Вот что говорит об этом Фрейд: «Он мог перед нею поносить и унижать себя, просить ее презирать его, раскаиваться в том, что она вышла замуж за него, старого грешника, – и после – всей этой разгрузки совести на следующий день игра начиналась снова» (ibid.).
Это другое патологическое удовлетворение: оно состоит в том, чтобы самого себя кастрировать, унижать, обвинять, презирать. Несомненно, что это мазохистическое удовольствие и, бесспорно, речь идет о моральном мазохизме. Нужно заметить, что Достоевский проявляет свое чувство вины («старый грешник»), свое унижение в том, что он обвиняет сам себя. Это выявление виновности покрывает мазохистическое удовольствие и полностью характерно для морального мазохизма, как мы вскоре увидим.
До сих пор в этом цикле игры обнаруживались два периода – период виновности, затем период морального мазохизма. Однако цикл игры не закончен: «Молодая женщина также привыкла к этому циклу, потому что она заметила, что литературная продукция никогда не появлялась в других обстоятельствах, нежели тогда, когда все было потеряно и они оставались нищими. Она не понимала, естественно, связь, которая связывала эти явления. Когда приходило освобождение от чувства вины, благодаря наказанию, которое он призывал, таким образом освобождаясь, он мог вновь начать работать» (ibid.). Вот, следовательно, третья фаза цикла игры у Достоевского, момент творчества, сублимации, которая является также либидинозной разрядкой и удовольствием. Каким образом становится возможной эта третья фаза? В статье Фрейда, мы находим ответ – «из наказания, которое он направляет на себя…». Таким образом, можно говорить о том, что в этой третьей фазе удовольствие и вина отличны, разделены друг от друга в том случае, когда чувство вины смягчается, за ним может последовать чувство удовольствия. Но можно задаться вопросом, происходит ли это все по причине наличия морального мазохизма во второй фазе, что и делает возможным все происходящее? Я не могу утверждать, что не существует другого успокоения чувства вины кроме мазохизма: это эквивалентно возвращению назад к недифференциации между чувством вины и мазохизмом. Возможно, что некоторые субъекты не переносят свою виновность, по меньшей мере, в некоторые моменты своей жизни, и они обязаны инвестировать это чувство мазохистически для того, чтобы с ним справиться и его облегчить.
Таким образом, в этом «цикле игры» Достоевского мы установили первую фазу, в которой удовольствие от игры и чувство вины следуют друг за другом и отличаются друг от друга; вторую фазу морального мазохизма, когда удовольствием является эротизированное чувство вины (возможно, это происходит по причине того, что чувство вины чрезвычайно интенсивное и не может быть переносимо другим способом, а лишь будучи мазохистически инвестированным); и третью фазу, когда чувство вины сопровождается сублиматорным удовольствием.
Таким образом, мы располагаем, с одной стороны, четким теоретическим определением различия между чувством вины и моральным мазохизмом, с другой стороны, сложной клинической незавершенностью, которая может служить причиной неясного различения нашими пациентами чувства вины и мазохизма, с чем мы также сталкиваемся вслед за ними. В действительности многие наши пациенты могут называть себя мазохистами («мазо», как они говорят), потому что они чувствуют вину, быть может, чересчур сурово, но натуральным образом вследствие всяческих либидинальных удовольствий, которым они предавались. В наше время чувство вины осуждается некоторыми психологическими идеологиями, которые хотели бы, чтобы «нормальный» человек не чувствовал себя виноватым.
Фрейд дает теоретическое объяснение неразличимости чувства вины от морального мазохизма, это объяснение может служить отправной точкой для углубленного изучения различия между ними. В статье «Экономическая проблема мазохизма» он пишет: «Нашу первоначальную путаницу [между чувством вины и моральным мазохизмом] можно простить, ибо и в том, и в другом случае речь идет об отношении между Я и Сверх-Я или равными ему силами, в обоих случаях дело сводится к потребности, которая удовлетворяется наказанием и страданием» (Freud, 1973b, p. 296; курсив мой. – Б. Р.). Следовательно, моральный мазохизм, как и чувство вины, являются различными модальностями одного способа отношения между Я и Сверх-Я – потребности в наказании, которую первый ждет со стороны второго. Но, начиная с этого момента, их пути становятся различными. При чувстве вины речь, несомненно, идет о Сверх-Я, известного как наследник эдипового комплекса, полученного от интроекции-идентификации эдиповых объектных отношений. Эта идентификация приводит к десексуализации данных объектных отношений. При моральном мазохизме речь идет о противоположном – о регрессивном движении в сторону ресексуализации эдиповых объектных отношений, о пути возвращения от завершенного Эдипа к Эдипу: «Совесть и мораль возникли в результате преодоления, десексуализации эдипова комплекса; вследствие морального мазохизма мораль снова сексуализируется, эдипов комплекс вновь оживает, подготавливается регрессия от морали к эдипову комплексу» (ibid.).
