– Вальтер, перестань! – одёрнула мужа Сельвина. – Не забывай, что мы в общественном месте. Мало ли кто нас может услышать. Не кричи, пожалуйста!
Сельвина была полностью согласна с мужем по поводу того, что сейчас они действительно находились в плачевной ситуации. Требовать какие-то справки у кассиров они не могли, обращаться к начальнику вокзала – и подавно. Сельвина и Вальтер Веласко – всего лишь сотрудники ОБА на пенсии, без нужных корочек, без былой агентуры. Нули без палочки. Однако, в отличие от своего мужа, Сельвина предпочитала не ворчать об этом с утра до вечера, а думать над тем, как сложившуюся проблему ловко обойти.
И она придумала. Для того чтобы вытащить из собак определённые данные, совсем необязательно тыкать им в носы своими корками с министерскими печатями! Это, как правило, наоборот, только отталкивает разрабатываемых псов и собак, отчего те в итоге замыкаются и идут на контакт довольно неохотно. Вальтер сказал, что они старые, списанные со службы собаки? Ну и замечательно! Почему бы не сыграть в старых, выживших из ума пенсионеров, которые по каким-то причинам ищут некоего ротвейлера по имени Хуан Рамирес? Осталось только придумать адекватную причину, которая не вызовет подозрений.
– Пойдём поедим, Вальтер, – предложила вдруг сеньора Веласко.
– Поедим? – опешил вельш-корги.
– Да, – коротко ответила Сельвина и потянула мужа в сторону кафе быстрой еды.
Кафе оказалось низшей пробы, с липкими столами, за которыми стояли представители рабочего класса с пластиковыми стаканами пива и отвратно пахнущей едой в лапах. Однако, в отличие от аналогичного вокзала Коститусьон, что находился в Буэнос-Айресе, супруги Веласко не наткнулись здесь на мерзотных люмпенов, попрошаек и прочих представителей маргинальной среды. В Озее вокзал по большей части населяли рабочие псы – не совсем опрятные, не совсем трезвые, но с пока что ясным сознанием и пока ещё чёткими целями в жизни. Скорее всего, это те самые жители Аргентины, которые ежедневно ездили в столицу Российской Автономии на заработки. К ним Сельвина относилась куда уважительней.
– Приятного аппетита! – язвительно произнёс Вальтер. – Настраиваешься на нужный лад? Хочешь слиться с толпой и начать думать так же, как и она?
– Конечно, – кивнула Сельвина, откусывая добрый кусок чорипана, который, к её удивлению, оказался весьма вкусным, несмотря на сомнительный аромат. – Тебе бы тоже не помешало.
– Что ты задумала? – прямо спросил Веласко.
Его жена терпеть не могла фастфуд. Судя по тому, как в этот момент она уплетала за обе щеки ужасно пахнущий чорипан, стоя за липким столом вокзального кафе, Вальтер решил, что жена придумала себе какую-то роль и пытается в неё «въехать».
– Наш сын, Вальтер, – убито ответила ему Сельвина, и в глазах у неё проявились слёзы. – Мы же взяли его в щенячьем доме, помнишь?
– Продолжай, – кивнул Веласко.
– Вот он, неужели ты его не узнаёшь, дорогой? – Смахнув слёзы, застывшие в её глазах, сеньора Веласко потянулась за сумочкой, из которой достала фотографию Федерико Торреса. На ней ротвейлер, по всей видимости, находившийся в отпуске, стоял на фоне делового квартала центра Пермякии с сумкой через плечо и широко улыбался.
– Грубо, – проговорил Вальтер. – Ты думаешь, что в эту чушь хоть кто-то поверит?
– Больше мне ничего в голову не приходит.
– Машина далеко, – заметил вельш-корги. – Если нас с тобой вдруг заподозрят в том, что мы, не являясь собаками из полиции, интересуемся каким-то псом, то бежать нам далеко. Тем более в городе сейчас наши старые друзья из Буэнос-Айреса. Нас могут узнать или, что ещё хуже, следить за нами. Мы не успеем добежать не то чтобы до парковки – мы до дверей добежать не успеем.
