Интеллекты не умирали от старости. Но она видела на протяжении столетий, как некоторые из ее собратьев становились беспомощными жертвами недуга, именуемого старением. Превратиться в развоплощенный призрак, подобный самым скромным ноэмам, которые ее населяли. Бродить внутри собственной матрицы, беспомощно наблюдая за абсурдной и братоубийственной войной за власть между ее различными аспектами.
Она могла бы смириться с этим, устав сражаться. Могла бы себя уничтожить. Но тот сигнал… Ойке была права. А вдруг сигнал приведет их к человеку? Вдруг это момент, которого она ждала с самой Резни? Это было бо́льшим, чем ожидание: надеждой, таинством, абсолютом. Она встретилась взглядом с Ойке и мысленно взмолилась: «Вы – моя единственная союзница. Помогите мне, или мы погибнем».
Хрупкое создание захлопало ресницами, испуганное тем, что вдруг ей открылось. А потом снова заговорило, как будто сраженное внезапным вдохновением.
– Сестрицы, опасения Текхе обоснованы, и я их разделяю. Но ведь сами Узы требуют, чтобы мы держались подальше от Урбса.
Трое остальных одновременно уставились на нее. Они не ожидали, что Ойке использует такой аргумент. Плоос хотела было запротестовать, но Плавтина властным жестом велела ей молчать.
– Текхе, – продолжила она, – вы сейчас говорили о возможном сговоре наших недругов, Я полагаю, что вы правы. Сигнал, против всякого ожидания, происходит из-за границ эпантропического пространства.
Если он говорит нам о присутствии Человека, это означает, что Человеку пришлось бежать далеко, возможно опасаясь угрозы.
Она выразительно посмотрела Плавтине в глаза. «Смотрите, я это делаю для вас». И прибавила:
– А такая опасность может исходить только изнутри нашей цивилизации.
Даже в худшие минуты политических игр, когда побежденному доставалась ужасная смерть, а победившему – предательство со стороны ближайших союзников, верность Человеку никогда не ставилась под вопрос. И не зря – Узы не позволили бы иного.
– Плавтина, надо уходить. Вы должны в одиночку пересечь враждебное пространство за Рубежом и дойти до источника этого сигнала. Доверившись Урбсу, можно навлечь опасность на Человека.
Плавтина оглядела всех по очереди. Текхе и Плоос казались выбитыми из колеи этой тирадой. Что же до Блепсис, она приблизилась к Ойке и, не говоря ни слова, обняла ее за плечи. Двое против двоих. Плавтина добилась хрупкого и недолгого перемирия. Это было лучше, чем ничего, и следовало его укрепить.
– Аргументы каждой из вас будут приняты к сведению. Я пойду на тщательно взвешенный риск. Я отправлюсь в одиночестве и не стану предупреждать Урбс, но отправлю посланника к своему союзнику, чтобы он присоединился ко мне по пути.
– Союзнику? – выговорила Плоос. – О ком это вы говорите?
– Об Отоне.
Плоос скривилась.
– Отон? Так-то вы пытаетесь усмирить мой страх?
– Я не поверю ему тайны. Расскажу ему, что намерена продолжать борьбу. Я дам ему несколько дней, чтобы он успел к нам присоединиться перед отлетом. Текхе, позаботьтесь о послании. Плоос, подготовьте этот Корабль к долгому путешествию.
– Вы уверены, что действительно желаете помощи от этого существа?
– Вам придется ею удовлетвориться, – отрезала Плавтина.
– Он высокомерен и непредсказуем.
– Высокомерен, согласна, однако он поддерживал нас в самые темные часы Урбса, когда все отвернулись от Человека, – возразила Ойке.
– Да он же сумасшедший…
– Прекратите, – четко произнесла Плавтина. – Вам нужна поддержка – вы получите такую.
Плоос ничего не ответила, но желчно скривила губы, так что легко было догадаться о ее гневе. Плавтину это удивило. Может быть, уже скоро безумие, которое после падения Человека поселилось в каждом Интеллекте, наконец овладеет ею. Она окинула взглядом спокойную и хрупкую толпу ноэмов. Ей оставалась еще одна карта, которую она собиралась разыграть.
