Дмитрий Михайлович, Дмитрий Володихин
Московское царство. Процессы колонизации XV–XVII вв
Серия «Новейшие исследования по истории России» основана в 2016 г.
© Михайлович Д.М., Володихин Д.М., 2021
© «Центрполиграф», 2021
© Художественное оформление.
Географическое и сакральное в русской истории. Краткое вступление
В XIX веке В.О. Ключевский заметил, что история России – это история страны, которая «колонизируется». Продолжил и развил его идеи такой выдающийся ум, как М.К. Любавский. Однако впоследствии разработка темы, блистательно намеченной Ключевским и Любавским, затормозилась, в XX и XXI столетиях исследователи уделяли ей сравнительно мало внимания[1].
В судьбе России второй половины XV–XVII столетий[2] смешаны в равных пропорциях земля и небо, высокое и низкое, чертеж ученого дьяка, точно передающий линии рек, озер, лесов в недавно разведанных землях, и житие святого инока, первым поселившегося там.
Глядя на карту, нетрудно убедиться, что еще в середине XV века Московская Русь была небольшой, бедной, редко заселенной страной, к началу XVI века из нее выросла великая держава, а на рубеже XVI и XVII столетий она превратилась в государство-гигант. Именно географическая среда коренной «европейской» Руси способствовала тому, что в XVI–XVII веках чрезвычайно быстро были колонизированы Русский Север, Урал и Сибирь.
Этому главным образом и посвящена книга.
Но невидимыми или почти невидимыми для исторической науки оказались не только законы, связывающие природу и общество. Помимо них в зоне игнорирования оказались характеры основных человеческих типов, выросших на национальной почве в исключительно тяжелых, «спартанских» условиях и при первом же заметном облегчении этих условий шагнувших к горизонту с легкостью викингов, когда-то, в эпоху раннего Средневековья, играючи прошедших половину Европы с мечом в руках.
Строй Московского царства поставлен на камне веры, пронизан православием во всех направлениях, от поверхности до дна всех потоков общественного развития. Он без глубокой, до самопожертвования, религиозности не стоит, начинает медленно заваливаться. То, что он наполнен был в течение долгого времени самоощущением Нового Израиля, Третьего Рима, Удела Пречистой, давало ему мобилизующую цель и смысл существования.
Нищий русский «спартанец» дошел до Тихого океана не только потому, что его «выталкивала» природная среда, не обеспечивавшая благополучия, но и потому, что он нес Христову веру народам, ее не знавшим или ее отрицавшим. Во всех его действиях то едва различимо, то ясно и ярко, даже огненно прочитывалась цель: христианизация мира или рехристианизация той его части, которая отошла от Христа.
Россия в XV–XVII столетиях развивалась от народа, который был огромным военным лагерем, русской Спартой, состоящей из благочестивых воинов-христиан, священников и пахарей, к народу, который в силу осознанного стремления к просвещению, не потеряв воинской силы, обрел глубокое христианское самосознание. А потом не выдержал изощренности той изысканно-сложной цивилизации, которую создал, шагнул к прагматизму и. сорвался – превратился в набор простых гранитных глыб, именуемый Российской империей.
Военный и притом православно-благочестивый характер русской монархии того времени объясняет смысл маршрутов, которыми двигалась в своем развитии наша страна на всем протяжении указанного периода. От воинов русской Спарты к воинственным книжникам Третьего Рима, которые не смогли устоять перед соблазном непрекращающейся милитаризации своего государства, сдались мечте о громаде хорошо организованной силы, утратив дух, а без него сила лишилась фундамента.
Глава 1
Россия не Европа и не Азия, а отдельный мир
Россия никогда не была Европой. Россия никогда не была Азией. Россия никогда не являлась итогом смешивания элементов европейского и азиатского государственного строя и жизненного уклада, хотя некоторые из этих элементов она воспринимала как родные. Тем не менее не они были и являются основой России.
Россия была создана Иваном III во второй половине XV столетия на основе россыпи русских княжеств и вечевых республик, православных по вероисповеданию, получивших умеренно самодержавное правление, населенных преимущественно русскими; соответственно, абсолютно преобладали русская культурная традиция и русский язык (вернее, двоение древнерусского и церковнославянского, какими они были при последних Рюриковичах). Что же касается самоидентификации, выработанной интеллектуальной элитой в течение века с лишним (с конца XV до конца XVI столетия), то она жестко связывает Россию прежде всего с Московской и Владимирской Русью; следующий уровень самоидентификации как наследования ведущих цивилизационных признаков – Константинопольская империя (Византия); в какой-то мере Русь домонгольская, Древнекиевская; а также «Ветхий Израиль», которому Россия, наследуя по благодати, одновременно противостоит как Новый или Второй Израиль, и, наконец, в меньшей степени Римская империя, с чьими государями московских Рюриковичей связывает генеалогическая легенда.
