«В 2000 году он очень помог мне связаться с Ковалем. Если вы когда-нибудь увидитесь с ним, передайте ему мою искреннюю благодарность…»[163]
С этого момента начинается восстановление взаимоотношений Жоржа с его действительно давним знакомым, коллегой по участию в Манхеттенском проекте, американским политиком, историком атомного проекта, и, конечно, «немножко разведчиком», А. Крамишем.
Но взаимоотношения Коваля и Крамиша – отдельная история. Её исследование ещё принесёт много нового и интересного, что позволит описать совершенно неизвестные сегодня «пучки волокон» биографии Ж. А. Коваля.
В контексте нашего «пучка волокон» исторической картины, появление Крамиша перечёркивало все усилия ГРУ по изоляции Коваля «от тлетворного влияния Запада».
Случайность этого совершенно несанкционированного контакта была следствием именно атмосферы либерализма – ректорат РХТУ оказал любезность американскому историку без всяких консультаций с «компетентными органами». В результате Жорж Коваль получил вполне легальный канал общения с американцами, будучи уже официально признанным, но публично не представленным российским разведчиком.
Идеальная позиция для свободного общения! Ведь теперь именно он, Жорж Коваль, он лично, решал, что следует, а чего не следует сообщать Крамишу, что позволительно, а что – нет. Он снова становился самостоятельной фигурой, «кошкой, которая гуляет сама по себе». И снова мог жить, руководствуясь своим любимым девизом: «Я сам!».
К этому моменту он уже ясно понимал, что ГРУ ведёт с обществом игру «на своё возвеличивание», а с ним – игру «на приручение». Вот какую оценку он дал этой игре. Оценка как-то случайно всплыла в ходе моей беседы с Л. С. Соловьёвой, семейным историком Ковалей:
«Неожиданно для меня Л. С. вдруг спросила: «В каком году вышла книга Лоты? В 2002? Я помню, что после выхода книги «ГРУ и атомная бомба», дядя Жорж говорил, что эта книга – часть целой кампании, которой ГРУ пытается обелить себя в глазах общественности…». Я невольно прервал её – «Да! И я думаю…» и оборвал себя, поскольку эта же мысль раньше возникала и у меня, но я не хотел навязывать её собеседнице. Л. С. поняла меня, и потому продолжила: «Нет, нет – я помню, что это были его слова о том, что выход книги – не «разовая акция», у них на самом деле была целая кампания ГРУ по реабилитации своего имиджа»…[164]
Это воспоминание – очень важное свидетельство того, что отношения ГРУ и Жоржа Абрамовича не были «простыми» никогда, а история с «раскрытием» деятельности агента Дельмара – это не простая дань уважения со стороны ГРУ к своему ветерану.
Эпистолярные игры с Крамишем
Но и восстановившиеся отношения с Крамишем не были простыми. Крамиш, также, как и ГРУ, имел «свой интерес». Очевидно, что он хотел использовать своё знакомство с Жоржем для собственного пиара как историка. Он понимал сложность положения Жоржа и действовал умно и аккуратно.
Вот один из примеров того, как Жорж и Крамиш использовали в переписке свои интеллектуальные способности, демонстрируя друг другу высочайшие IQ ☺.
Однажды Крамиш сообщил Жоржу, что к нему обратился некий Владимир Иванов с просьбой рассказать о его отношениях с Жоржем:
Дорогой Джордж, этот человек (см. ниже) написал Джозефу Олбрайту, автору книги о Теде Холле, и просит, чтобы я с ним связался. Ты знаешь Иванова и его журнал? Что ты посоветуешь ответить ему?[165]
В письме приводилось и обращение Иванова:
Уважаемый г-н Крамиш,
Прежде всего, поздравляю Вас с НОВЫМ ГОДОМ.
Спасибо за Ваш ответ. Дело в том, что я пишу статью в газету «Independent military review» о г-не Джордже Ковале. Насколько я знаю, Вы были с ним знакомы. Не могли бы вы мне рассказать что-то о нем. Заранее большое спасибо. Мы также готовы опубликовать ваши статьи в нашей газете.