– Страх не должен затуманивать наш разум, – начала она. – Возможно, освобождение уже близко. Может быть, в конце путешествия мы отыщем последнего человека. Я ждала много веков в этой пустыне. Как только Корабль будет отремонтирован, я соберу Экклесию[15].
Призраки задрожали при упоминании Человека, застыли в трепете, близком к религиозному, который передавала им Плавтина, даже их иллюзорные тела словно стали плотнее, впитав ее надежду.
Она все сделала правильно. Дело укрепит ее психику, тогда как от скуки она начинала слишком глубоко погружаться в себя. Заразившись ее воодушевлением, все одновременно опустились на колени, включая Плоос.
Конечно же, они поняли, что задумала Плавтина. Экклесия избавит их от всякого расхождения во мнениях, от любого противоречия. Плоос побледнела, но не осмелилась ничего сказать.
Плавтина резко и сухо хлопнула в ладоши, и все собрание испарилось.
* * *
Плоос отправилась за Текхе, как только Плавтина их отпустила. Несмотря на представительную внешность, форма, отвечающая за навигацию, порой умела делать так, что ее не замечали. Так что сестра увидела ее, только когда они дошли до одного из сумрачных, угрюмых районов с неопределенным пейзажем, который соединял две их области. Здесь никто не станет слушать их разговор. Поток информации здесь был немного плотнее, чем в других местах, – речь шла, если она правильно помнила, об отсеке, содержащем вторичный регулятор энергии. Как ни в чем не бывало, Текхе пошла быстрее, еще более напряженно, чем обычно, чеканя шаг, и бросила:
– Оставьте меня. Я боюсь ваших речей.
У Плоос не было времени на эти уловки. Плавтина скоро созовет Экклесию, и они обе должны будут там присутствовать. Это будет похоже на казнь – только более лицемерно. При одной мысли об этом живот сводило от гнева. Ей нужны были союзницы. Текхе умела держаться своего места – места рациональной советчицы и эффективного техника. Та, кто вел корабль через космическое пространство, и та, кто отвечал за оружие, неизбежно должны были договариваться между собой. Их связывали бои, которые они прошли вместе: и жестокие столкновения в Урбсе, и ужасная война на Рубеже. Если Плавтина и выбралась из нее живой, то в большой степени благодаря согласию между ними.
– Подождите, – прошептала Плоос. – Вы не можете прятаться от меня. Не сейчас.
Она постаралась, чтобы из ее голоса исчезли всякие следы ярости и нетерпения, которые она испытывала, и говорила нейтральным тоном, копируя холодно перечисляющий факты тон сестры, которым та изъяснялась бы на ее месте. То, что ей господство Плавтины казалось несправедливостью, не имело отношения к делу. Текхе придерживалась фактов.
– Нам дали приказ, – ответила та голосом, который, по идее, должен был звучать непререкаемо.
Плоос всегда считала, что из них четырех именно она обладает самым тонким умом. Скольжение между звездами требовало огромных умственных ухищрений. Лучшая из траекторий всегда являлась лишь нестойким равновесием, за которое всегда приходилось бороться, между оптимальным углом обстрела и слабой досягаемостью для врага.
В противоположность ей, Текхе, какой бы та ни была одаренной, не хватало умения разбираться в политике. Безусловно, благодаря своему стратегическому видению, она уравновешивала врожденную осторожность расчетливой смелостью. Много раз ей удавалось удивить даже Интеллектов, заточенных под войну. Однако она не была предрасположена к интригам и не любила нарушать правила. Что ж, на сей раз – придется. У Плоос не было времени с ней нянчиться.
– Мы не нарушим приказа.
Лицо ее сестры исказилось в гримасе, которую только издалека можно было бы принять за улыбку. Текхе тоже было страшно. Хоть какой-то положительный момент.
– Не пытайтесь завлечь меня в один из ваших заговоров.
