Ох, Саммер, недотрога ты наша! Типа как я обо всем этом ни сном ни духом! Ну разве можно быть такой добродетельной матроной, какую из себя всегда строила Саммер, без изрядной доли стыдливого ханжества?
Хотя теперь мне кажется, что она просто раздевается передо мной, но кто я такая, чтобы перебивать? Заталкиваю в рот очередную пригоршню голубики и плотно закрываю его. Тема вызывает у меня некоторую неловкость, но все-таки надо выяснить, к чему весь этот разговор.
– Даже когда мы с Адамом только поженились… Пойми меня правильно, мы были влюблены, но все происходило… не слишком быстро. Он был очень терпелив. Он чудесный человек.
Насчет этого я тоже ничего не могу сказать. Ни согласиться, ни опровергнуть. Это та сторона чудесности Адама, которая мне совершенно неведома.
– И только когда мы оказались в тропиках, все изменилось, – продолжает Саммер. Ерзает на сиденье, подтягивает саронг на бедрах, где он прилип к коже. – Теплые ночи, океан, то, как Адам пахнет, даже когда вспотеет, – все это меня буквально разожгло! Мы сами этого не ожидали, но вдруг ощутили такой голод друг к другу… Мы словно с ума сошли! Нам пришлось мчаться обратно на лодку и укладывать Тарквина в манеж. Мы едва могли дождаться, пока он уснет, едва могли усидеть на месте…
Саммер примолкает. Неотрывно смотрит мимо меня в стекло рубки – с таким напряженным, таким сосредоточенным выражением на лице, что мне кажется, будто наперерез нам идет какое-нибудь большое судно, но по какой-то причине моя сестра не собирается меня предупреждать, а я почему-то не могу заставить себя посмотреть в ту же сторону. Просто не могу отвести глаз от ее лица, от ее ротика-бутончика, пусть у меня и чувство, что сейчас из него вылетят слова, пророчащие мою погибель.
Вот тут-то это и происходит.
– Так что это было всего один раз, примерно две недели назад… Ты же знаешь, что я особо не пью, но Адам купил эту бутылку розового шампусика, потому что, понимаешь, он вообще любит покупать мне все, что имеет отношение к розам. Так что мы в этой маленькой бухте недалеко от берега, сидим на носовой палубе, где слегка попрохладней, слегка поддувает ветерок, слегка накатывает волна с юга, и «Вирсавия» слегка покачивается…
При каждом этом «слегка» Саммер тычет пальцем в бедро, словно ведет отсчет. Ее саронг распахнулся, и мне видно длинный шрам – вытянутое «S», ползущее по бедру наверх. После всех этих лет он по-прежнему выглядит свежей раной – Саммер уже упоминала, что недавно он опять открылся, как это часто бывает с порезами от кораллов. Интересно, думаю я, он хоть когда-нибудь потускнеет, заживет ли когда-нибудь должным образом?
– И Тарквин наконец заснул, слава богу, поскольку я начинаю думать про Адама, про его тело, и словно моя «киска» берет верх над моими мозгами…
В жизни не слышала, чтобы Саммер употребляла слово «киска» – по крайней мере, имея в виду свою собственную… ну, вы поняли. Произнося его, она словно мурлычет; это слово прямо-таки осязаемо повисает в пространстве между нами, щекоча воздух.
– Все мое тело буквально трепетало! Я ощутила, как кровь бросилась мне под кожу, бросилась в груди, и что-то вроде как задергалось где-то внизу, глубоко внутри. Теперь я понимаю, почему люди сходят с ума по сексу, Айрис! Я должна была получить его прямо тогда, прямо там, на палубе! На соседней лодке пировала компания какого-то хулиганья, недалеко от нас, и солнце стояло еще высоко, был ясный день, но мне было плевать. Я сорвала с себя всю одежду, толкнула его на палубу и взобралась на него. Его большой, твердый… Господи, как это было классно! Мы занимались любовью прямо там, понаставив синяков об палубу, и наделали столько шуму, что, клянусь, половина Пхукета нас слышала, но мне было плевать – мне было плевать, даже если я умру!
