Роль Льва Адольфовича в комплектовании коллекции молодого отдела можно назвать определяющей. В октябре 1938 года он «получил и доставил» из Москвы в Русский музей группу «Челюскинцы», в Музее игрушки (г. Загорск) отобрал 149 вещей в обмен на произведения из ГРМ, разработал ориентировочный список экспонатов, необходимый для развертывания постоянной экспозиции83, хлопотал о получении произведений с выставок и выделении денег на покупку вещей для коллекции ОНХР84. В 1940 году заказал игрушки М. В. Дружинину85 (до этого – пряничные доски устюженскому мастеру И. Г. Романову86), также был осуществлен обмен произведениями с Музеем этнографии, Историческим музеем, Уфимским и Владимирским краеведческими музеями87, предпринимались попытки обмена и с другими музеями.
Энтузиазм и работоспособность Л.А.Динцеса были поистине безграничны. Немаловажное значение заведующий придавал организации постоянной экспозиции отдела.
Подготовка первой экспозиции народного искусства
Уже в названной статье Л. А. Динцеса и К. А. Большевой, датированной ноябрем 1938 года, шла речь о постоянной экспозиции ОНХР. Предполагалось, что первым разделом будет показ общего развития русского народного искусства, вторым – обзор современного народного искусства РСФСР, третьим – детальный показ искусства Ленинградской области в прошлом и настоящем88. 21 мая 1939 года на заседании Научного совета ГРМ Динцес сделал доклад о принципах новой экспозиции. Среди прочего он сказал: «Развитие русского народного искусства необходимо будет показать не как нечто побочное, а как органически связанное с общим развитием русского искусства. Это определяет масштабы нашей работы… Если нам удастся в Русском музее ввести в общий комплекс процесса развития русского искусства народное искусство и привести его во взаимоотношение со всеми остальными разделами русского искусства, то тогда наш музей будет по праву называться „Русским“»89. Было решено, что доклад о новой экспозиции Динцес сделает также в Москве перед авторитетными искусствоведами.
Согласно протоколам заседания по планам на 1940 год, подробный план постоянной экспозиции должен был быть представлен 16—17 марта 1940 года90. Однако Лев Адольфович сделал это только 25 апреля. Экспозицию предполагалось развернуть в последних четырех залах I этажа левого крыла здания по каналу Грибоедова, причем второй зал должен быть разделен на два, а в последний зал включалось небольшое помещение за арками. Стало быть, экспозиция должна была состоять из шести залов, включавших следующие темы:
– а) Древнейшие формы русского народного искусства б) вхождение в народное искусство творчески освоенных ранне-феодальных мотивов в) местные северные древние формы. Соприкосновение их с Ижорой и Карелой.
– а) средне-русские местные формы (на основе древних) б) соприкосновение с искусством поволжских народов в) местные формы на основе творческого освоения форм ренессанса, барокко и искусства Востока (XVI—XVII вв.)
– Формы XVIII и первой половины XIX вв.: а) в работах крепостных и иных мастерских б) в реалистической народной декоративной трактовке и в народном жанре (частично сатирическом)
– а) усиленное освоение городских мотивов в связи с развитием кустарничества с середины XIX века. Создание средней, т.н. «мещанской» струи народного искусства б) продукция мастерских земств и других организаций
– Народное искусство РСФСР. Достижения в а) росписи б) резьбе по кости в) резьбе по дереву г) керамике д) вышивке е) кружеве и др.
– Подраздел предыдущей темы: народное искусство Ленинградской области, главным образом, ткачество, строчка, резьба по дереву91.
Небольшие масштабы экспозиции объяснялись Л. А. Динцесом нехваткой произведений советского времени; недостатком средств для оформления экспозиции и изготовления музейной мебели. Сотрудники ОНХР со временем предполагали открыть более обширную экспозицию.
Произведения располагались не в зависимости от времени их изготовления, а «в порядке возникновения их форм». По словам Л. А. Динцеса, «такой метод… давал возможность… представить народное искусство, не как нечто застывшее, а как постоянно обогащающееся и развивающееся при сохранении форм глубокой старины»92.
Доклад Льва Адольфовича вызвал оживленную дискуссию в Научном Совете ГРМ (16 мая 1940 года). В итоге заседания среди прочего было постановлено: 1. Считать работу, проделанную ОХНР, ценной в теоретическом плане, отмечая некоторую спорность экспозиции, 2. Отделу НХР запланировать несколько докладов с привлечением других отделов ГРМ и специалистов-этнографов для проверки установок своей экспозиции, 3. «экспозицию ОНХР подать таким образом, чтобы она была доходчива до зрителя, на высококачественном материале, поданном в хорошем оформлении», 4. установить связь с отделами древнерусского и прикладного искусства.