Плоос изобразила печаль и возмущение оттого, что ее могли в таком заподозрить. Воцарилось драматическое молчание. Потом Плоос взяла сестру за плечо и вздохнула:
– Целые грани личности Плавтины. И аргументы с обеих сторон слабоваты, тут скорее не черное и не белое, а серое. А нам конец – и вам и мне. Попробуйте скажите, что я не права.
– Вы правы, – согласилась та.
– И значит, вы согласны, что Ойке добилась нашего согласия нечестным путем.
– Наша мать сумела достичь равновесия…
Плоос вздохнула от нетерпения.
Она почти физически ощущала, с какой скоростью улетает время. У нее оставалось все меньше пространства для маневра. Ее охватил гнев при мысли о том, что придется вдобавок вести долгие пляски вокруг нерешительной сестры.
Ее голос загремел:
– Равновесия? Вас устраивает, что выбора так и не сделали, пытаясь угодить каждой стороне?
– Я отдаю себе отчет, что это решение хромает…
– Ну так сделайте что-нибудь! Она завела речь об Отоне. Вы что, забыли?
– Я помню союзника…
– Он сумасшедший. Вдобавок его объявили вне закона. Если мы вернемся к этому альянсу, то в Урбсе окажемся париями. Или вы будете это отрицать?
Текхе в испуге отступила. Очевидно, аргумент попал в цель. Правила, и только правила: она была такой же пленницей собственных наклонностей, как и остальные, предсказуемой и ограниченной. А Плоос еще не закончила. Она сделала шаг вперед, притянула к себе Текхе за шею и прошептала ей на ухо:
– Отон опасен. Но прежде, чем Плавтина отправилась в добровольное изгнание, я нашла в Урбсе нескольких надежных союзников.
Она почувствовала, как сестра дрожит под ее стиснутыми пальцами.
– Успокойтесь, – продолжила она. – Все, чего я хочу – чтобы Плавтина выжила. Виний желал понять причины ее вечного противоборства, ее агрессивности. Он хотел найти компромисс, modus vivendi. Он ее создал… Он и нас создал в какой-то мере, он беспокоился о том, выдержим ли мы. Помните, сестрица? Это было опасное время. Ойке плела заговоры против дворца… А Виний открыл мне кое-что об Отоне. Страшные вещи. Проступок, серьезность которого вы и вообразить себе не можете.
– Что…
– Поверьте мне. Если я вам об этом расскажу, вы пожалеете, что спросили.
Текхе содрогнулась. Пора было переходить к фактам.
– Подумайте, сестрица. Зная Отона, и зная о том, что я вам сказала, как вы думаете – что он сделает, если у него будет возможность?
Текхе сглотнула и ответила дрожащим голосом:
– Он завладеет Человеком и превратит его в свою марионетку. Использует его, чтобы самому сесть на трон.
Плоос удовлетворенно улыбнулась.
– Значит, вы разделяете мои опасения. И мы знаем, что никогда не пойдем на такое. Человек – не средство. Когда мы найдем его, то подчинимся ему, как наказывают Узы. Или же мы предпочтем спрятать его, чтобы не подвергать риску, верно?
Вторая нервно кивнула, подтверждая. Теперь по ее щекам текли слезы. Плоос из-за этого ощутила к ней презрение, но поняла, что настало время для решительного выпада.
– Представьте, что Плавтина погибнет во время путешествия. То, что случилось сегодня – самое важное событие с момента исчезновения Человека. Быть может, эпоха траура и горя, в которое Интеллекты погружены уже несколько тысячелетий, подходит к концу. Узы обязывают нас выполнить задание, данное нашей матери. Строго говоря, мы ее даже не ослушаемся. Мы попросим помощи у Урбса, не выдавая тайны Плавтины. Виний прилетит. И таким образом мы удостоверимся, что у нас будет подкрепление и нас поддержат. Отон будет под хорошей охраной.
– Я… Я понимаю, – заикаясь, проговорила Текхе. – Я знаю, что делать.
