Павел хорошо помнил эти его безысходные стенания, от того неотступно и крепла ненависть Василия к ним обоим. Но нужны будут доказательства; он не может голословно обвинять отца, поэтому в эту трудную, бессонную ночь, он дал себе клятву, что обязательно найдет их и тот, кто отнял у него мать, заплатит ему сполна. От подобных мыслей кулаки юноши сжимались сами и, уходя глубоко в себя, он каменел и креп душой…
Глава пятая
Наживка
Анна, хоть и не сразу, но обратила внимание на странное поведение повседневных посетителей вечернего заведения. Они все, как ей на первый взгляд показалось, обсуждали одну и ту же тему. Прислушавшись, она поняла, что говорили о большом пожаре, случившемся сегодня около полудня на окраине городка. Все были просто поглощены сплетнями и домыслами, что рождал, сам по себе, редкий и необычный случай, который как гриб из-под земли не вырос; все в заведении знали и погорельца, и его сбитую с ног парализованную супругу. Ей не были знакомы эти люди, а вот их сына кажется видела пару раз, но не помнила, где, знала лишь его имя и знакомы они не были. Ничего, симпатичный и добрый парень, немногим старше ее. О нем тоже не раз заходил разговор, но не в чем худом, приметном для рождения каких бы то ни было кривотолков, он замечен не был. Таким, общепринятым было мнение… Однако случай рождал интерес и оставить его без внимания никак не могли. А потому в ход шла любая новость или даже склока. Преуспевая в делах заведения, Анна, с проворством молодой хозяйки, успевала и угождать, и невольно погружаться во все, что слушала и вещала захмелевшая пивная братия. Из разговоров Анна наконец-то поняла, что Василий Рагозин, которого она не раз видела в компании своего дяди и есть тот самый погорелец. Вот и вчера она застала его почти в дверях своего дома, когда утром уходила на рынок. Получалось, что вся троица, которая восседала за столом ее дяди, были знакомы, а она узнала об этом только сегодня. Значит, если Павел сын Василия, то на пожаре он потерял свою мать. Анне стало очень жаль парня; что теперь в его душе и как он будет дальше с этим жить? Говорили, что и без того очень больная, прикованная к постели женщина, сгорела на пожаре, а он был просто ужасен; даже два соседних дома пострадали и сарай со скотиной сгорел. Шум на всю округу пошел. Урядники да жандармские приставы понаехали – дознаются. «Только ведь парень теперь один с таким отцом остался», – с грустью подумала Анна.
А под вечер, радость хороводом обошла заведение; из дальних северных, промысловых мест, воротился обоз. Наглухо укутанные повозки со скрипом вкатили в купеческий двор. Все тут же ожило и закружилось. Крутояров, во-первых широкими объятиями встретил своего давнего друга Ольховского, которого с великим нетерпением ожидал вот уже несколько дней к ряду. Вынесли шампанское и звоном бокалов под неумолкаемый говор радостных мужиков, отметили возвращение долгожданного обоза. Уставших с дороги обозников Гордей пригласил в трактир и велел угощать всех желающих за счет заведения, пообещав после встречи своего друга, непременно сказать тост в честь прибытия. Счастливые мужики, до страсти изголодавшись и намаявшись с дороги довольно улыбались в бороды, которые отросли за долгую зиму и лохматостью своей ничуть не уступали боярским. Благо и у Анны к приему гостей было все готово. Трактир наполнился говором, суетой и весельем; успевай подноси, да уноси… Кто валился с ног от усталости, а кто млел от счастья возвращения в родные края, от встречи с близкими, от гордого и праведного чувства радости и верно исполненного наказа. После пламенной, теплой речи в адрес обозников Крутояров был горд и пьян вместе с мужиками, и гостями заведения. Сегодня был его день, его праздник и он приглашал всех, кого мог вместить трактир с добрым именем: «У Гордея!»
