– Я плачу твои кредиты, ты забыла?
Любаня смущённо потупилась. Похоже, и правда забыла.
– Слушай, а этот твой мужик… – вдруг встрепенулась она, – давай его поищем в соцсетях?
– Давай, – я готова была расцеловать Любаню в обе щёки. Иногда она умела генерировать отличные идеи.
– Как его зовут?
– Егор.
– А фамилия?
– Не знаю… – мне как-то не пришло в голову спрашивать фамилию Егора.
– Ну ты даёшь, сестрёнка, – восхитилась она, – переспала с мужиком и даже не знаешь, как его зовут.
Я вышла в кухню. Прислонилась лбом к окну, глядя в серый летний сумрак. Из уст младшей сестры всё звучало совсем иначе. Это действительно на меня непохоже. В нашей семье легкомыслием отличалась только Любаня. Я же была аллегорией здравомыслия и рассудительности.
До вчерашнего дня…
– Ладно, не парься, – сестрица ворвалась в кухню, размахивая своим смартфоном, – давай поищем твоего Егора. По фотке хоть узнаешь?
– Узнаю, – я улыбнулась. Конечно, узнаю.
Через полчаса радости у меня поубавилось, а через час она и вовсе рассеялась. В социальных сетях оказалось несколько миллионов Егоров и ни одного, похожего на моего.
– Сегодня у тебя заночую, электрички уже не ходят, – когда сестрица начала зевать, я бросила взгляд на часы.
Ой, как поздно.
– Пора спать, мне утром на работу.
Но ещё долго лежала без сна, слушая, как рядом сопит Любаня. Я думала о Егоре, вспоминала наше недолгое знакомство и не могла поверить, что всё вот так закончится.
Ничего, с первой же зарплаты куплю телефон, даже если мне придётся завтракать, обедать и ужинать исключительно макаронами с солью.
Через три дня я улетела в Нью-Йорк, оставив свою съёмную квартиру младшей сестре. У неё не было денег, чтобы проплачивать дальше, но до конца месяца сестрёнка сможет пожить самостоятельно. Пусть наши приёмные родители немного отдохнут. Любаня иногда может быть сложным человеком.
Нью-Йорк тоже встретил меня проливным дождём, и я решила, что это хороший знак. Мы обязательно встретимся с Егором. Ведь это любовь, та самая, что одна на миллион. Она не может испариться бесследно.
Новый гаджет я купила спустя две недели. И, если честно, ожидала, что, когда включу его, тут же посыпятся эсэмэски. Но телефон молчал. Сим-карта была девственно чиста.
Но я не отчаивалась.
Каждый вечер прочёсывала соцсети: «Фейсбук» «Вконтакте», «Инстаграм», даже «Одноклассники». Я тоже везде зарегистрировалась, разместила свою последнюю фотографию и ждала, что вот-вот пиликнет сообщение.
Несколько вечеров спустя заметила, что все лица сливаются в одно, и я уже не была на сто процентов уверена, что этот мужчина не может быть моим Егором, или вот этот…
Спустя ещё две недели бесплодных поисков я сдалась. Но где-то в глубине души всё равно продолжала надеяться. Не выпускала телефон из рук, даже когда ходила в ванную. Ложась спать, клала его под подушку, чтобы ответить, если вдруг Егор позвонит.
А потом поняла: он не позвонит.
С меня как будто сняли шоры, и я увидела ситуацию, как она есть. Мужчина в командировке развлёкся с неопытной девушкой. Все получили удовольствие. А дальше – ничего не будет. Егор же не обещал мне долго и счастливо. Он вообще ничего мне не обещал.
Не знаю, как я не умерла тогда. Сердце то вдруг замирало, то начинало колотиться как заполошное. Я задыхалась. Бросилась открывать окно, забыв, что здесь они устроены по-другому. Сходу не сумела разобраться, поэтому уселась на подоконнике, обхватила руками колени и разрыдалась.
Какая же я дура.
А в шесть утра поднялась, приняла душ, наложила дневной макияж, чтобы скрыть следы слёз и бессонной ночи, и отправилась на работу. Это всё ерунда, от разбитого сердца не умирают. Сделала вывод и будешь жить дальше.
И ещё много всяких попыток подбодрить себя.