С уважением,
Владимир ИвановНезависимый обозреватель The Independent Military Review[166]Жорж берёт паузу… Но вопрос о «журналисте Иванове» явно волнует Крамиша. Через месяц он обращается к Майе:
Дорогая Майя, я обеспокоен, что давно ничего не получал от Джорджа. Он в порядке? Я сообщил журналисту Иванову, что дам комментарии только с разрешения Джорджа. Иванов беседовал с ним?[167]
И на это письмо Жорж даёт содержательный ответ:
Дорогой Арнольд, мы вчера устранили неполадку в подключении нашего компьютера к интернету. Прежде всего, я хотел бы поблагодарить тебя за поздравления с Днем Рождения и с Новым Годом. Я не хотел делать событие из 90-летия, но из этого ничего не вышло. 25-го весь день были посетители, а потом семейный сбор и отмечание. Как я и опасался, в результате всех поздравлений пострадала моя спина. И с тех пор, постепенно, шаг за шагом, я только сейчас более-менее вернулся в свое прежнее состояние.
25-го одним из моих гостей был бывший коллега по Менделеевке (проф. Гришин). Он друг того самого Иванова, журналиста, который занимается военными делами, и он сказал мне, что Иванов хотел обо мне написать и просил с ним встретиться. Мой ответ был «Не интересно».[168]
Здесь есть принципиальный момент. Присутствие Гришина на этом праздновании подтверждает бывшая с ним А. С. Садиленко, но ни Г. И. Коваль, ни М. Г. Коваль, организовывавшие празднование, не помнят об этом. В дальнейшем изложении событий я рассматриваю ту ветвь альтерверса, которая соответствует воспоминаниям А. С. Садиленко.
Эта ветвь является «наиболее толстой» с вероятностной точки зрения, что подтвердила находка в домашнем архиве Жоржа, сделанная мною после того, как рукопись первого издания этой книги была отправлена в издательство. Нашлась фотография группы гостей в квартире Жоржа 25 декабря 2004 года, среди которых есть и Л. В. Гришин.
12.26. Л. В. Гришин, Е. С. Дмитриев и А. С. Садиленко 25.12.04 в квартире Ж. А. Коваля.[169]
Через 4 дня Крамиш ответил:
Дорогой Джордж, извини за задержку с ответом. Мне немного нездоровилось – но я держусь! Спасибо, что интересуешься моим здоровьем… Мы оба отказали Иванову, но если он продолжит работу и что-то опубликует, я бы хотел получить копию. Заметил ли ты дополнительный интерес после выхода книги Лоты?[170]
Есть нечто странное в извинениях Крамиша – в обсуждении этого вопроса были и месячные перерывы, а тут извинение за задержку в три дня… Я думаю, что смысл этого извинения обратный – Крамиш подчёркивает Жоржу ту быстроту, с которой он справился с задачей, поставленной перед ним Жоржем.
А задача состояла в следующем. По негласному договору между Жоржем и Крамишем, они обсуждали вопросы, связанные с их «прошлыми делами», в основном «без фамилий».
Озвучивались либо очевидные фамилии, либо те, которые требуют особого внимания. Это, в общем-то, даже зафиксировано в их предыдущей переписке. В октябре 2003 года Крамиш, рассказывая Жоржу о своём общении с разведчиком Барковским, озвучил такое правило «джентльменского общения разведчиков: «Мы обменивались краткими сообщениями, он избегал называть имена – и я тоже».[171] И это понятно, поскольку имена – это такая «щекотливая вещь», в разведке тем более…
А тут вдруг Жорж пишет, что у него были друзья, причём отдельно, в скобках – среди них профессор Гришин! И ведь совершенно неважно по обстоятельствам написания письма было указывать эту фамилию. Он мог написать: «У меня были друзья, и один из них сказал, что Иванов – его друг…». Но Жорж указал фамилию человека, от которого пришёл Иванов. Причём фамилию Крамишу незнакомую. Это был явный намёк – проверь, если сможешь!
И в этом был двойной смысл. Во-первых, проверить, есть ли у Крамиша возможности узнать что-то о Гришине, а, во-вторых, если такие возможности есть, сообщить, «откуда ветер дует» в связи с просьбой Иванова.