Довольные угощениями и обещанной барином премией, мужики, громкими возгласами выражали свои восхищения и благодарность в адрес доброго и справедливого хозяина, который поистине заботился о своих работниках, чем вдохновлял и воодушевлял их на хорошую совместную работу. Позже Крутояров оставил их и направился к накрытому в доме столу, где особо чествовал своего давнего друга; Ивана Даниловича, который, как он чувствовал по его веселому настроению, прибыл к нему не с пустыми руками.
Анна суетилась и в доме, и в трактире; и там, и там было шумно. Благо помогала Дарья, дочка хозяина; на удивление, она не гнушалась никакой работы и будучи ровесницей и подружкой Анны, от души старалась ей помочь. На кухне повара и служивые, которых в трактир сам Крутояров определил; трудно молодой девушке в одиночку такое прибыльное заведение тянуть.
За соблюдением правил этикета и ведения застольных разговоров, Гордею все же не терпелось уединиться с Иваном и наконец-то основательно поговорить. Встречались они редко, большей частью общаясь по переписке, а вот сейчас им обоим предстояло начать совместную работу по организации интересной и многое сулившей экспедиции. Уже через пару месяцев, как только подсушит майским теплом тропы, после весенней распутицы, все необходимое к выходу обоза должно быть готово. И они оба уйдут в тайгу на долгое лето, а возможно и осень. Что особо радовало Гордея – так это то, что работая в должности профессора у себя на кафедре в Екатеринбурге, Иван умудрился побывать за зиму в Москве и заручиться должной, и нужной поддержкой, и одобрением со стороны Российского Географического общества, его ведущих специалистов по геологии минералов, крайне заинтересованных в результатах поисков, обследования, изучения, и организации первичных, начальных разработок полезных ископаемых Северного Урала.
Все детали маршрута экспедиции и предполагаемых районов поиска минералов, сопутствующих более тщательному изучению возможных мест залегания желтого металла, предстояло обсудить в ближайшие дни. Материальное обеспечение предстоящих исследований Крутояров брал на себя, полностью опираясь на исследовательский интерес и научные данные какими располагал его друг. О цели и задачах экспедиции знали только двое. Хотя Гордей и доверял своим людям, но лишние разговоры о планах, и формировании обоза желательно было хранить в тайне. Цель его должна будет выглядеть обычно; доставка оборудования и продовольствия старателям – одиночкам. Спирт для Копачей в тайге – дороже золота. Намечалось, от части, за спиртоносов сойти; там этот товар и в обмен на пушнину пойдет, и рыбные запасы к зиме поправит. Хоть всюду и стояли обустроенные, промысловые избы, но на этот раз планировалось идти дальше, на Север; где не хожены тропы и нет своих проводников. Эти сложные вопросы необходимо будет решать по ходу следования.
Ближе к полуночи, когда мягкотелые завсегдатаи и гости уютного заведения начинали понемногу расходиться и однообразные, назойливые просьбы донимали управительницу трактира не столь сильно, Анна с неким ощущением любопытства и тревоги, задумалась над вчерашней, странной встречей трех друзей в ее доме. Один из них был совершенно не знаком и, тем самым вызывал у нее опасения; уж больно шершавым казался он на первый взгляд. Само собой напрашивался вопрос; зачем он сюда явился и в чем его интерес к Сидору? Какова, в их дружеских, давних отношениях, роль Василия, чужого им человека?
И вот сегодня этот тип был здесь, в заведении, среди таежников Крутоярова, что он здесь ищет? Внешне совсем не походило на то, что он был хоть с кем-то более или менее знаком. И лишь один из обозников, как ей показалось, признал в нем своего дружка; уж больно долго длилось их общение. Все-то он шнырял от стола к стойке, ввязывался неожиданно в разговоры и щедро пытался угодить. Изрядно подпившие, разгулявшиеся на радостях возвращения, мужики то и дело смеялись над шутками и уместным остроумием новичка, ничуть не сомневаясь в его искренности и простоте, откровенно принимая за своего. «Знакомства заводит, – подумала Анна, – ведь они его знать не знают; выходит не завсегдатай он здесь. Зачем ему это?»
Среди вчерашних друзей дяди Сидора был и Василий Рагозин. Но это было утром, размышляла Анна, а около полудня она ушла в трактир; Крутояров особо попросил ее накрыть вечерний стол в честь встречи друга. Ведь если прибудет обоз, то и трактир до утра вряд ли закроется. Необходимо было подготовиться к приему гостей.