Не скажу, что это помогало. В первое время мне было очень плохо. Но я нашла утешение в работе.
Здесь всё было иначе. Раньше я считала, что Нью-Йорк похож на Питер, но теперь поняла, как ошибалась. И мне это нравилось, заставляло отвлекаться от печальных мыслей.
И только, когда шёл дождь, я вспоминала…
К счастью, работы было много. Пару раз я задерживалась в офисе за полночь. Не ожидала, но руководство оценило моё рвение. После окончания стажировки мне предложили остаться.
Дома у меня был только один родной человек – сестра. И я позвонила ей.
– Ты что, сумасшедшая? – вскинулась она на моё желание вернуться домой. – В Америке ты столько зарабатываешь. Да ты мои кредиты за пару месяцев выплатишь. И я ещё смогу квартиру снять…
– Опять с Геной поругалась? – поняла я.
– Он просто невыносим! – я даже видела, как она надулась.
С Геной, нашим сводным братом, то есть родным сыном наших приёмных родителей Любаня всегда цапалась. Думаю, он был в неё тайно влюблён, но не выдерживал напора и отчаянно огрызался.
Гене – семнадцать. Он на год младше Любани, и она его дразнит «малы́м».
– Нам нужны эти деньги, – сестра сменила интонацию, она стала просительно-уговаривающей.
Но я и так знала, Любаня права. Нам нужны эти деньги. Любе нужно оплачивать учёбу, одеваться, на что-то жить. Она совсем юная девушка, и у неё всё ещё впереди. А моя задача – обеспечить ей будущее.
– Ты права, – согласилась, – я останусь. А если захочешь прилететь ко мне на каникулах, оформлю тебе визу.
Мне нравилось это решение. Мне нравилось работать, считать цифры, выискивать ошибки. Приходилось сосредотачиваться, и времени на посторонние мысли не оставалось.
А ещё мне нравилось моё вынужденное одиночество. За четыре года я так особо ни с кем и не сблизилась. С женщинами моего возраста мы были слишком разными. Они хотели развлекаться в свободное время, ходить в клубы, знакомиться с мужчинами. Меня же от подобных предложений брала оторопь, и я предпочитала погружаться в работу.
Вот только каждый раз, когда шёл дождь, я вспоминала и ничего не могла с собой поделать.
Телефонный звонок застал меня врасплох. Я вздрогнула от приподнявшей голову слабой, почти призрачной, но надежды. Тут же встряхнулась, заставив себя мыслить рационально.
Я уже давно не мечтала, что Егор мне позвонит. Я знала, что этого не случится. Затолкала надежду обратно в тяжёлый кованый сундук, закрыла крышку, накинула на петли железный замок, провернула ключ и выбросила в Атлантический океан.
Этот ритуал я мысленно проделывала тысячи раз. Он был отточен до мелочей. Но каждый раз, когда звонил телефон, всё повторялось заново.
Это была сестра.
– Люб, что случилось? – в рабочее время Любаня могла мне звонить только в одном случае – у неё серьёзные проблемы.
И она подтвердила, всхлипывая в трубку:
– Вера, ты нужна мне. Возвращайся.
Глава 3
Сначала был удар. Жуткий грохот, треск сминавшегося металла и раскалывавшегося пластика.
Потом был полёт. Моя голова мотылялась из стороны в сторону, а руки и ноги подскакивали вверх и вниз, как у марионетки на верёвочках.
Это было хуже, чем на американских горках. Потому что на горках страшно как бы понарошку, и там не бывает боли. Сейчас же мною владел самый настоящий ужас, и было очень больно от сотрясений и ударов, когда машина переворачивалась.
Хотя об этом я узнала позже, в больнице, когда медсёстры шёпотом произносили слово «авария».
Тогда мне было просто страшно. Я не понимала, что происходит, и почему так темно. А потом открыла глаза и поняла, что просто зажмурилась от страха.
Я висела вниз головой. Передо мной было искореженное лобовое стекло, а внизу – осколки, раскрытая мамина сумочка с вывалившимся содержимым. И ещё руки. Окровавленные. Раскинутые в стороны.
– Мама… – позвала я и почувствовала во рту вкус крови, потому что прикусила язык, когда машина кувыркалась в полёте.