И теперь она смотрит мне прямо в глаза.
– Наверное, ты уже поняла, что я пытаюсь сказать.
Выходит, это еще не вся история. Есть и кое-что еще. Кое-что почище всего остального.
– Я хочу, чтобы ты знала: мы этого не планировали, – объявляет Саммер. – Адам умеет предохраняться, но я застала его врасплох. У нас не оказалось ни одного презерватива на борту – на следующий день я сразу внесла их в список покупок. Я хочу, чтобы ты знала: это было только в тот раз, и все вышло случайно. Потому что я никогда не хотела этого делать, Айрис… никогда не хотела, чтобы у нас так с тобой вышло.
Меня настолько увлекла замечательная история Саммер, я настолько размечталась, настолько была занята тем, что представляла себе стояк Адама, вздымающийся над носовой палубой, словно кнехт, что лишь теперь в натуре услышала, о чем она говорит. И вид у нее был такой виноватый, она так умильно хлопала глазами, так добро-придурочно переживала, что рушит мою жизнь, что я упростила ей задачу. Сама высказала то, что она не сумела заставить себя выразить словами.
– Поздравляю. Ты беременна.
Глава 5
Конкурс
Когда мы с Саммер узнали про завещание, я подумала, что теперь мы с ней сцепимся не на жизнь, а на смерть. На кону – сто миллионов долларов, за которые нам обеим предстояло побороться. Больше никого на дистанции не было. Даже если б и не имелось некоего секрета касательно Бена, то брат по-любому на четыре года моложе. У нас было четыре года, чтобы выйти замуж и родить, прежде чем ему стукнет восемнадцать.
Бен открылся еще лет в двенадцать. Насколько я понимаю, взрослые и так уже всё знали. Бен, конечно, не щеголял в обтягивающих шортиках в блестку и не пытался обжиматься с другими мальчиками в школе, но почему-то все взрослые знали: Ридж Кармайкл стал отцом семерых детей, но так и не родил гетеросексуального сына.
Роду Кармайклов предстояло оборваться. Это, должно быть, жутко бесило моего отца.
Наверное, тот думал, что когда его не станет, все мы уже будем взрослыми, так что и в страшном сне представить не мог, что его дочери станут соревноваться за звание самой молодой невесты. Похоже, он просто не хотел, чтобы кто-то из нас повторил его ошибку, которая привела к разводу с Маргарет, – ошибку, выразившуюся в том, что дело продолжения рода он затянул настолько, что едва не опоздал. Ладно хоть у мужиков всегда остается вариант попробовать еще разок с женой помоложе – нам, девушкам, подобная тема не светит.
На следующий день после похорон отца я прокралась в спальню матери и сцапала копию завещания. Запершись в туалете, торопливо зафотала все страницы на телефон, чтобы позже прочитать их в спокойной обстановке. Правила были изложены предельно ясно и четко. Мой отец оказался по-своему прогрессивным – сторонником равных возможностей. Внук-наследник необязательно должен быть мужского пола. Но он должен иметь полное право носить фамилию Кармайкл, и он должен быть первым.
Пока этот самый внук не достигнет совершеннолетия, формально деньги остаются в доверительном фонде, но распорядителями его становятся родители наследника, так что получают практически неограниченные права использовать эти деньги, как их душе угодно. С одной лишь серьезной оговоркой: они могут тратить их на себя или на своих других детей, но не имеют права делиться ими с остальными из нас. У моего отца не было интереса подкармливать неудачников – «победитель получает все».
Мы с Саммер могли бы просидеть в девках хоть до четвертого десятка лет, если б не Франсина и четыре наших единокровных сестры. На момент смерти отца они были совсем еще сопливыми девочками, но тем не менее оставались единственной надеждой Франсины.
Несколько дней после похорон отца Аннабет и Франсина общались исключительно через адвокатов. В доме на пляже регулярно появлялся специальный курьер, приносивший солидные конверты под роспись. Аннабет скрывалась в спальне, чтобы прочитать их содержимое, и появлялась оттуда молчаливая, с красным лицом. Вела длинные беседы по телефону – я никогда точно не знала с кем, хоть и основательно поднаторела в искусстве подслушивания, – хныча по поводу душевной черствости Франсины, не дающей ей «достойным образом предаться скорби». Как-никак наша мать пробыла замужем за отцом дольше всех остальных.
