***
Запись тысяча пятьсот пятьдесят вторая
Уже почти пять лет, как я добровольно скрылся за стенами монастыря. Ежедневно я постигал умение переносить свою душу в иное время и иное пространство. Дабы применить дарованную мне энергию наилучшим образом, я учился собирать её в точку. И теперь, по истечении пяти лет я готов.
Мне хватит сил перенести свой дух в день, когда Аврелий Августин прогуливался по саду, и остаться там на несколько минут. Я спрячу писание святого Павла, чем навечно засыплю ров, отделяющий мужчин от женщин, а женщин от мужчин. Услышав глас, Аврелий не найдёт писания, не уверует в христианского бога и не исказит его учения. Мужчины не станут притеснять женщин, и женщины, в свою очередь, не станут доказывать своё превосходство. Мой сон никогда не исполнится, а данное мне предназначение сбудется. Всё просто. Достаточно одного движения руки. С Богом!
Дай мне минутку
По утрам Марина бегала. Не от большой любви к спорту и не от желания сохранить здоровый и цветущий вид лет так до девяноста пяти. Сказать по правде, Марина терпеть не могла физические упражнения. Но она знала, что выбитые из привычного русла мысли после пробежки соберутся вновь самым непредсказуемым образом. А это так нужно в её профессии.
Очередное утреннее истязание подошло к концу. Не желая откладывать в долгий ящик малоинтересные дела, Марина, толком не отдышавшись, отправилась в комнату сына.
Компьютер работал вхолостую, компьютерное кресло стояло довольно далеко от письменного стола. «Опять катался, – подумала Марина, – и портил полы». Юноша сидел в кресле, подтянув ноги к груди и скрестив их немыслимым образом, смартфон приложен к уху, взгляд направлен на светящийся монитор. «Всё как обычно», – вздохнула про себя Марина.
– Ты прибрал в шкафу? – спросила она, не обращая внимания на разговор, который вёл её сын. Подросток жестами показал, что занят.
– Я просила уже дважды. Да или нет? – не отставала Марина. Юноша кивнул и указал на дверь, намекая, что хочет побыть один.
«Так-так. Дверца шкафа в прежнем положении, – запротоколировала про себя Марина, – на ящике висит носок. Даже не подходил».
Собираясь сделать выговор, Марина приблизилась к сыну. Но её внимание мгновенно переключилось на изображение, развёрнутое во весь монитор. На фотографии был запечатлён белый стул. Из стены торчали только ножки и фрагмент спинки, остальные части стула оказалось замурованным. Схватив первую попавшуюся бумажку, Марина принялась писать: «Приведение тащило стул через стену. Его спугнули. Стул остался торчать в стене».
– Мам! Это моё освобождение от физ-ры!
– Извини, сынок, – Марина положила бумагу и вышла. – Приберись, ладно, – сказала она напоследок, но мысли её уже умчались по коридору, свернули в соседнюю комнату и в нетерпении подпрыгивали у письменного стола.
Первым делом Марина запустила ноутбук. Экран загорелся голубым. Ожидая загрузку, Марина водила мышкой по столу и постукивала по ней указательным пальцем. Наконец, на мониторе появился рабочий стол, и Марина взялась за дело: в два щелчка открыла папку, создала новый файл и зачастила по клавиатуре.
«Призрак молочно-белого цвета, волосы короткие, острый нос», – диктовала себе Марина. Она бросила короткий взгляд на стоящий у стены стул. Там сидела полупрозрачная девушка и испуганно вертела головой. «Пугливая. Носит объёмный свитер с воротником. В очках», – продолжила набирать Марина.
– Вы экзорцист? – прошептало приведение.
– Нет, писательница, – ответила Марина, не повернув головы. – Дай мне минутку, я сделаю твой портрет и отпущу.
«Хотя…» – Марина остановилась, немного подумала и перенесла курсор в начало страницы. У черновика появилось название: «Ловец неприкаянных душ».