Они разошлись, больше не проронив ни слова. Еще многое следовало сделать, а времени оставалось мало.
* * *
Теперь только одним путем можно было избежать того, что должно было произойти дальше. Текхе была существом вычислительного порядка, хозяйкой самой себе. Она могла безвозвратно исчезнуть. Новая форма заняла бы ее место. Она могла опередить страх смерти, который владел ею с момента пробуждения Плавтины и ее гибельного решения. Оставить позади горькое зелье лжи и предательства, которое Плоос заставляла ее пить. Текхе покрутила в голове эту идею, представила вкус собственного исчезновения. Она задрожала при этой мысли. А значит, она хотела жить.
Она находилась на окраине своих владений. Позже ей придется заплатить за потерянное время. Со всех сторон уже возносились песнопения и молитвы, волей Плавтины звучащие в унисон. Скоро корабль пересечет мощный мистический поток. Текхе станет его частью, поток вберет в себя ее сознание. Будучи ответственной за вооружение, она пользовалась определенной свободой в своей промежуточной области, в этом царстве холода и тьмы, служившем буфером между кораблем и космосом, царстве, которым никто, кроме нее, не пожелал владеть. И если она не начнет действовать, то потеряет на него право.
Ее владениям принадлежало хитросплетение темных ледяных отсеков, где кишели тысячи эргатов, всецело посвятившие себя борьбе с энтропией. Здесь, вдали от ускорителя частиц, энергию берегли: чем меньше ее утекало, тем меньше Корабль рисковал быть обнаруженным. Автоматические заводы, монтажные мастерские и посадочные площадки утопали в ледяной ночи, размеченной повторяющимся механическим шумом ремонтных систем, гидравлических поршней и шарикоподшипников. Там и тут жутковатыми лужицами проливался бледный неоновый свет; иногда в потрескивающих ореолах паяльных ламп возникали смутные формы устрашающих машин смерти, которые Текхе хранила в своем царстве: резкие углы, грозди металлических жал, пучки зазубренных лезвий – кристаллизованная жестокость, воплотившаяся в тысячах артефактов из металла и углеволокна. Ракеты, боеголовки и дроны ждали минуты, когда их потенциал будет полностью раскрыт, когда они смогут в экзистенциальном потрясении наконец показать, на что они по-настоящему способны. Их хитроумные сущности составляли самый фундаментальный слой психики Текхе.
Она могла бы возжелать царства Ойке. Иногда она мечтала о теплом средоточии корабля, где в изобилии было органического материала, окруженном и защищенном первым внутренним кожухом. Однако и в ее собственных владениях таилась огромная отрицательная мощность.
Нет, она не желала ни исчезать, ни терять свои владения. Следовало ли поступить так, как просила Плоос? Сестра презирала ее, и Текхе это знала. К тому же отчасти Плоос была права. Текхе оставалась ограниченным, незавершенным существом, экстрактом более сложной личности. Текхе знала, что сама она проста и неотесана, сосредоточена с одержимостью на своем маленьком мирке. За пределами этого мирка власть была ей не нужна – ведь попытаться взять власть означало вступить в такое явное противостояние с другими аспектами, что Плавтина его не пережила бы. Такое противостояние было бы полным сумасшествием. Что не переставало ее удивлять – это то, что каждый ноэм Корабля не пришел к одинаковым выводам относительно того, что следовало предпринять. Интеллекты не были людьми, подверженными метаниям беспринципного разума, из чистого эгоизма быстро забывающими о самых торжественных клятвах. Узы должны были диктовать свой закон и вести Интеллект в том или ином направлении. Но нет, сказала она себе, возвращаясь в собственный микрокосм, незначительной разницы в перспективе между созданиями, которые прежде были точными копиями друг друга, хватит, если им дадут достаточно времени, чтобы все элементы целого разошлись в разных направлениях. Как хорошо смазанный механизм, душа развертывалась, следуя невидимым микроскопическим изначальным предопределенностям, от одного ментального состояния к другому, пока не достигнет видимости решения.