Обе эти задачи были, конечно, «учебными». И без дополнительной информации Жоржу было ясно, что Крамиш как-то связан с разведывательным сообществом в США, а Крамиш, конечно, догадывался о связях Иванова. Но решение этих задач переводило «основательные догадки» обоих корреспондентов этой переписки в «твёрдую уверенность». Это и было интересно обоим.
Но при чём тут профессор Гришин? Профессор Л. В. Гришин с кафедры ОХТ известен тем, что в шестидесятые годы ездил на длительную стажировку во Францию. И это был очень редкий случай в советские времена – поехать на стажировку в «капстрану».
В те времена всем было понятно и известно, что всякий, выезжающий на стажировку в капстрану, прежде, чем получить билет и сесть на самолёт, проходит через кабинет, в котором с ним проводят «соответствующие беседы», где он подписывает «соответствующие документы», и, возвратившись… Не обязательно становится «агентом», но обязательно пишет отчёт, который хранится в секретном делопроизводстве. А перед поездкой ему ставятся какие-то задачи: «Вот Вы там будете, и в своей научной работе обратите внимание на то-то и то-то…».
Это была всеобщая международная практика. У американцев было то же самое.[172] Но это означает, что всякий «наш человек», появившийся там, и «их человек», появившийся здесь, тут же вносился соответствующими службами в какие-то списки «потенциальных разведчиков». И если Жорж указал именно Гришина, подозревая, что у Крамиша есть связи и доступ к «специальным» базам данных, он, тем самым, дал ему возможность «пробить» эту фамилию и убедиться, что запрос от Иванова – это заход со стороны наших «органов»…
Быстрый и конкретный ответ Крамиша показал Жоржу, что его предположения о достаточно «коротких» отношениях Крамиша с разведкой подтвердились, Крамиш же получил свидетельство лояльности отношения Жоржа к себе.
Конечно, вызывает интерес вопрос о том, согласовал ли Жорж эту свою «операцию» со Львом Гришиным? Я думаю – да. Но, к сожалению, спросить самого Льва уже нет возможности – он скончался 31.10.10.
А моя попытка узнать что-либо об этой истории у Владимира Иванова, «независимого военного обозревателя «Независимой газеты»», который продолжает писать свои обзоры в этом издании до сих пор, оказалась безуспешной – редакция газеты не ответила на мою просьбу о предоставлении контактной информации о В. Иванове.[173]
Не исключаю, что умное и корректное поведение Крамиша могло подвигнуть Жоржа к тому, чтобы дать ему некоторую информацию о себе с тем, чтобы описание истории его жизни, которая, как он уже понял к этому времени, действительно представляет общественный интерес по обоим берегам и Атлантического и Тихого океанов, не стало монополией В. Лоты.
Вспомним таинственную автобиографическую записку Жоржа, представленную в главе «Первая вербовка».[174] Как было показано, адресатами этого документа не могут быть ни В. И. Лота (если бы он был адресатом, то зачем было бы сообщать ему – автору! – о первой публикации в 1999 г. в «Совершенно секретно»?), ни А. П. Жуков.
Кто ещё в это время (вторая половина 2000 – начало 2002 годов) мог интересоваться разведческим прошлым Жоржа и получать от него информацию об этом? В нашем пучке событий только один человек – американский историк атомного проекта А. Крамиш!
При таком предположении всё встаёт на свои места. Крамиш пишет мемуары, он собирает материалы о Манхэттенском проекте и его участниках, Жорж Коваль – его «друг» и коллега по работе в проекте (это открыто заявлено Крамишем в письме ректору РХТУ акад. П. Д. Саркисову). Получив через ректорат РХТУ связь с Жоржем, он просит его дать свои воспоминания.
И, как я полагаю, документ – «автобиографическая записка» Жоржа из ДСАЖАК – это черновик письма к Крамишу, который впоследствии был, вероятно, переведен на английский и послан (или не послан…) Крамишу по почте.
Ключевым для такого предположения является такой оборот в тексте документа:
«О моей работе в Ок Ридже, рассказано в статье, опубликованной у нас в 1999 г. <Выделено мной – Ю. Л.>».[175]
Оборот «у нас» предполагает, что адресат находится где-то «у вас». В контексте нашей истории – явно в США. А отсутствие в тексте ссылки на публикацию в «Историческом Вестнике РХТУ» естественна – Крамиш, конечно же, осведомлен о публикации своей переписки с ректоратом РХТУ!