Из угла, где только что сидела девушка, послышался вопль ужаса и отвратительный чавкающий звук. Марина криво улыбнулась и принялась описывать возникшее у стола чудовище. Не обращая внимания на Марину, оно терзало свою полупрозрачную жертву.
Кому на Руси жить тяжело
Возвращался Змей Горыныч из дальнего похода. Шесть дней летел над морем-окияном, седьмой пошёл. Дрожит от усталости хвост у Змея Горыныча, две головы спать улеглись, свесились, крылья насилу в воздухе держат. Только третья головушка без отдыху вдаль глядит, родную сторонку высматривает.
Вот уж показались вдали берёзки белоствольные, ели лапами замахали. Видит Змей Горыныч крутой бережок, скорому возвращению радуется. Вдруг слышит, кричит кто-то:
– Вставай, Ванюшка, летит чудище о трёх головах!
Приуныл Змей Горыныч, призадумался. Негоже добра молодца зазря губить, да деваться некуда, надобно бой принимать. А коли принимать, так и победу держать. Налетел Змей Горыныч на Ванюшку, да молодец ему головы и отрубил.
***
Возвращался Змей Горыныч из дальнего похода. Летит над морем, в водную гладь поглядывает. Хвост у Змея Горыныча дрожит, крылья вполсилы машут, две головы дремлют, одна бодрствует – родной берег высматривает.
Чудится Змею Горынычу: «А ну как было это уже». Вот и берёзки впереди забелели, и ёлки лапами замахали. Не стал Змей Горыныч дожидаться беды неминучей, в другую сторону полетел.
Летит Змей Горыныч вдоль берега, вдруг слышит посвист молодецкий:
– Эге-гей, выходи чудо-юдо на честный бой. Я, Иван – крестьянский сын, пришёл с тобою биться, в бою силами мериться.
Рассвирепел Змей Горыныч, хвост стрелой вытянул, крылья во всю мочь расправил. Буде знать, как трёхголового змея на бой вызвать. Приземлился Змей Горыныч пред крестьянским сыном, только страшные пасти разинул, как Иван – крестьянский сын ему головы и отрубил.
***
Глядит Змей Горыныч на море-окиян: бежит по морю тень, его догоняет. Седьмой день пошёл, а никак Змей Горыныч в родную сторонку не воротиться.
Приуныл Змей Горыныч, опечалился. Неужто сон его сморил, коли такое мерещится? Ёлок с берёзками дожидаться не стал, а ну как и вправду за ними беда поджидает. Полетел Змей Горыныч к острову. Рос на том острове дуб могучий, на ветвях его избушка стояла, а в избушке Баба-яга жила.
Вышла Баба-яга на порог и спрашивает:
– Ты, чудо-юдо, по делу спешишь, аль от дела бежишь?
Поведал Змей Горыныч думы свои невесёлые, совета спросил. Баба-яга помочь не отказалась. Оборотила змея в мышь и с попутным ветром на берег отослала.
Незамеченным пробежал Змей Горыныч мимо молодцев. В пещере своей укрылся и забылся беспробудным сном. Как обратно змеем сделаться, Баба-яга не сказала, да дума эта и до утра ждать может.
***
Летит Змей Горыныч над морем-окияном. «Что за напасть такая!» – думает.
Дивок
Откуда появился этот зверь точно никому не известно. Как часто бывает со всякими чудаковатостями, его передавали из рук в руки, перекупали и даже дарили как большую ценность. В Ренамир зверь попал совсем крохой. Существо было до того мало, что легко умещалось на семипалой королевской руке. Круглое тело покрывала мягкая, как у котёнка, шерсть, длинные лапы-щупальца елозили по ладони владыки, одинокий глаз с любопытством взирал на нового хозяина, носа и рта у зверя не было вовсе.
Недолго думая, венценосец нарёк питомца первым пришедшим на ум именем. «Диво дивное, – покачал король четырьмя из пяти голов и изрёк. – Я назову тебя Дивок».
