброшен на работу в Баку. Два года революционной работы среди рабочих нефтяной промышленности закалили меня как практического борца и одного из практических руководителей. В общении с такими передовыми рабочими Баку, как Вацек, Саратовец и др., с одной стороны, и в буре глубочайших конфликтов между рабочими и нефтепромышленниками, с другой стороны, я впервые узнал, что значит руководить большими массами рабочих. Там, в Баку, я получил таким образом второе свое боевое революционное крещение. Здесь я стал подмастерьем от революции. Позвольте принести теперь мою искреннюю, товарищескую благодарность моим бакинским учителям.
Гаглоев Г. П. Любимый учитель //Рассказы старых рабочих Закавказья о великом Сталине. С. 109–110.
№ 2
К. Захарова-Цедербаум:
С первых же шагов в Баку[79] я увидела, что здесь совершенно иная обстановка, чем в других городах, где мне до сих пор приходилось работать. Помимо своеобразных условий бакинской нефтяной промышленности, которые не могли не налагать особый отпечаток на местное рабочее движение, сами рабочие делились на два резко отличные слоя. Квалифицированные, обученные рабочие были в подавляющем большинстве русские, перебравшиеся сюда с крупных заводов промышленных центров. Значительная часть их в той или иной мере была уже затронута движением, многие из них прошли уже школу организации. Главная же масса промысловых рабочих неквалифицированных состояла из армян, татар, персов. Большая часть их не знала русского языка и грамоты. Уровень жизненных потребностей этих рабочих был чрезвычайно низкий. Жили они на самых промыслах, среди целых болот, наполненных сточными водами и нефтью. Крайняя скученность, непролазная грязь, отсутствие всего необходимого, вплоть до чистой воды. Большинство этих рабочих были пришлые, жили без семей, смотрели на свою работу на промыслах, как на нечто временное; сколотив небольшую сумму, многие из них уезжали к себе в деревню где-нибудь в Персии налаживать свое крестьянское хозяйство. Поэтому такой популярностью пользовалось в Баку требование «наградных» (бекшем), доходивших иногда до годового заработка, обыкновенно же в размере 4–6 месячной заработной платы. Эти татарские и персидские крестьяне готовы были упорно и дружно бастовать, добиваясь наградных, но в борьбе за лучшие условия труда проявляли гораздо меньше стойкости […]
Близость нефти, возможность пустить красного петуха легко вызывала эту массу на эксцессы. Забастовки 1903, 1904 и 1905 гг. и пожары на промыслах показали нефтепромышленникам, как легко в несколько дней могут быть уничтожены источники громадных барышей. […]
Ни в одной другой отрасли промышленности в России не было налицо таких условий, и это-то придавало совершенно особый характер рабочему движению в Баку. В то время, когда самые передовые рабочие, металлисты Петербурга, даже и не подумывали о коллективном договоре, в Баку он был выработан и проведен в жизнь еще в 1904 г.; предприниматели были вынуждены пойти на это, как вынуждены были терпеть профессиональные союзы, поскольку они одни могли вводить стихийное движение в организованное русло. […]
Профессиональные союзы в нефтяной промышленности возникли в 1907 году. Это были Союз нефтепромышленных рабочих и Союз механических рабочих. […] Союзом нефтепромышленных рабочих, в момент наибольшего расцвета насчитывавшим 9 тысяч членов, руководили большевики […] Второй союз, объединявший рабочих металлистов, находился в руках меньшевиков.
Захарова-Цедербаум К. В годы реакции //Каторга и ссылка. 1929. № 11 (60). С. 80–83.
№ 3
Ротмистр Орловский:
Вся внутренняя моя агентура была направлена к установке лиц, близко стоящих к тайной типографии, дабы затем, ведя за таковыми наружное наблюдение, выяснить местонахождение типографии, работа которой изо дня в день прогрессировала, значительное количество нелегальной литературы в виде прокламаций и разного рода воззваний особенно увеличилось со времени морской забастовки, когда город буквально наводнялся прокламациями от имени стачечного комитета каспийских моряков. Несомненно, что эти прокламации изготовлялись не только в тайной типографии, но и во многих легальных, которые прикрывались существованием тайной типографии и печатали воззвания и прокламации, ставя дату «типография БО РСДРП».
Тем не менее деятельность тайной типографии все усиливалась и усиливалась и дошла, если так можно выразиться, до своего апогея, когда с первых чисел стали выходить, начиная с № 4, газета «Рядовой», затем с середины июня газета «Рабочий» (с 1-го номера) и наконец с второй половины июля газета «Железнодорожный пролетарий» (с № 3). […] Столь широкая деятельность тайной типографии, а равно правильный регулярный выпуск начавшихся издаваться революционных изданий несомненно указывает на то, что местные условия для техники организации очень хороши.
Это объясняется тем, что город Баку почти с миллионным населением всех национальностей, начиная от персов и кончая англичанами, как по разноплеменности населения, так и по своему благоустройству действительно представляет из себя такое место, где все преступные элементы от мелких воришек до видных революционных деятелей включительно могут иметь безнаказанно самый широкий простор для своей преступной деятельности, и в этом смысле можно без преувеличения сказать, что г. Баку занимает едва ли не первое место среди городов Российской империи по трудности работы розыскных органов.