Посредством этой ресексуализации мальчик переживает вновь свои пассивные «женские», согласно Фрейду, сексуальные желания по отношению к эдипову отцу, при случае – свое желание быть им избиваемым. Дочь имеет аналогичные желания (Freud, 1974).
В. Обманное движение морального мазохизма: моральный мазохизм и невроз
Характеристикой морального мазохизма является, несомненно, эта ресексуализация, этот возврат от сформированного Сверх-Я к фигуре отца, это оживление эдипова конфликта; но также и то, что данный возврат никак не проявляется, не замечается, а манифестируется противоположное. Вот как Фрейд описывает основные качества морального мазохизма: «Третья форма мазохизма, моральный мазохизм, примечательна в первую очередь тем, что в ней ослаблена связь с тем, что мы называем сексуальностью. Всем мазохистическим страданиям обычно присуще то условие, что они исходят от любимого человека, по приказанию которого их нужно терпеть; при моральном мазохизме это ограничение отсутствует. Само страдание – вот что самое важное; кто его причиняет – любимый человек или безразличный – никакой роли не играет; оно может быть также вызвано некими безличными силами или обстоятельствами, настоящий мазохист всегда подставит щеку там, где у него есть перспектива получить удар» (Freud, 1973b, p. 292–293; курсив мой. – Б. Р.). Таким образом, моральный мазохизм представляется не таким, какой он есть на самом деле, и такая хитрость для него характерна: моральный мазохизм притворяется, что имеет безличностное направление, а в реальности нацелен на эдипова отца; он обманчиво задерживает преодоление эдипова конфликта своей реинвестицией, идентификациями, которые к этому времени парциально стерты, и эдиповы объектные отношения реинвестированы; он разыгрывает десексуализацию, а на самом деле он ресексуализирует объектные отношения.
В итоге, как мы уже увидели, моральный мазохизм представляет фикцию чувства вины, основанного на обезличенном и десексуализированном Сверх-Я, в действительности же идет речь о (сексуализированном) желании наказания, мазохистического удовольствия.
Можно говорить о том, что моральный мазохизм сохраняет видимость чувства вины вместе с реальным мазохистическим удовольствием для того, чтобы сохранять фикцию невроза вместе со скрытым первертным поведением. Такая уловка морального мазохизма делает еще более характерной одну из клинических сложностей, о которой мы уже говорили: субъект нарушает правила не для того, чтобы получить либидинальное удовлетворение от самого нарушения, а прежде всего для того, чтобы вызвать собственное чувство вины и предаться мазохистическому удовольствию от наказания. В этом случае субъект в первую очередь симулирует, что его целью является удовольствие от нарушения; во вторую очередь он делает вид, что страдает от чувства вины, которого на самом деле он желает и которое эротизирует; в конце он разыгрывает самонаказание (чувство вины) со стороны Сверх-Я, а в реальности он нацелен на наказание со стороны отца (эдипова).
Моральный мазохизм «хитрит» для того, чтобы удерживать видимость невроза посредством видимости (пост-)эдипового чувства вины. Однако само существование морального мазохизма указывает на дефект невротической организации, на прореху в невротическом функционировании. В чем состоит этот дефект? Невроз, по определению, является организацией, которая позволяет субъекту переносить чувство вины, связанное с его желаниями, посредством одного или группы симптомов. Слабая невротическая организация не позволяет субъекту даже при появлении симптомов справляться со своим чувством вины. В этом случае у субъекта остается одно решение – попытаться сдерживать свое чувство вины, инвестируя его мазохистически, то есть делая его переносимым благодаря эротизации, трансформируя его в источник мазохистического удовольствия. Таким образом, если присутствие морального мазохизма проявляется, с одной стороны, в существовании дефекта в невротической организации (которое не позволяет субъекту переносить свое чувство вины), то, с другой стороны, оно показывает, что субъект реагирует, что он использует мазохистические средства для того, чтобы поддержать свою невротическую организацию. Так, моральный мазохизм проявляется как мазохизм – хранитель невроза – или же пытается таковым стать.
Мы остаемся в рамках морального мазохизма, пока «мазохистическая хитрость» существует, то есть пока сохраняется немазохистическая видимость. Эта первертная «цель» призывается на помощь неврозу. Однако ресексуализация чувства вины чрезвычайно важна, если она становится явной, моральный мазохизм регрессивным путем трансформируется в либидинальный, так называемый женский мазохизм или, возможно, при продолжении регрессии в эрогенный мазохизм. Формы мазохизма организуются и иерархизируются вокруг объединяющей оси, идущей от морального мазохизма до эрогенного мазохизма, проходя через женский мазохизм, однако появление морального мазохизма зависит от поддержания мазохистического «обманного движения». В случаях, когда регрессия по оси мазохизма чрезмерна и мазохизм как таковой становится очевидным, мы покидаем пределы морального мазохизма и дефект невротической организации субъекта становится явным и очевидным для самого субъекта[11]. Это указывает на то, что для поддержания морального мазохизма необходимо, чтобы дефект невротической организации был не чрезмерным. Моральный мазохизм является экономическим и лимитированным средством в ответ на временное нарушение невротического функционирования или на его дефект, ограниченный самой невротической организацией субъекта. Иначе перверсия, призванная на помощь, завоевывает территорию и лимитирует, уменьшает понемногу невротический сектор.