Рос Дивок на удивление быстро. Первое время он сметал всё, что приносили королевские слуги: овощи то или мясо – значения не имело. Гибкой лапкой зверёк обхватывал подношение, прикладывал его к телу и с небольшим усилием проталкивал внутрь. Уже через неделю с королевского стола Дивок переехал на пол, а через месяц – в отдельную комнату. По прошествии трёх месяцев зверя было не узнать. Туловище его достигало таких размеров, что королевским указом Дивок из дворца переселился на городскую площадь. В конце документа значилось: «Более не кормить». С этого дня и началась история некого Носта Знана по прозвищу Осо.
Осо занимал комнату под самой крышей в старом двухэтажном доме. Единственное окно выходило на городскую площадь. Раньше в минуты досуга Осо наблюдал за снующими внизу жителями, теперь его взгляд натыкался на уродливое создание. С первых секунд Ност понял, что симпатичная зеленовато-синяя шкурка его нового соседа только приманка; Дивок опасен. Осо не выдержал и двух дней созерцания. Раздосадованный, он захлопнул ставни и вознамерился не открывать их, пока площадь не лишится страшного обитателя.
К сожалению, ни один горожанин не последовал примеру Осо. От любопытствующих не было отбоя. Глашатаи, приставленные к королевскому питомцу, день и ночь надрывали глотки, напоминая, что приближаться к зверю запрещено. Но авантюрные личности так и норовили подобраться поближе. И у них получалось.
Дивок изучал смельчаков, водил из стороны в сторону большим глазом, а после резко выкидывал щупальцу, хватал какого-нибудь неосторожного героя и трепыхающегося всовывал его под мягкую шёрстку.
Перемещаться самостоятельно Дивок не умел. Его способности заключались в поглощении пищи и бесконтрольном росте. Посадил ли король зверя на площадь оттого, что боялся оставлять его при себе, или же потому, что Дивок прекрасно пугал народ, и тот, последний, не мешал величеству править? Такие вопросы терзали неспокойный ум Осо.
Вначале Ност предположил, что король перестал кормить зверя, чтобы тот уменьшился и, возможно, полностью исчез. По крайней мере, первые дни голодания дали положительный результат: Дивок стал «сдуваться». Но указы, поступавшие из дворца, заставили Осо усомниться. Бегающие к чудищу смельчаки составили новую диету зверя. А король боролся с проблемой без должного усердия.
Через узкую щель между ставнями Осо наблюдал за происходящим. Один день вокруг Дивока возвели клетку, но прутья были так велики, что между ними спокойно проходил человек. На другой день Дивока прокололи большой иглой, это только разозлило зверя. Какое-то время горожан просили носить яркие малиновые костюмы, чтобы у чудища рябило в глазах, и оно перестало хватать прохожих. Сомнительная мера ни к чему не привела.
Но больше всего Осо поражали сами жители. Некоторые уверяли, что Дивок только выдумка. С громкими возгласами эти люди выходили на площадь, размахивали руками, призывали не доверять слухам. Их крики быстро затихали в утробе чудовища. Многие так погружались в свои мысли, что не обращали внимания, куда идут. Конца собственной жизни они, вероятно, тоже не заметили. Кое-кто говорил, что устал прятаться и хочет свободно жить в своём городе. С надменным видом эти люди покидали дома и демонстрировали полное бесстрашие. Впрочем, всех ждал одинаковый конец.
Осо не сожалел о пропавших в утробе зверя глупцах. Вероятно, король придерживался такого же мнения. Но в отличие от короля Осо не мог примириться с новым положением дел. Ност хотел бы изобрести оружие против чудовища, но исследовать природу зверя не решился. Природа же людей Носту была знакома.