Неужели все трое как-то причастны к сегодняшнему происшествию, ведь она слышала, хоть и случайно, как новоявленный гость подбивал Сидора на какое-то тайное, как ей показалось, дело. С чем это было связано, Анна не знала, а потом случился пожар, о котором в заведении так много говорили: «Случайность или умышленный поджог? – задавала она себе вопрос. – Хотя это совсем не факт, за руку злоумышленника никто не ловил. Ведь если предположить, что Павла не было дома; он кажется, где-то учится, то-ли в гимназии, то-ли в ремесленном, то в доме оставалась лишь больная женщина. Что же могло произойти? А если предположить поджог, то кому нужна была ее смерть и почему с ней обошлись так жестоко? Где же был ее сын?» – Анне от чего-то, вдруг, хотелось думать об этом, наверняка чувствующем себя одиноко, парне.
Появившаяся неотложная работа прервала ее размышления. Последние ночные гости, большей частью обозники, уставшие с дороги и уже совершенно не способные держаться на ногах, начинали расходиться, а кого-то просто необходимо было устроить на ночлег, благо место в усадьбе имелось, и управляющий, не возражал.
Высветила кумачом багряная зорька, день сулил быть теплым и ясным; шла весна…
Управившись с тяжелой работой, после бурной и суетной ночи, Анна спешила домой, быстро шагая мимо спящих угрюмых изб, по узким и безлюдным проулкам, стремясь поскорее добраться до постели и предаться долгому сну, сулящему благостное успокоение. Однако назойливые думы все возвращали ее к вчерашнему, нашумевшему случаю. Ей, как никогда, хотелось знать правду и, от чего-то, никак не шел из головы тот незнакомый ей юноша, которого судьба так безжалостно обделила, лишив материнского участия и любви. Такой отец, каким она знала Василия, никак не способен будет удержать семью от распада, хотя может быть она и не права. Совсем не нравилось, что в ее доме странным образом появился чужой человек, что случился весь этот странный и подозрительный пожар, что дядя Сидор, до этого живший себе спокойно под ее строгим приглядом, вдруг попросил уйти, чтобы не слушать или не слышать их тайные и пьяные разговоры. Для чего явился этот странный гость вечером в трактир? Что-то несомненно объединяло эту троицу. Многого Анна пока не знала, однако тревожное чувство стойко завладело ею. И потом, что было известно о дяде, размышляла она, ускоряя шаги; да почти ничего. Она знала лишь то, что он неожиданно явился от куда-то из Самары. Отец при жизни мало рассказывал о своем брате, а мать, знавшая многое из его прошлого, так и не нашла времени перемолвиться с дочерью о родственнике, а сама Анна, в то время, совсем не питала к этому интерес. А вот теперь решила присмотреться и к Сидору, и к гостям ее дома.
Трезвел обеспокоенный Василий быстро; так же, как и в лесу темнело. Окутала незадачливого беглеца прохлада вперемешку со стойким ознобом похмелья. Лихорадило и трясло при любом неверном движении. Не нравилась ему ночь; тьма кромешная, ни зги не видно; ни спичек тебе, ни факела. Не готов он был к такому обороту, да и отвык уж по лесам бродить, как в молодые годы. Не самое лучшее время, в бега пускаться, не его потреба, это испуг загнал. Сейчас торопливые ноги несли его к людям; туда, где тепло, уют и свет: «Только вот куда идти? – задавался он вопросом. – Оставалось одно; к Сидору, больше некуда. Голова шумела и было, от чего. Шершень, конечно, спросит за такой фортель; ведь он по-тихому велел, как никак общее дело наметили. А тут этот пожар, будь он не ладен. Выходит, теперь на него все повесят; и пожар и Варьку упертую, а это много… Нет уж! – соображал устало Василий. – Я вам так вот, запросто, в руки не дамся. Уходить надо на Погорелый хутор, туда не сунутся».