Одновременно в Управление по делам искусств при СНК РСФСР 27 мая был отправлен план экспозиции с тем, чтоб созвать видных специалистов и обсудить его. Предполагалось пригласить М. В. Алпатова, Б. А. Рыбакова, Н. Н. Соболева, Соколова, В. М. Василенко (с пожеланием расширить этот список). Л. А. Динцес в июне командировался в Москву93. Э. А. Гутнов, и.о. начальника изобразительного отдела, которому и был отправлен план, ответил согласием и дополнительно пригласил Д. Е. Аркина, Н. А. Кожина, И. И. Овешкова и З. Я. Швагер94. Доклад состоялся 26 июня 1940 года, на нем присутствовали не все названные специалисты. В числе новых лиц были Н. Р. Левинсон, Л. В. Розенталь и В. Н. Кубов95. У специалистов возникло несколько вопросов, главными из которых были следующие: будет ли понятна экспозиция массовому зрителю; не даст ли демонстрация древних мотивов на позднейших образцах ложного представления о народном искусстве; в равной ли степени представлены произведения разных областей; не будет ли преобладания вышивки. В итоге, «отмечая значительность и своевременность предложенного тов. Динцесом плана», собравшиеся предложили считать экспозицию опытной, экспериментальной96.
Таким образом, архивные документы свидетельствуют, что первая экспозиция ОНХР вызвала в научной среде оживленную дискуссию. Были признаны необходимость и закономерность ее появления, «ее новаторский и экспериментаторский характер»97. Тем не менее, постоянная экспозиция отдела народного искусства была открыта только в 1950 году, уже после смерти Л. А. Динцеса. План экспозиции, разработанный заведующим ОНХР, лег в ее основу.
Заключение
Резкие изменения в биографии Л. А. Динцеса, связанные с постоянной сменой мест службы и научных интересов, далеко не случайны. Для советской исторической науки довоенного времени характерна «многозадачность» ее представителей. Большинство из них работало одновременно в нескольких научных учреждениях (как бы мы сейчас выразились, смежного профиля). В частности, А. А. Миллер, научный руководитель Л. А. Динцеса в ГАИМК, служил в Этнографическом музее, одно время был директором Русского музея98. В те времена было принято совмещать несколько мест работы, так что Л. А. Динцес не является исключением. Его особенность заключалась в том, что во всех областях науки он работал на высочайшем уровне. Это было обусловлено прекрасным разносторонним образованием и подготовкой, позволявшими ему как работать параллельно в смежных отраслях науки, так и быстро переключаться с одного на другое. Л. А. Динцес, по словам Н. Н. Воронина, работал, «соединяя в своем лице археолога и искусствоведа, широко используя этнографию и фольклор»99.
Еще одной причиной этих «перепадов» стали события, связанные с историческими реалиями того времени и трагическими случайностями: убийство Е. В. Де Роберти в 1915 году и возвращение в Киев; ликвидация в 1924 году Киевского археологического института и переезд в Ленинград. Как справедливо отмечает А. Формозов, «катаклизмы конца 20-х – начала 30-х годов не миновали и археологии. Многие исторические учреждения страны были закрыты, упразднены факультеты общественных наук в университетах, практически уничтожено краеведческое движение, а десятки историков были репрессированы»100. Угрозы репрессий нависли, в частности, над научным руководителем Динцеса А. А. Миллером: 9 сентября 1933 года, по возвращении из очередной экспедиции с Северного Кавказа, А. А. Миллер был арестован, ему предъявили обвинение в ведении национал-фашистской пропаганды и использовании в этих целях возможностей научной и музейной работы. Он умер при невыясненных обстоятельствах в 1935 году. Обвинениям в космополитизме и буржуазном национализме подвергались в первую очередь ученые, занимавшиеся археологическими культурами Украины и Белоруссии101, а Динцес, как известно, был в их числе. Вероятно, по причинам, связанными с этими обстоятельствами, Лев Адольфович на протяжении всей жизни скрывал свое еврейское происхождение102. Он умер в Ленинграде 31 августа 1948 года после продолжительной болезни (поиски захоронения, предпринятые авторами статьи, на настоящий момент результат не дали).
Исследование профессиональной деятельности и биографии Л. А. Динцеса далеко от завершения. Выявление новых материалов будет возможно в скором времени, после того, как будет снят гриф секретности с его личных дел в архивах ИИМК, СПбГУ и РАН.
О предметах из коллекции Н. П. Лихачева в отделе народного искусства Русского музея
В 2011 году в Русском музее состоялась выставка «Выдающиеся собиратели народного искусства»103. Один из ее разделов был посвящен коллекции Н. П. Лихачева.
Николай Петрович Лихачев (1862—1936) известен как ученый, коллекционер, преподаватель, библиограф, автор более 160 научных работ104. «В одном человеке все соединилось: завидная эрудиция, стройная система знаний, семейная „предрасположенность“ к собирательству, „генетическая“ любовь к документу, тонкое коллекционерское чутье»105.
Собирательская деятельность Н. П. Лихачева была связана с его учеными занятиями. Это отличало его от многих собирателей. Л. Г. Климанов справедливо писал: «Разделить в Н. П. Лихачеве ученого и коллекционера невозможно, наука и коллекционерство играли в деятельной подвижнической жизни этого человека взаимосвязующую роль»106. Н. П. Лихачев стал одним из первых в России коллекционеров икон и архивных материалов. Кроме того, он стоял у истоков собирания в Европе исторических документов европейского происхождения. Ученый обладал огромной коллекцией, в которую входили, кроме автографов и икон, надгробия, штампы, перстни, древние печати Средиземноморья, античные глиняные сосуды, остраки, пряничные доски и многое другое. Н. П. Лихачев писал в одном из писем, что одной из целей его собирательской деятельности было «доставить русским ученым самостоятельный материал для изучения»107.