Много недель провёл Осо в своей тесной комнатке при слабом свете свечи. Время от времени он поглядывал в щель между ставнями, записывал в колонки цифры, щёлкал счётами. За едой, свечами и другими надобностями он выходил исключительно ночью. Предварительно Осо обряжался во всё чёрное и мазал лицо сажей, чтобы Дивок его не заметил.
Сколько лун миновало с тех пор, как Дивок появился в городе, Осо уже не помнил. Но к этой ночи Ност завершил свои труды. «Оружие» было готово. Осо насыпал в холщовый мешок первую порцию чудодейственного порошка и выбрался в город.
Почти невидимый в чёрном наряде, Ност Знан прочёсывал улицу за улицей. У каждого открытого окна он развеивал созданный порошок. Осо знал, что его «оружие» сработает, потому что уже проверял его на пекаре. Как только старик вдохнул порошок, то перестал жаловаться, что устал жить в страхе перед Дивоком, покрепче запер ставни и навесил табличку «Для покупки хлеба стучать трижды».
Ност рассчитывал, что когда все горожане вдохнут «лекарство», здравый смысл одержит верх. Люди не будут покидать дома без надобности, перестанут собираться на площади, Дивок начнёт голодать и вскоре погибнет. Лишь бы король снова не начал его кормить.
Тень с секретом
Анюта работала допоздна. Но время, когда зажигаются фонари, не любила. Даже летом в некоторых закутках такая темнота, того гляди выскочит оттуда что-нибудь страшное. Анюта не любила страшного.
Конечно, трусихой Анюту не назовёшь. Уже несколько лет она жила в съёмной квартире одна и вполне справлялась. Но стоило опуститься сумеркам, Анюта зажигала свет во всех комнатах и не гасила до самого отхода ко сну. Входную дверь за вечер проверяла трижды, а то и четырежды. И только когда собиралась лечь, щёлкала комнатным выключателем и стремглав неслась к кровати.
Возможно, из-за страха перед ночью с работы Анюта возвращалась кварталом с дорогой застройкой. Ухоженные улицы и дворы, сверкающие новизной машины, изящные скамейки, клумбы в сдержанном стиле – в таком месте вряд ли встретишь опасность. А, возможно, Анюту манили светящиеся витрины, стеклянные двери парадных и выходившие из них приодетые жильцы. Роскошь прельщала Анюту.
Собственно, в один из таких вечеров с Анютой приключилось небывалое. Золотистый свет фонаря падал на серую стену дорогой многоэтажки и выводил на облицовке силуэт тонкого, старательно подстриженного дерева. Дерево росло рядом со скамейкой. Из-за угла падения света, из-за ребристой поверхности стены или из-за Анютиного воображения, но тень удивительно походила на картину, написанную на холсте. Анюту нестерпимо тянуло прикоснуться. Она не стала противиться желанию и провела пальцами там, где темнел ствол. Как только Анюта дотронулась до стены, фасадная панель сорвалась с места и поехала вниз. От неожиданности Анюта отскочила. Панель бесшумно коснулась тротуара и завалилась набок. Анюта замерла, не зная, что думать. Силуэт искусно подстриженного дерева в лучах золотистого света остался на отвалившейся панели. На стене тени уже не было.
Движимая любопытством, Анюта подошла ближе и присела. То, что она приняла за фасадную панель, оказалось натянутым на подрамник холстом. Тень была выписана красками. Не отдавая себе отчёта, Анюта сунула картину под мышку и энергично зашагала к дому.
Скинув обувь у порога, Анюта прошла в комнату и поискала, куда пристроить холст. Пустующего гвоздя не нашлось, и Анюта поставила картину на пол, прислонив к низкой тумбе под телевизор. Телевизора в съёмной квартире не было. Всё богатство комнаты составляли диван, небольшой шкаф для одежды, жалюзи на окне, тумба и закреплённый над ней кронштейн, который выдавал жадность хозяев: кронштейн сделали, а на телевизор так и не разорились. После недолгих размышлений Анюта закрепила картину на кронштейне – будет любоваться перед сном.