Заморосил, ускоряясь мелкий, противный дождь. Принялся смывать с лица и рук Василия тяжелое бремя недоброго дня. В струях небесной, чистой воды тонул его сегодняшний грех, мутными струями стекая к ногам, грех безучастного бегства от семьи, людей и совести, которая шагала за ним по пятам и он, то и дело, слышал за взмыленной спиной ее торопливую, след в след идущую, поступь… «Ничего, отсижусь и вернусь, только вот без ружья в лесу никак не обойтись. Нет, надо к Сидору, он поможет, выручит. Заодно и с Шершнем перетолковать; ему я ничем не обязан и не должен, а посоветует, чего или отмажет, то и расклад другой. Если нет, то и ждать ему от меня нечего… В покое пусть оставит… К Сидору надо, выпить надо, успокоиться… Вон уж и огни замаячили». Василий устремился к огням, в лесу уж больно тоскливо стало, да и продрог до жути.
Шершень надолго в трактире не остался; решил особо себя не светить, как появился неожиданно, так незаметно и ушел. Совсем не случайно встретил дружка; еще по старым Самарским делам. Бывает же такое; Шершень почти не верил и никогда, в прошлом, не полагался на такого рода удачи, однако сейчас Авдей мог пригодиться и упустить возможности войти с ним в тесный контакт, он не мог. Просил его лишь об одном; при случае замолвить за него доброе словцо; мужикам ли, обозникам или самому барину… Что есть, мол на примете один добрый человек, мыкает без дела, с работой просил помочь. Из пришлых, а на ноги встать хочется. По таежным делам бывалый, как и всяк мужик и, что серьезно к жизни относится. Авдей кивнул глазами, а Шершень уже знал; этот сделает…
Войдя в дом приятеля, Шершень был не мало удивлен, вновь увидеть за столом все того же Василия.
– Ты чего здесь? Договорились же на завтра, я не собираюсь опять падать за стол, отдохнуть хочу.
Василий хмурым взглядом обвел недовольного знакомца.
– Я не к тебе зашел, а вон, к Сидору и не спрашиваю; чего ты здесь забыл? Если жить определился, то это зря; тебе завтра же Анька прогонные выпишет, а заодно и дядьку попросит, я девку знаю. Ее это дом, и ты здесь никому не указ.
– Проходи, садись, – подсуетился Сидор, – ну чего вы опять за старое, шкуру делить, поладили уж вроде, что предъявлять-то? По нужде Василий зашел; слышал в трактире небось про пожар, или не в толк тебе, что это его дом погорел. Идти ему некуда, вот и заглянул, посоветоваться, стало быть, что да как…
– Ну и что теперь? Шуму вон на весь город. Уговор был тихо сидеть и ждать. Поди хвосты за тобой, или сам поджог? – Василий стерпел, нервно глядя на приятеля, – Тогда собирайся и проваливай, а то все дело загубишь, – Зло сверкнул черными, недобрыми глазами Шершень.
Василий хмыкнул, обращаясь к Сидору:
– Ружье с патронами дай, и я уйду; дома у меня нет, а в тайге без ствола никак. Чего тут бодягу водить.
– Ну что ты, Василий, не кипишуй, на ночь в лес, не гоже это. Друга я всегда приютить смогу. Давайте спокойно перетолкуем, а там и решим, чего делать. Сегодня Анька вон, на всю ночь у купца, а завтра с утра и пойдешь, коли нужда.
Шершень шумно прошел к столу и сел напротив Василия. Молчание затянулось. Сидор, боясь недоразумений, с тревогой уставился на взволнованных обоюдным недоверием приятелей.
– Хочу послушать твою правду. Говори… – холодно заявил Шершень. – А ты, Сидор накрой, если уж делового разговора не миновать. Ночь она правду скажет, темни не темни…
Василий, немного успокоившись, ничуть не возражал против откровенного разговора, но со своим пока не спешил; пусть новоявленный козыри раскинет.
– Ты мне одно скажи, без этих твоих пантов; за каким хреном ты сюда явился? Не сидеть же тараканом за печкой у Сидора, а то все ходишь кругами, вынюхиваешь.