Почему Жорж написал это по-русски? Очень важны с этой точки зрения воспоминания Майи Коваль, внучки Жоржа Абрамовича, которая была его «секретарём» в период с 2003 по 2006 г. Майя Геннадьевна отмечает, что к переписке с Крамишем (а с марта 2003 года она стала электронной), Жорж Абрамович относился очень серьёзно. Тексты своих писем он тщательно готовил и редактировал.
По воспоминаниям Майи, он понимал, что Крамиш может быть отставным (и даже действующим – отставных разведчиков не бывает, и это не нужно было напоминать «самому успешному атомному разведчику России»!) сотрудником ЦРУ. Так что написание письма по-русски с последующим переводом – это естественный технологический прием «тщательно продумываемого общения».
Финал операции «Дельмар-2»
Для ведомства это было очень болезненной и неприятной неожиданностью. Образно говоря, замок на дверце «золотой клетки», в которой сидел «Дельмар-2», оказался взломанным А. Крамишем, и Дельмар-2 получил свободу – он мог общаться и с представителями ГРУ, и с их американским коллегой А. Крамишем.
12.27. А. Крамиш. Фото, присланное им Ж. А. Ковалю.[176]
И в новой обстановке Жорж показал себя «крепким орешком». Понимая, что его персона является только приманкой для публики, причём после выхода книги о роли ГРУ в добывании «атомных секретов» серьёзные аналитики и критики ГРУ найдут в ней много такого, что выявит именно пропагандистские цели её издания, служить «живцом» при ловле рыбки в мутной пропагандистской воде Жорж не захотел и не разрешил использовать свое имя в тексте.
Более того, потребовал таких правок фактов своей биографии, которые не позволили бы официально отождествить себя с героем книги. Но для тех, кто действительно знал и ценил его, должно было быть очевидно, что речь идет именно о его работе. При этом он учитывал теперь не только российский, но и возможный международный резонанс материалов готовившейся книги.
Какая-то своя игра шла у него и с Крамишем – эти два разделённые двумя океанами старика, два умудрённые жизненным опытом еврея, сыгравшие свои таинственные роли в истории создания атомной бомбы на планете Земля, знали и об этой истории, и друг о друге то, чего не знали ни ГРУ, ни ФБР.
И в конце жизни судьба подарила им возможность ещё и вспомнить те игры, в которые они играли в молодости. Теперь возраст и накопленный жизненный опыт сблизили их настолько, что показалось – тогда каждый из них был «славным парнем» и сегодня им не в чем упрекнуть друг друга, незачем опускать глаза и можно вместе бродить по лабиринтам памяти без давления смертельного риска и для себя, и для планеты Земля…
Рискну предположить, что этому сближению способствовало и то, что на расстоянии десятилетий, отделявших их в начале двухтысячных от далёких сороковых, и их жизненный опыт, и ход истории сформировали у них новую оценку смысла и содержания их прошлого общения. В исторической перспективе из всех тогдашних противоречий и противостояний, в которые они оба были вовлечены, главным, с моральной точки зрения, оказалось противостояние подлости и порядочности. А в этом противостоянии они были на одной стороне баррикад.
В то время эта доминанта формировалась политикой Гитлера по отношению к евреям:
«После поражения и капитуляции в ноябре 1918 года Гитлер окончательно пришел к выводу, что, если Германия хочет стать по-настоящему великой державой, она должна строить глобальную империю по образцу англо-американской.
Таким образом, все основные военные инициативы Гитлера, в том числе завоевание Франции и вторжение в Советский Союз, и были направлены на создание огромной империи, которая могла бы соперничать с «атлантической». А преследование евреев стало лишь одним из элементов многоплановой «стратегии сдерживания», которую диктатор разрабатывал, исходя из угрозы со стороны превосходящих англо-американских сил.
До 1939 года Гитлер рассматривал евреев Германии как заложников, которые должны обеспечить «хорошее поведение» Соединенных Штатов (эта страна, по мнению фюрера, полностью контролировалась евреями). Но по мере расширения военных действий, а особенно после вторжения в СССР и вступления в войну США, шантаж заложниками потерял смысл, и Гитлер решил начать массовое истребление евреев».[177]