После революции 1917 года созданный Н. П. Лихачевым Музей палеографии был передан сначала Петроградскому университету, затем перешел в ведение Академии наук. Однако избежать распада коллекции все же не удалось. Она пополнила собрания ГЭ, ГИМ, Музея истории религии, БРАН. Часть коллекции попала в ГРМ и была распределена между несколькими отделами.
В отделе народного искусства находится 47 пряничных досок, 12 различных произведений из металла, включая шесть чернильниц, изразец и пара кожаных рукавиц108. Вещи поступили 24 ноября 1940 года из Музейного фонда Государственного Эрмитажа109. Об этих предметах и пойдет речь в настоящей статье.
Пряничные доски – самостоятельная группа произведений среди других предметов из собрания Н. П. Лихачева, находящихся ныне в ОНИ. Большинство досок находится в хорошей сохранности. Некоторые из них участвовали в выставках110, в специальной литературе они упоминаются редко111.
Место производства большинства пряничных досок неизвестно. В инвентарных книгах они датируются очень широко: несколько вещей – XVII веком, пятнадцать – XVIII веком, пятнадцать – XIX веком, остальные – либо не датированы совсем, либо датированы XVIII – XIX столетиями. В коллекции находятся доски разных видов: «хоромные», «фигурные» и др.
М. Н. Каменская условно, по сюжетам изображений, разделила пряничные доски из коллекции Н. П. Лихачева на три вида: 1. доски с языческими орнаментальными мотивами (с изображениями розеток, птиц и животных), 2. доски с восточными орнаментальными мотивами, «своеобразно освоенными народным искусством», 3. доски с орнаментом, характерным для искусства московской Руси и более позднего периода (произведения с изображениями московского герба и различных архитектурных мотивов). По мнению М. Н. Каменской, большинство изделий происходит из среднерусских областей112.
В основном это – типичные изделия, на многих имеются следы частого использования по прямому назначению. Однако среди них есть несколько произведений, которые бесспорно относятся к шедеврам народного искусства. Это, в первую очередь, пряничная доска Матвея Ворошина, датируемая 1779 годом («орленая»).113 В инвентарной книге указано, что доска была изготовлена во Владимирской губернии, однако выяснилось, что Матвей Ворошин происходил из Городца Нижегородской губернии114. Там был развит пряничный промысел, особое значение в его истории сыграли старообрядцы115. На прямоугольном поле доски – изображение двуглавого орла в круге со скипетром и державой. Снизу – вазон с расходящимися в стороны двумя тюльпанами, сверху – также два тюльпана и изображение царской короны. Свободные места заполнены различными геометрическими и растительными мотивами. Вся композиция обрамляется надписью: «1779 году апреля десятова дня: сия доска рисована рисовал Матвей Ворошин». При безупречном ремесленном мастерстве автора рассматриваемое произведение обнаруживает ясность и четкость композиционных построений. М. Н. Каменская писала: «Заполнение резьбой плоскости доски продумано и выполнено с полным осознанием ритма композиционных приемов и обличает в Ворошине одного из немногих известных нам мастеров XVIII века, мастера, обладающего несомненным художественным чутьем и знанием техники искусства резьбы по дереву»116. Надпись обнаруживает знакомство автора с искусством рукописной книги. Изображения орла и короны придают пряничной доске торжественный, праздничный характер. Е. С. Галуева справедливо указывала: «Почетные доски Городца раскрывают многообразие художественных приемов народных мастеров пряничной резьбы. В оформлении почетных досок выражено стремление к созданию пышных, богатых узоров, отмеченных большой торжественностью и праздничностью»117. Рассматриваемому произведению Матвея Ворошина есть аналогии в собрании ГИМ118.
Исключительную ценность имеет и другая доска119, «хоромная» (другое название таких досок «терематые»). На ней изображены одиннадцатиглавый терем с двумя «луковками» на боковых главах. Терем имеет широкие «окна» и «двери». Его фасад, разделенный на три части «пилястрами», нарядно украшен. В центральном «прясле» — большая розетка, подобно звезде распространяющая в стороны свои лучи. На центральном шпиле – большой двуглавый орел, на двух боковых — фигуры, напоминающие цветы. Свободные места на доске заняты изображениями маленьких звезд. Все изображение обрамляется надписью, не имеющей смыслового значения. В углах ее – розетки. Два ряда зубчиков и один ряд желобков отделяют изображения на доске от гладкого поля. Как и предыдущее произведение, это также отличается торжественным, праздничным, даже ликующим, характером. Считается, что прообразом для изображений на «терематых» досках стало здание Московского Печатного двора. Как правило, доски с «хоромным» сюжетом связываются исследователями с Городцом120.