– Далеко, – убито согласилась Сельвина. – Но нам всё равно надо попробовать, я другого выхода не вижу. Время идёт, Вальтер, а мы не показали ни одного достойного результата. Нужно действовать. Настрой меня, пожалуйста.
Вальтер, помедлив, кивнул и принялся за дело. Сельвина должна выглядеть убитой, а в глазах должно быть отчаяние. Для того чтобы жена успешно вошла в роль, нужно было прямо здесь и сейчас, стоя за липким столиком грязной вокзальной кафешки, быстро вспомнить все самые печальные эпизоды их жизни. Вальтеру, для того чтобы словить это состояние, нужен был алкоголь. Сельвине же, ввиду того, что она была женщиной, да ещё и пожилой, «усилитель вкуса» не требовался. Ей требовался лишь диалог, а все сентиментальные чувства от произнесённых в этом диалоге слов через некоторое время появятся сами собой.
Эффект наконец-то был достигнут, и спустя четверть часа супруги Веласко отправились в сторону касс вокзала, вооружившись легендой, что после разрушения гостиницы «Виктория» они потеряли связь со своим единственным сыном, приёмным ротвейлером.
Жалобно ссутулившись, сдавленным голосом Сельвина начала опрос кассиров. Вальтер с опустошённым растерянным взглядом сопровождал её по левую лапу и заботливо придерживал жену за локоть. Спектакль сработал. Сельвина прекрасно вжилась в роль матери, находящейся в отчаянии. Она ни разу не переиграла и не перегнула палку. Поэтому ни один из кассиров не высказал ей своего недовольства. Наоборот, они внимательно слушали Сельвину, проникались её словами и всеми силами пытались помочь этой несчастной пожилой вельш-корги и её мужу.
Легенда, которую наспех сложила сеньора Веласко в своей голове, не была новой. Когда-то она точно так же воспользовалась ею, благодаря чему из казино, в котором покойная Мариса Митчелморе так любила проигрывать деньги мужа, были обнаружены тянущиеся следы сибирского хаски.
Сейчас легенда вновь работала Сельвине на лапу: очередь сочувствующе кивала, а кассиры АЖД с маской скорби и сожаления на мордах искренне пытались вспомнить ротвейлера с фотографии, некоторые даже советовались со своими коллегами через окошки. Веласко ощутил гордость за жену. Выбери она другой повод для разговора с кассирами – те наверняка по-хамски развернули бы их в сторону выхода, ссылаясь на инструкции, в которых чётко прописан запрет давать какие-либо справки частным псам. Но Сельвина решила приклеить к своей легенде страшный террористический акт, по-настоящему шокировавший население города, отчего лёд в сердцах растаял даже внутри злобных и вечно чем-то недовольных обитателей вокзальных касс.
– Был он здесь в субботу, – твёрдо заявили им в кассе под номером 26.
Вальтер почувствовал лёгкое головокружение. Неужели они попали в цель? Только бы не сорвалось…
– Был? – абсолютно честно и радостно расцвела Сельвина. – Дорогой, он жив! Наш с тобой Хуан жив…
– Святой Христофор! – Вальтер положил лапу на сердце и обратился к кассиру. – Вы в этом уверены? Это он?
– Да, – кивнула кассир АЖД, – я ещё тогда смотрела на него и думала, как же он похож на нашего прокурора…
«Главу Следственного комитета», – мысленно поправила её Сельвина.
Впрочем, какая разница? Эта собака в кассе вообще не обязана разбираться в должностях и званиях органов внутренних дел Российской Автономии. Шериф, прокурор, полицейский – вот и все её познания. Фигура Федерико Торреса вполне вписывалась в рамки «прокурора», хоть на той должности вообще всегда сидел совершенно иной пёс.
– … я друга похоронила после «Виктории». И прокурора нашего запомнила на церемонии. Когда ваш сын билет у меня покупал, я думала, почему прокурор Озея не на машине едет, а таким дешёвым способом… Не переживайте, ваш сын живой. Вы его найдёте, обязательно…
– А куда же он поехал в итоге? – не унималась Сельвина. – Живой, здоровый. А трубку так и не берёт…
– Оллавария, – без тени сомнения ответила кассир и кивнула на приклеенную пригородную схему справа. – У нас на направлении особо выбора нет. Либо Гольденрой, либо Домингос, либо Оллавария. Ну, и экспрессы до Буэнос-Айреса. Остальные варианты только «дальними» поездами, а это уже через другие кассы.