Рядом раздался стон. Снизу.
– Мама… – это молчание было очень страшным. И я продолжала звать, повторяя самое важное слово на все лады.
– Помолчи… – раздался снизу скрипучий голос. Он был совсем не похож на мамин, нежный и ласковый. Но я послушалась.
Со стоном она приподнялась на локтях и огляделась. Вниз головой было не так страшно смотреть на её разбитое окровавленное лицо. И я смотрела.
Резко запахло бензином. Я увидела, как изменилось мамино лицо. Снова застонав, она поползла ко мне. Прямо по битому стеклу.
Щёлкнул замок ремня безопасности, и я кулем полетела вниз. Больно ударилась головой и плечом, но плакать не стала. Почему-то казалось, что сейчас не нужно плакать.
– Вылезай из машины, отойди на сто шагов и не оглядывайся, – велела мама тем же скрипучим голосом.
Я немедленно повиновалась, хотя раньше не преминула бы спросить, почему именно сто? Нельзя ли девяносто девять? Или сто один?
Я слышала, как мама за спиной зовёт Любаню тем же скрипучим незнакомым голосом. Но теперь в него добавилось беспокойства. Мне даже казалось, там появился страх.
Я ползком выбралась из машины, через окно. Никогда раньше я не вылезала из окна, но сейчас вряд ли заметила это, потому что прислушивалась к тому, что происходит позади, но слышала только мамино бормотание, какое-то потрескивание и шорох своих шагов по траве.
Шаги я считала:
– Один, два, три… тридцать четыре… – сзади громыхнуло, в спину дохнуло теплом, и я обернулась.
Машина была объята пламенем, а мама лежала, накрывая что-то собой, и тоже горела.
– Мама, мамочка! – объятая ужасом, забыла о приказе идти и не оглядываться. Вереща, я бросилась назад.
Мама уже перевернулась на спину и каталась по ещё влажной после недавнего дождя траве. Рядом с ней лежала Любаня и не шевелилась.
Уже потом я поняла, что мама спасла её, накрыла своим телом, когда машина взорвалась.
А тогда просто стояла и смотрела. По щекам катились слёзы, смешиваясь с кровью из ссадины. И я даже забывала их вытирать.
– Помоги мне, – велела мама, перестав кататься по траве. От неё шёл пар, и это всё казалось каким-то ненастоящим. Как кошмарный сон. – Вера! Помоги!
Я встрепенулась от окрика и опустилась рядом на колени. Вдвоём мы потащили Любаню подальше от горящей машины, пока мама не выбилась из сил. Она вдруг скривилась, коснулась живота ладонью, а когда подняла пальцы, они блестели от крови. Это был красивый красный цвет, но очень жуткий.
Мама опустилась на траву, легла на бок, положив одну руку на Любаню, а вторую протянула мне.
– Иди сюда, – попросила она шёпотом, от которого у меня по спине побежали мурашки.
Я подползла к ней и сжала протянутые пальцы. А потом легла рядом, обнимая маму и чувствуя, как моя одежда пропитывается чем-то тёплым.
– Позаботься о Любане, – прошептала она. – Слышишь, Вер?
– Слышу, – ответила я тоже шёпотом.
– Обещай, что ты позаботишься о сестре… – её голос стал еле различимым.
– Обещаю, мамочка, ты только не умирай…
Больше она ничего не говорила, мы лежали молча, а я дрожала от холода и страха. По щекам текли слёзы, которых я не замечала.
Потом чьи-то руки потянули меня в сторону, я плакала, просила оставить меня с мамой и постоянно звала её. Вокруг были люди, много людей. Они ходили, что-то говорили, что-то делали с мамой и Любаней.
Меня подняли, всё закружилось, вместе с землёй уплывая из-под ног. И я поплыла вслед за ней.
Вздрогнула и проснулась.
Самолёт ровно гудел. Справа через проход негромко переговаривались пассажиры. Моя соседка слева спала, уронив голову на шторку иллюминатора.
Это всего лишь сон.
Всё давно закончилось. Много лет назад.
Мне уже давно не снилась та страшная авария, которая унесла жизнь моей матери и сделала нас с сестрой сиротами.
В больнице мы с Любаней провели последний месяц лета. А в начале сентября нас привезли в детский дом.
