Признание
Я и Я. Та жизнь, которой я успела пожить на Земле, была прекрасна, но видится мне как-то со стороны, словно я жила рядом с той девочкой и девушкой.
Прости, но не отпускает, сколько живу после, чувство, что я и ты, или я и я до, – разные люди. Словно я, невидимая, присутствовала не только всегда и непосредственно рядом с твоей жизнью, но и видела всё не твоими глазами. Так в твоём веке описывали отделившиеся души. Которые видели своё тело, наблюдали за умиранием извне. Ты была превосходна в той степени, в которой человек способен восхищаться собой, не нарциссически, упаси тебя Бог (какое странное для моего времени выражение), а за достигнутое, преодоленное, превзойденное. Ты не давала слабины ни себе ни другим. Во что бы это твоё упорство вылилось (с трудом вспомнила этот оборот речи), судить сложно, но зная об обошедшем тебя стороной будущем, кажется мне, что ты смогла бы сделать немало. Женщины тогда набирали силу. Так что ты молодица!
Сожалею же я о том, что не познала ты там любви. Той, земной, легендарной для нас. Наверное у нас она другая, и мне очень хотелось бы сравнить.
Спасибо твоим друзьям! Они не дают мне покоя. Ты ведь даже представить себе не могла, хотя казалось, знала их как себя, что они будут столь благородны, и посвятят себя тебе. И мне, конечно, хотя и не узнают об этом.
Я живу этой двойственностью, вопросами, которые некому задать, кроме как тебе же. Я стараюсь всегда быть достойной тебя, но здесь у меня было не так много возможностей, хотя тебе возможно показалось бы, что я лгу, и не сознаю счастья, доставшегося через ничтожный шанс, которое досталось не тебе. Ведь мечты, которые ты так упорядочивала, и логизировала (или это неправильное слово?) я восприняла если и не как должное, то как разочаровавшее своей величественной простотой. Обыденностью, что ли. И мне эта Вселенная кажется теперь банальностью, за рамками которой кое-что уже понятно, и это окошко из мироздания пугает возможной ложностью миссии, невольной участницей которой я оказалась.
Поэтому я так безмерно люблю тебя ту. Мечтавшую, любознательную, наивную умницу, жившую будущим, презиравшую настоящее, уважавшую оболганное прошлое. И нет слов, таланта, чтобы эту любовь мою описать, сжиться с ней, растворить её в себе, признать своё право на неё и на тебя.
И наконец, я завидую тебе безмерно! У тебя будущего было больше, чем мне досталось. Твоя жизнь была в праматери всего, а я уже туда не попала. То, что казалось тебе смертной скукой, представляется мне теперь раем! Хотя ты бы со мной не согласилась, ибо из вашего времени нынешний обитаемый мир показался бы чудом :) (кажется этот символ был у вас популярен).
Хочется и хочется тебе признаваться в чувствах, пережитых к тебе за многие годы. Их было много, разных, и в оттенках каждого. Я и злилась, и недоумевала. Не взятому тобой там, для меня. Поэтому я так многого не знаю, и не смогла найти несмотря на огромный объём доступных знаний. Я грустила о детстве, которого ты недобрала, так увлекаясь познанием. Ты лепила себя, обделяя в чувствах. Ты недолюбила родителей, как ни старались они питать тебя своей любовью. Ты не додала благодарности и уважения друзьям (чёрт бы с другими), и два этих человека переживали твою чёрствость до конца жизни, полагая, что просто не успели принять то, что ты подразумевала (обманываться были рады). А ведь знаю же я, что ни о чем таком, ответственном, ты и не помышляла. Просто жила, как умела, не видела ничего очевидного рядом. Дура дурой! Не правда ли?
А теперь Айда, айда же! Туда, куда не посмела и не поспела домечтать!
Решиться
Когда стало ясно, что отправить тебе посылку возможно, встал вопрос, о том, как?
Оказалось, что все кодировки сообщений, применявшиеся в твоё время уже не используются ни в каких наших протоколах обмена данными. Сообщение же энергетическим «червём» должно раскрыться в твоём компьютере подобно вирусам, которые в ваше время портили жизнь пользователям.
Но ты-то знаешь, что у меня прекрасная память, и я к тому же единственная, кто знает здесь, как это было – обмениваться почтовыми посылками, частить в чатах, писать электронные письма. И я вспомнила. Когда впервые меня привели в Музей Земли, я плакала так, что всё вокруг расплывалось сквозь пелену слёз. И вместо любопытства я испытала там первый катарсис. Страшно пожалела, что не прожила желаемое. Мучилась потом месяцы, и лишь через 12 лет вернулась в музей осознанно, ностальгически прикасаться к знакомому, грустить радостно, чувствовать сопричастность вашей истории.
Так вот, в первый раз сквозь слёзы я видела ноутбук. А во второй раз нет. И теперь, спустя десятки лет после второго визита во мне воспылал ужас последней потери. Я впала в панику, что ноут пропал, и последний шанс быть с тобой исчез вместе с ним. Но оказалось иначе. Музей уже никого всерьёз не интересовал. Экспонаты хранятся только потому, что считаются неприкасаемой ценностью. И вот, в этой почти свалке, я кое-как нашла его! Он стал подставкой под электрочайником, и не был виден никому, потому что был накрыт флагом Австралии, как скатертью. Когда я дрожащими руками вытащила его на свет, он выглядел как новый. Но при нём не оказалось провода. Хотя, втыкать его всё равно было бы некуда, и нам пришлось поизобретать способы подобрать ему источник энергии. Страх к моменту включения только рос, сковывая меня настолько, что даже быть рядом не было сил. И включали его без меня. Но когда экран загорелся, за мной прибежали вместо того, чтобы просто дать мне знать. Как же тряслись руки, когда я пыталась попасть пальцами в клавиши!