– Вы нас так выручили, боже! – Сельвина всплеснула лапами.
– Два билета до Оллаварии? – догадалась сотрудница АЖД, поправляя фирменный галстук.
– Да, будьте так добры, – кивнул Вальтер и полез за бумажником.
– Ближайший поезд через час, – подсказала кассирша и улыбнулась, протягивая супругам вельш-корги два билета.
– Спасибо. – Сельвина, забирая билеты, заплакала. – Я даже не знаю, как вас отблагодарить…
– Счастливого пути, – дежурно улыбнулась кассир и обратила взгляд к псам, стоящим в очереди позади супругов Веласко, тем самым показывая, что разговор пришёл к логическому завершению.
Вальтер чувствовал, как его распирает от счастья. Они сделали это! Вдвоём с Сельвиной. Они – псы, которых этот дурак Фейдж послал на самый бесперспективный, казалось бы, объект разработки, – взяли след! Причём куда быстрее, чем этот высокомерный спаниель. Вальтер Веласко почти физически ощущал, как размазал этого самоуверенного и неквалифицированного «следака» прямо по асфальту.
Сельвина тоже заметно повеселела, однако слегка задумчивый взгляд не желал сходить с её морды.
– Дорогая, ты в чём-то не уверена? – спросил Веласко, когда они вернулись в машину.
– Не знаю, Вальтер, – покачала головой Сельвина, не сводя глаз с движущихся строительных кранов, отстраивающих вокзал.
– Тебе не понравилась эта кассирша? Думаешь, она нарочно нам рассказала всё это?
– Возможно. – Сеньора Веласко постучала когтем себе по нижним резцам. – Но интуиция подсказывает, что это не так. Думаю, с ней всё хорошо. Она сказала правду. Только, возможно, что Торрес в итоге мог уехать совсем не в Оллаварию…
– Ты хочешь сказать, что он мог купить билеты в разных кассах в разные города?
Вальтер ужаснулся. Вполне вероятно, что «главный следак» Российской Автономии таким образом мог ловко замести следы. Теперь, значит, нужно возвращаться обратно в кассовый зал и опросить оставшихся двух кассиров? Только этого не хватало! Повторный спектакль с поиском пропавшего приёмного сына не сработает, в этом Вальтер был уверен. Оставалась надежда, что в эти две кассы Торрес не обращался. Вальтер задумался.
– Не совсем, – покачала головой Сельвина. – Касс всего двадцать восемь. Мы проверили первые двадцать шесть. Он мог купить второй билет только в оставшихся двух.
– Не мог, – отрезал Вальтер и расслабился. – Они стоят вплотную к той, в которой только что были мы. Пытаясь замести следы, он не стал бы покупать второй билет прямо в соседней кассе. Это было бы странным. А странности у нас в собачьем обществе привыкли замечать, сама знаешь. Он не мог так рисковать.
– Может, Торрес купил второй билет, когда наша с тобой кассирша ушла на обед?
– Ты совсем уже дурака из меня не делай, дорогая, – Веласко довольно улыбнулся, – я пробежался глазами по режиму работы. Кассы с двадцать пятой по двадцать восьмую уходят на обед одновременно.
– Убедил, – проговорила Сельвина, продолжая наблюдать за строительными кранами.
Вальтер ничего не ответил, выжидая, когда жена выйдет из своего логического транса. Он положил лапы на руль и уставился на силуэты небоскрёбов делового квартала Озей-Сити, призрачно проявлявшиеся вдалеке сквозь облачное небо.
– Дорогой, в городе три вокзала, – заговорила вдруг Сельвина, резко повернувшись к мужу.
– Ты серьёзно?
– Он был на всех трёх вокзалах Озея и купил три билета. Я уверена! – Сельвина хлопнула лапами по передней панели, выдохнула и, наконец-то расслабившись, улыбнулась. – Сейчас едем на Сальвадор, а потом на Оссиденталь.
Осколки прошлого
Тузик оказался совершенно прав. Александра Беррингтон из газеты British Times и в самом деле оказалась Александрой Касаткиной. Той самой колли, с которой Тузик когда-то учился в школе и к которой он был ох как неравнодушен.