Но это ничего не изменило. В гостиной, где все еще сиротливо стояла рождественская елка – порыжевшая и осыпающаяся, как какой-нибудь куст в жаркой пустыне, – выросла гора коробок. Слезы матери уступили место гневу. Книги с размаху шлепались в коробки, кастрюли и сковородки со звоном летели в упаковочные ящики. Но, надо сказать, с хрусталем и стеклянной посудой она обращалась крайне аккуратно. Ни одной рюмки не разбила.
Аннабет собирала вещи чуть ли не все лето – ради полной уверенности в том, что эта «разлучница», как она стала называть Франсину, не наложит лапы на какие-нибудь наши драгоценности или фарфор. Вот тогда-то я и выяснила, кто был отцом Вирджинии.
– Ребенок должен быть рожден и зачат в законном браке, – долдонила Аннабет как-то в телефонную трубку, стоя на коленях перед коробкой с фужерами для шампанского. – Нет, это нельзя узаконить задним числом… Между бракосочетанием и рождением ребенка должно пройти как минимум девять месяцев, или же нужно предъявить медицинское свидетельство, что ребенок недоношен. И все же Вирджинию не исключили! Если это не мошенничество, то я уж и не знаю, как это назвать! Вики тоже. Вики родилась всего лишь через шесть месяцев после их свадьбы!
Ее слушательница, видать, сказала что-то успокаивающее, поскольку тон моей матери изменился.
– Да, да, я знаю, времени полно, – буркнула она. – Ей всего шесть. Нет, естественно, я не хочу, чтобы безвинное дитя несло наказание за грехи Риджа, но, честно говоря, Вирджиния – что за имя для незаконного ребенка![14] Могли бы с таким же успехом назвать ее Адюльтер!
Сходный разговор имел место и на следующий день, и еще через день. Жаркая погода раздражала, Бен и Саммер постоянно цапались между собой и капризничали, и Аннабет начала искать любой повод куда-нибудь нас сплавить. Каждое утро отправляла нас на пляж со строгим наказом не возвращаться как минимум два часа, но мы редко выдерживали так долго. То забывали взять с собой воду, то у нас кончалась еда; как-то раз мы забыли защитный крем от загара, и тонкокожий Бен настолько сильно обгорел, что целую неделю не мог выйти из дома.
Аннабет так отчаянно стремилась остаться одна, что заставила меня напроситься в компанию к Саммер, собиравшейся в гости с ночевкой к своей лучшей подруге, как это было заведено каждый год по окончании каникул. Летиция Букингем с ее мягкими коровьими глазами и черными кудряшками относилась к тому типу пригоженьких дурочек, в которых Саммер души не чаяла. Они были подругами еще с детского сада, но вот я просто терпеть ее не могла.
Не довольствуясь ролью председательши родительского комитета, мать Летиции основала еще и Уэйкфилдский пляжный комитет – организацию, главная задача которой заключалась в том, чтобы поганить уэйкфилдский пляж всякими совершенно непляжными мероприятиями, заполняя его непляжной публикой в непляжных нарядах. Тем летом она уже успела замутить тут парад моды и конкурс молодых дарований. Мистер Букингем даже уложил на песок деревянные мостки, чтобы его супруга могла гордо расхаживать там на высоких каблуках, словно приклеенных к ее слоновьим пяткам. Я всегда держалась от подобных мероприятий как можно дальше, купаясь на самом дальнем конце пляжа, где никто не обращал на меня внимания.
На следующий день после той ночевки миссис Букингем предстояло открыть Уэйкфилдский юношеский пляжный конкурс красоты – для девушек младше шестнадцати, чтобы и Летиция могла принять участие. У дверей дома Букингемов ожидали своего часа три широкие наплечные наградные ленты – золотая, серебряная и бронзовая, до кучи с золотой тиарой. Миссис Букингем гордо выставила их на всеобщее обозрение, словно свои личные трофеи.