Психоаналитиков особо интересует один из аспектов, а именно моменты, в которых невротическое функционирование субъекта подвергается опасности из-за психоаналитической терапии. Нам известно, что психоаналитический процесс толкает к ресексуализации, в данном случае – чувства вины, и к некоторому колебанию идентификаций посредством реинвестиции объектных отношений. В процессе анализа некоторая доля морального мазохизма становится неизбежной и натуральной для функционирования субъекта. Следовательно, клинический пример, приведенный Фрейдом при введении понятия «моральный мазохизм», является примером негативной терапевтической реакции.
Негативная терапевтическая реакция в общем виде, а не в виде острых состояний свойственна, я полагаю, всем психоаналитическим процессам. Она вписывается в гамму реакций, идущих от простого отрицания до таких содержащих мазохизм форм, которые по своей крайности близки тому, что Фрейд описывает под названием «биологической скалы». Все эти формы организуются вокруг более или менее выраженного бессознательного чувства вины: слишком банального на одном полюсе и чрезмерно мазохистически трансформированного – на другом. Но не находим ли мы в простом отнекивании некое вступление к моральному мазохизму? Быть может, отнекивание как проявление оппозиции к аналитику является вступлением к ресексуализации отношений в переносе? В любом случае, моральный мазохизм неизменно присутствует в любом аналитическом процессе либо как окольный путь развития негативной терапевтической реакции, либо в качестве чего-то другого. В большинстве случаев моральный мазохизм остается предварительным состоянием; а в других его количество значительно и будет проявляется посредством специфического переживания в переносе.
Случай Даниеля представляет собой обыкновенное явление в анализе или психотерапии, такие случаи характерны для морального мазохизма и для «мазохистических уловок», которые к нему присоединяются, когда появляется с большой частотой.
На протяжении долгого времени Даниель начинает сеансы с рассказа о том, что он чувствует себя неловко, униженным, пристыженным либо виноватым в зависимости от случая и от того, что он думает и о чем рассказывает. «Потому что в анализе говорят обо всем». Обвинительные мысли, в которых он вынужден мне «признаться», разнообразны, но постоянным является сам феномен: он одинаково волнуется по поводу мастурбации или по поводу того, что он сходил в туалет перед сеансом (все сопровождается «обвиняющими» или же «стыдными» деталями), и по поводу того, что он опоздал или пропустил сеанс (обычно по «плохим» причинам, неподдающимся пониманию). Все эти ситуации и эти мысли, говорит он, ставят его в положении виновности и униженности по отношению ко мне. Он чувствует себя пристыженным и приниженным и по отношению к другим людям: по отношению к мужу своей сестры, который больше его зарабатывает и понемногу пытается возглавить их семейное дело, и это ему удается; по отношению к своему старшему брату, который физически сильнее, мужественнее; но в особенности отношения переноса со мной переживаются им в атмосфере вины, выставленной напоказ, этот своего рода «перенос виновности» проявляется не только в начале сеансов. Он, например, виновен в том, что не платит мне (его терапия проходит в учреждении), он чувствует себя униженным тем, что в его случае речь идет о терапии, а не об анализе (он «знает», что я думаю, что именно анализ ему показан)[12]. Такая «вина» в переносе выражает, несомненно, сознательное и, более того, бессознательное чувство вины этого пациента; однако это чувство вины, переживаемое в переносе, используется также с целью получения мазохистического удовольствия: вина выдвигается на первый план для того, чтобы скрыть это удовольствие, чтобы разыграть несуществование последнего. Одновременно с проекцией Сверх-Я на аналитика и более регрессивного повторения эдиповых переживаний (пассивная по отношению к отцу позиция) есть в переживании (морального) мазохизма в переносе «подпольное» стремление к эротизации переноса и в конечном счете к переходу к действию.
Когда этот пациент демонстрирует свое чувство вины, он рассказывает мне одну из своих историй: однажды он совершил путешествие из Парижа в свой родной город с другом, о котором он знал, что тот является приверженцем бисексуальных отношений. Именно с этим другом, когда-то в подростковом возрасте у него были какие-то отношения. Во время своего путешествия они остановились на ночь в гостинице, где в целях экономии сняли номер с одной кроватью… Даниель был в ужасе, он не сомкнул глаз, лег на краешке кровати и не двигался всю ночь, настолько встревоженным и виновным чувствовал он себя из-за того, что столь легко согласился на это «экономное» предложение. Ничего не произошло, но Даниель вдоволь наигрался своим ожиданием, своим чувством вины и своей тревожностью, и тот избыток приводимых им деталей является очень характерным с этой точки зрения.