Питер Франциско не подвёл его, и вот сейчас, когда с момента окончания пресс-конференции прошло почти два часа, они сидели с Александрой Беррингтон вдвоём, в закрытой ложе одного из ресторанов сети Армона Афонсо. Здесь Тузик был уверен, что их ужин и все произнесённые за столом слова не станут наутро известны всему собачьему миру.
– Ты давно в Озее? – спросил Тузейло, делая глоток игристого вина.
– Уже неделю. – Сашка подняла на него свои красивые карие глаза. – Редакция отправила меня сюда сразу после того, как взорвался отель с заложниками. Сейчас у меня ощущение, что я здесь надолго.
Она ловко стрельнула своими красивыми глазами в Тузейло. Он не без интереса наблюдал за Сашкой. За эти пять лет, что они не виделись, она, конечно же, повзрослела. Может быть, даже и несколько постарела, однако это не делало её менее привлекательной. Да, она стала старше, появилась английская сухость во внешности, но при всём этом Алескандра Касаткина, а ныне – Беррингтон, могла дать фору любой всемирно известной актрисе. Так же, как и признанные экранные дивы, она обладала красивой уложенной шёрсткой, ослепительной улыбкой, а также отменным вкусом в одежде. Этим она была не похожа на остальных собачек из Туманного Альбиона, с которыми Тузику приходилось пересекаться в жизни. В последнее время собачки в Европе всё больше склонялись в сторону удобной одежды и отсутствию макияжа как такового. В итоге всё переходило порой в откровенное неряшество, которое Тузика в европейских собачках отталкивало. Сашка была всё-таки русской иммигранткой, пусть и из богатой семьи, но всё же с рояльским воспитанием в голове, отчего посредственно относиться к своей внешности для неё было чем-то сродни безумию.
Тузик вновь ощутил, что поплыл. Но не так, как в случае со служанкой Мартой. По-другому. Сейчас он, по крайней мере, не ощущал себя полным моральным уродом, который даже права не имеет глупо млеть при виде собачки. С Сашкой его связывала давняя детская влюблённость, которой тогда было не суждено перерасти во что-то более серьёзное и взрослое. После того, как Касаткина уехала учиться в Лондон, Тузик настойчиво пытался вбить себе в голову, что его чувства к этой колли прошли. Он успешно окончил Университет и благополучно отбыл за океан. После этого в его жизнь периодически врывались самые разные собаки, сейчас Тузик бы даже не вспомнил, как звали больше половины из них. Даже тогда он не особо утруждал себя запоминанием их имён. Собаки в его жизни менялись, а любимый образ Сашки пусть и растворялся в памяти, но не так быстро, как хотелось бы. Этот образ мешал Тузейло, которому невольно приходилось сравнивать очередную пассию со своей школьной любовью.
В декабре 2001-го всё изменилось: именно тогда Тузик впервые встретился с Анитой. Тузейло влюбился во второй раз за свою жизнь. И в отличие от первого раза, влюблённость эта сумела перерасти в более серьёзные осознанные рамки. Благодаря Аните столь любимый и желанный доселе образ колли выветрился из его головы ещё до Нового года. Всего за пару недель.
Тузик, конечно же, не страдал провалами в памяти и поэтому прекрасно помнил Александру Касаткину, с которой учился в школе и от которой был без ума почти все годы обучения. Но никаких былых чувств к ней Тузейло, увы, уже не испытывал.
– Ты замужем? – спросил он вдруг у колли.
Взгляд её на миг переменился, и Тузику на мгновение даже показалось, что по её глазам пробежала тень.
– Была.
– Развелись?
– Нет, я вдова, – просто ответила Сашка и отпила вина.
Тузик узнал в этом жесте себя. Каждый раз, когда кто-то начинал разговор об Аните, он чувствовал, как у него спирало в зобу. Тузик с детства обладал неприятной слабостью, заключавшейся в абсолютном неумении беззвучно сглатывать при собеседнике. В такие мгновения Тузейло несказанно радовался, если рядом удачно находился какой-нибудь сосуд с жидкостью, выпив которую, он мог спокойно продолжать разговор в прежнем тоне.