Итак, в первую очередь: православие, самодержавие, русское население, русская культура, неразрывная связь с Владимиром и Константинополем.
Еще раз: не Европа, не Азия, а особый мир, ось Евразии, заданная в середине I тысячелетия от Рождества Христова христианской империей ромеев со столицей в Константинополе. В XIII–XV веках эта ось, эта особая цивилизация претерпевает кризис, в ходе которого старый носитель базовых цивилизационных черт проходит через разрушение как политический организм, сохраняет древнюю религиозно-культурную окраску и передает функции православного царства России Ивана III, а также его ближайших преемников.
В XV – первой четверти XVI века кипящая лава заново формирующейся русской государственности, совершенно не похожей по целому ряду признаков на древнюю, домонгольскую Русь, обретает ядро государственной территории; до конца XVI столетия она «застывает» в тех формах, которые отчасти были переданы ей «Вторым Римом», а отчасти возникли на национальной почве. Затем, на протяжении Великой Смуты 1604–1618 годов, Россия проходит через кризис, испытывается на прочность, изживает некоторые архаичные черты, сохранявшиеся с удельных времен, окончательно осознает свой путь и свое предназначение. Со времен царя Федора Ивановича до ранних лет правления Петра I Московское царство, выполняя свою главную, от рождения положенную работу, осваивает и, что гораздо важнее, крестит Сибирь от Иртыша и Тобола до Камчатки.
Крещение Сибири – величайший цивилизационный успех России, ничего более значительного до сих пор ей совершить не удалось. Москва, а вслед за нею Санкт-Петербург как миссионеры оказываются на порядок успешнее Константинополя.
В XVIII–XIX веках Россия проходит через массированную европеизацию. Этот процесс представляет собой своего рода обмен.
России как государству он приносит дополнительную мощь политического строя, рост научно-технических знаний, промышленности. Первую индустриализацию Россия проходит в конце XIX – начале XX века, задолго до сталинских пятилеток. Более «проходимыми» становятся каналы контакта с Западной Европой. Значительная часть русского образованного общества начинает воспринимать свою страну именно как часть Европы, только задержавшуюся в развитии, а потому «второсортную», «догоняющую» – по сравнению с ведущими западноевропейскими державами. С другой стороны, новинки по части организации войска, военного дела, военного производства позволяют стране решить ряд стратегических проблем на западных рубежах и значительно отодвинуть границы.
А вот России как цивилизации европеизационная трансформация наносит урон. То, чем жила допетровская Россия, то, чем она была крепка, ослабляется, размывается. Образованное общество и управляющая элита в очень значительной степени покидают вероисповедное поле православия, а то и вообще какой-либо религиозности. Церковь, подавленная государством, утрачивает административную, экономическую жизнеспособность, подрезается ее общественный авторитет. Русский народ в огромной массе своей живет совсем не той культурой, не теми обычаями и устоями, которые характерны для европеизированной верхушки общества – дворянства, высшего чиновничества, генералитета, двора, интеллигенции. Этот социально-культурный раскол все увеличивается. Понимание того, зачем нужно самодержавие и почему оно представляет собой благо для России, утрачивается. Общество чем дальше, тем больше склонно хихикать над апологетикой единодержавной монархической власти у Карамзина, все менее понимает, в чем смысл и оправдание колоссальных прерогатив государя. Русская старина и, подавно, русская древность воспринимаются в качестве ценности лишь очень небольшой частью интеллектуалитета. Зато революционные модели развития получают с течением времени растущее число адептов: Европа прошла через шквал революций, и, раз Россия – часть Европы, пусть и не лучшего качества, значит, логично ждать или, вернее, готовить революцию и на русской почве.
Революция 1917 года подводит черту под расколом между механически европеизированным государством и органическими основами русской цивилизации. То, что осталось от второго, тотально уничтожается.
Любопытно, что советская власть, мнящая себя величайшим европеизатором, построила свою национальную политику так, что на деле явилась величайшим ориента-лизатором России. В СССР азиатская культура превозносится, поддерживается, проживает свой второй золотой век. «Национальными кадрами» укрепляются аппарат управления, система просвещения, науки, искусства.