Я помнила о данном маме слове. Ведь это было последним, о чём она просила перед смертью. И я не могла нарушить обещание.
Мне было всего восемь лет, но для четырёхлетней Любки я стала взрослой, той, кто может разрешить любую проблему. И приходилось решать. Потому что дети нас задирали, отбирали редкие десерты и игрушки. Там действовали правила выживания в дикой природе: или ты, или тебя.
Будь я одна, скорее всего, меня шпыняли бы все, кому не лень. Но у меня была Любаня и ответственность за неё. Я научилась драться. Очень скоро нас оставили в покое, поняв, что лучше не связываться с «этой буйнопомешанной».
А через несколько месяцев в нашей жизни появились тётя Люда и дядя Коля…
Самолёт легко приземлился, раздались аплодисменты обрадованных пассажиров, следом за ними гул голосов и шорох доставаемых с полок сумок.
Ну вот я и дома.
Четыре года в Америке заставили меня чувствовать себя слегка непривычно. Родная речь вдруг стала словно бы и незнакомой. Хотя в компании работало много русских сотрудников, но общаться мы все предпочитали на английском, словно бы желая слиться с окружающими.
Я дождалась свой багаж и двинулась к выходу. Толпа встречающих уже поредела, и стало ясно, что Любаня не приехала. Если честно, я особо и не ожидала, хотя она клятвенно заверяла, что будет меня встречать. Но всё же надеялась.
Из сбивчивых объяснений сестры я поняла только, что она живёт в доме жениха, ей там плохо, нужна моя помощь и поддержка.
Вопросов оставалось много. Например, зачем выходить замуж за человека, с которым плохо?
Я весьма неплохо зарабатывала и отправляла Любане достаточно, чтобы она могла позволить себе снимать квартиру и кое-что оставлять на скромную жизнь, пока не найдёт работу.
Вот с работой у сестры не складывалось совсем. Она решила пойти по моим стопам и стать экономистом, но не сумела окончить вуз. Преподаватели к ней слишком придирались, отказывались идти навстречу, Любаня психанула и ушла с третьего курса.
Она решила стать дизайнером интерьеров. Получила сертификат каких-то курсов в интернете и стала ждать богатых клиентов. На бедных и мало платящих моя сестрица была не согласна.
Я понимала, что богатые клиенты с неба не падают, и сестре придётся приложить немало усилий, чтобы создать себе репутацию и добиться успеха на выбранном поприще. Вот только объяснить ей эту истину Любе не представлялось возможным, а ссориться из-за такой ерунды мне не хотелось.
Поэтому я поступила так, как поступала все эти годы: поддержала Любаню и выслала ей денег.
Чемодан задорно постукивал колёсиками по плитке пола. Большая сумка оттягивала плечо. Я решила не брать с собой слишком много вещей, потому что собиралась вскоре вернуться. На работе взяла отпуск за свой счёт на четыре недели, посчитав, что этого хватит, чтобы разобраться в Любкиной проблеме, решить её и вернуться в Нью-Йорк.
Я уже привыкла к его ритму, к своей одинокой, спокойной и наполненной работой жизни. И не хотела ничего менять.
Одного любовного потрясения оказалось достаточно, чтобы разочароваться в мужчинах и принять судьбу старой девы. Хотя мне ещё только двадцать шесть, но я чувствовала себя умудрённой опытом и убелённой сединами старушкой. Тем более что любовные коллизии сестрицы только добавляли мне седых волос.
Перед дверьми на улицу я остановилась, глубоко вдохнула, поправила стрижку от модного стилиста и, надев солнцезащитные очки, вышла в душный августовский полдень.
Напротив выхода стоял длинный чёрный лимузин, поблёскивавший в ярком солнце начищенными боками. «Какая-то шишка прилетела или улетает», – мелькнула мысль, когда я мельком бросив взгляд на своё отражение в боковом стекле, процокала каблуками мимо.
Но успела пройти лишь пару шагов.
Стекло опустилось, и знакомый голос позвал:
– Вера, ты куда?
Поражённая я замерла на месте, а вот чемодан по инерции ещё проехал несколько сантиметров и больно стукнул меня по щиколотке. Зашипела и обернулась.