Я сразу представила себе миссис Букингем с тиарой на голове. Звали ее Селия, и меня всегда забавлял контраст между этим именем – классическим, утонченным – и внешностью миссис Букингем: этой мордой кирпичом и угловатым и неповоротливым, как автобус, туловищем. Она была как минимум лет на десять старше Аннабет, и их ровным счетом ничего не объединяло бы, если б их дочки не оказались не разлей вода. Раз уж на то пошло, то в роли ведущей конкурса красоты скорее ожидаешь увидеть как раз Аннабет – женщину все еще стройную и театрально красивую, а не какую-нибудь престарелую страшилу вроде Селии Букингем.
Селия попивала капучино в своей огромной кухне, посматривая, как мы, девчонки, завтракаем и обсуждаем прогноз погоды. Информер обещал «ветрено», что представляло собой проблему для всех этих воздушных бальных платьишек и замысловатых причесонов. Я, недолго думая, высказала предложение переместить мероприятие в городской торговый центр и «оставить пляж людям, которые любят проводить время на свежем воздухе». Селия ожгла меня возмущенным взглядом.
Аннабет уже предупредила нас, чтобы не возвращались домой до вечера, но это вовсе не означало, что мне обязательно предстояло торчать у Букингемов весь день. Можно было отправиться в мое обычное место на дальнем конце пляжа. Компания мне не требовалась – только я и океан.
Но едва я попыталась улизнуть, как выяснила, что на меня имеются другие планы.
– Твоя мать уже заплатила вступительный взнос, – объявила Селия, встав в дверях, непоколебимая, как носорог.
Я перепробовала все возможные отмазки, начиная от тяжелого случая страха перед сценой до вроде бы совершенно непробиваемого лозунга «конкурсы красоты – это эксплуатация женщин», но Селия раздавила все мои аргументы, словно асфальтовым катком. Даже Саммер предала меня, отказавшись присоединиться к моему бунту.
– Давай-ка лучше пойдем и как следует позабавимся, – сказала она. – Сделай это ради мамы. Сама знаешь, как тяжело дается ей этот переезд.
На пляже уже вовсю хлопали на ветру многочисленные шатры, словно стая огромных чаек, готовящихся взлететь. Но теперь стихия вроде малость угомонилась. Позади кое-где просматривался и сверкающий солнечными искорками океан, свободный и дикий, но шатры почти полностью загораживали его – что, несомненно, на вкус Селии Букингем и являло собой истинный образец пляжного антуража.
Зарегистрироваться на конкурс выстроилась длинная очередь девчонок. Все примолкли, когда Саммер, Летиция и я проходили мимо – «блатные», которым не требовалось маяться в очереди. Большинство из соперниц были примерно нашего возраста, может, разве что на год постарше. Симпатичные, но и не ах уж какие красотки.
При мысли о невидимой миру битве, которую наверняка пришлось выдержать Селии против самой себя, я не удержалась от кривоватой ухмылочки. У Летиции, грациозной и бронзовой от загара, победа была бы уже в кармане, если б не юные гостьи, заглянувшие к ней в дом.
Теперь Саммер с Летицией заполняли регистрационные бланки. Я прочитала свой. «А что такое „скромно и со вкусом“?» – поинтересовалась я, добравшись до пункта с требованиями к купальникам. Можно подумать, что конкурс красоты для малолетних девчонок вообще хоть как-то сообразуется со скромностью и вкусом…
– Никаких бикини, – объяснила Селия.
Вдоль помоста, по которому предстояло пройти конкурсанткам, уже кучковалась целая стая извращенцев, так что было облегчением узнать, что никто из них так и не узреет голых девчоночьих животиков. Но мы-то с Саммер взяли с собой только бикини! Предстояло срочно сгонять домой за закрытыми купальниками. Пока мы шли вдоль Бич-Пэрейд, Саммер позвонила Аннабет, поскольку нам было велено не являться без предупреждения.
И тут я с удивлением услышала, что Саммер все-таки пытается отбояриться от этого конкурса красоты.