После разрушения эфемерной советской державы в начале 1990-х годов Россия развивается как цивилизация, идущая одновременно по двум путям. Один маршрут – либеральный, то есть продолжение вестернизации. Другой – традиционный, возвращающий России значение особого мира, то есть самостоятельной цивилизации. А время от времени страна останавливается и присматривается: не стоит вернуться в советику? Долгое движение одновременно в две стороны (как бы не в три) на перспективу грозит катастрофическим разрывом общества и руинированием страны. Благотворным было бы возвращение к основам, то есть в большей степени не к Российской империи, а к модернизированному Московскому царству.
Но здесь мы уже очень далеко уходим от истории самого Московского царства.
А изначальные различия России и Европы огромны и многообразны.
Магистральное, определяющее отличие России от Европы[3] состоит в том, что наша страна на я очень раннем этапе выработки государственного строя впитала православие. В ее религиозной и культурной жизни католицизм и протестантизм занимают ничтожное место. А конфессия атеизма, погромыхав в советское время, то есть всего лишь несколько десятилетий, уходит сегодня на третий план общественной жизни.
Для эпохи Владимира Святого исторические источники фиксируют попытки миссионерства со стороны западно-христианской церкви на Руси. Однако совершенно очевидно, что «малое» (Фотиево) крещение Руси в IX столетии, а также «большое» (Владимирово) крещение в 80-х годах X века, конечно же, плод миссионерской деятельности Константинопольской империи и в какой-то степени связанной с нею части мира южных славян.
После великого церковного раскола XI столетия католицизм на Руси воспринимался негативно. Степень отрицания постепенно росла. Сильнейшим стимулом к ее наращиванию стали попытки правителей польско-литовского государства «перекрестить» православное население Литовской Руси. Живой витриной католицизма для Московского государства стал поляк, а поляк являлся одновременно одним из главных противников на поле брани. Разумеется, эта вражда опускала железный занавес на западных рубежах Московского царства.
Дополнительными факторами раздражения для Московской Руси стали, во-первых, взятие Константинополя в 1204 году рыцарями-латинянами, учиненный там ими чудовищный разгром, поругание святынь; и, во-вторых, упорное навязывание унии. Крайне отрицательное восприятие самой идеи унии привело в середине XV века, при великом князе Московском Василии II, к тяжелому конфликту со сторонником унии митрополитом Исидором, его бегству из Москвы, а затем к решительному утверждению автокефалии Русской церкви.
Константинополь в глазах русских пал задолго до взятия его турками. Второй Рим осквернился, поскольку на него нашла гибельная порча унии. Ему более нельзя было в духовном смысле подчиняться.
В итоге Россия могла, конечно, принимать на службу специалистов-католиков (инженеров, врачей, литейщиков, печатников, архитекторов, военных), но твердо держала запрет на строительство католических храмов, любые формы католической пропаганды и занятие высоких государственных должностей католиками. Так, королевич Владислав Жигимонтович, призванный на русский престол в 1610 году, в результате не получил царство, поскольку не поменял веру.
Некоторые послабления для католицизма вошли в русскую жизнь очень поздно – в последней четверти XVII столетия. А храмы католикам позволил строить лишь Петр I – в 1690-х годах.
Протестантизм всех деноминаций рассматривался в России как «Люторова злая ересь». Собственные еретики, уклонявшиеся в протестантизм (например, феодосианин Фома), и протестантские проповедники, рвавшиеся наладить «миссию» на русской территории, подлежали казни.
Как ни парадоксально, протестантов в Москве считали, видимо, менее опасными, чем католиков. Им позволялось возводить кирхи в Немецкой слободе, притом не только лютеранам, но и кальвинистам. Очевидно, Москва учитывала отсутствие у протестантов боевой организованности католицизма – единого центра, как папский престол в Риме, ударного отряда, аналогичного иезуитам. Да и столь же агрессивного, упорного противника на международной арене, как католическая Польша, в мире протестантизма не усматривали (даже с учетом затяжного противоборства со Швецией).
Петр I совершил поворот к обвальной, катастрофической европеизации, ориентируясь на союз с протестантскими державами Европы. Но в России XVIII и XIX веков постепенно росло влияние и протестантизма, и католицизма. Правда, с влиянием православия они не могли всерьез соперничать никогда, оставаясь на периферии общественной жизни.
Кардинальное религиозное различие России с Европой продиктовало различия этические и эстетические. «Этика капитализма» в условиях преобладания православия невозможна. В отличие от стран западнохристианской ориентации языком высокой культуры на Руси стала не латынь, а церковнославянский, который был понятен любому грамотному человеку. Это позволяло русской цивилизации быстро освоить колоссальный культурный багаж «Империи теплых морей», прошедший через горнила перевода в южнославянских странах. Архитектура почти не знала готики, развивалась по-своему. Живопись почти не знала светских сюжетов и рационализма, развивалась в высшей степени по-своему.