Он работал спустя сотни лет!!! Он работает до сих пор, и хотя мы сканировали его полную копию и произвели дубликат со всеми данными, я пишу на нём! Мышечная память, оказывается, не подвела, и уже спустя час я колотила по клаве так же уверенно, как ты. Он принадлежал некому Cres (думается, что это ник), и хранил множество фотографий периода 2025 – 2037 годов. И видимо был семейной ценностью для переселенца, опознать которого нам не удалось. Клавиатура английская, но в недрах, о чудо, нашёлся архив виртуальных клавиатур, в т.ч. и на русском. И я на ней стучу по экрану. Как ни странно, в компе больше ничего не было. Ни одного письма, ни одного чата. Ничего, и даже видеофайлов. Хозяин использовал его просто как фотоальбом. Но какой! Тщательно собранный по датам, каждое фото подписано местом. И по этим местам я вспоминала географию Земли, ибо этот человек и его подруга, молодые совсем, не гламурные красавцы, но очень весёлые и милые во взаимных чувствах, объехали чуть ли не весь свет. Словно прощались с Землёй, что видимо правда.
Я всё искала, почему в 2037 году всё закончилось, но в компьютере ответа нет. Пока я изучала раритет, эйфория не прекращалась ни на мгновенье. Но как только всё возможное было вскрыто и содержание исчерпано, снова стало страшно. Мы ведь уже давно не пишем. Хотя, следует оговориться, что после моей находки появились желающие восстановить это умение, и я стала учить древнему стилю не только оформления мыслей, но и самого мышления. Мне-то было просто вспомнить, и я, оказывается, вполне способна ещё мыслить текстами, но нынешним это как египетские иероглифы для вас, сложно и нудно, неточно и скучно. Я вспомнила, как раздражалась ты, когда что-то нужно было писать ручкой или стилусом. Особенно на бумаге!
Сколько я написала писем тебе! Если бы на бумаге, то не одно дерево. И дело не в том, что мне не нравились варианты, хотя и не без того. Я никак не решалась остановиться. Мне никак не даётся признать. Я не могу себя простить. За родителей. За тот окаянный вечер. За то, что уснула. За всё, что могло бы быть, и не случилось. Меня утешают здесь, что мне довелось большее, немыслимое для вас. А я не перестаю грустить, и возможно это синдром пережившего долгую кому. Я пропустила пару сотен лет. И всё, чем меня утешают, не покрывает эту потерю. Мне многое известно об этом прошлом, но оно не моё. И память о нём не моя память.
И надо было когда-то остановиться, «порвать» черновики. Но долго, больше двух лет, не представлялось случая. Так и дотянула. До юбилея. Мы их тут тоже отмечаем. Мне стукнуло 100 лет. С даты рождения в моём представлении. И чёрт чёрт чёрт – аж 300 лет с учётом пропуска. Пришлось себе сознаться, что я, да, уже старуха. И дальше только ждать. И писать мемуар :(.
Я помню, как ты троллила авторов и любителей мемуарного жанра. И вот, докатилась до него сама, наверняка единственная среди современников, ой. А как правильно назвать тех, с кем я здесь, и тех, кто остался с тобой там? Кто я им, или они мне? Ну ты, короче, поняла. И вот, когда вся эта чепуха свалилась на мою голову, сомнения мои и муки исчезли, и разверзся предо мной масштаб нужного сказать тебе!
Сказать, рассказать, написать. Как много у вас определений. Описать, всё, чтобы ты потом не пожалела о неслучившемся.
Прозрение
Очнулась я в прелестном настроении. Открывать глаза не хотелось, ибо нега, которую я испытывала, была совсем детской, помнишь же? Когда открывать глаза означает разрушить незапомненный, но прекрасный сон. И тянешь, тянешь, нежишься. Можно часами так.
Свет, розовый сквозь веки, нисколько не раздражал. Пыталась вспомнить сон, не получилось. Пережила наш с папкой спор, и придумала с десяток аргументов, чтобы продолжить. Несколько смущала тонкость покрывала, мама наверное что-то этакое купила, сюрприз. Было приятно думать, как накрывала, мягкими руками по привычке гладя меня, якобы разглаживая одеяло. Неожиданно хорош был день рождения. Шевелиться не было сил. Лежала себе на спине, ждала, что позовут на завтрак. Силилась вспомнить, как легла в кровать, не получилось. Потянулась, вытянув ступни, насколько могла, не хватило. Вытянула руки за спину, другое совсем дело. Но. Тревога была ещё неосмысленной. Что-то не так. Медленно опустила ладони на голову, и в ужасе распахнула глаза. Я – лысая! Это – не сон! Потолок надо мной не из нашей дачи. Матовый полупрозрачный свод мягкого молочно-голубого света.
Попыталась резко сесть, и ложе подо мной вдруг поменяло форму, превратившись в кресло, удобно подставившее под спину спинку. В голове отчётливо прозвучало «здравствуй». Это был не голос, это была мысль. Если ты понимаешь, как их различать. Но мысль не моя! Ошалела я окончательно. Осматривать было нечего. Четыре стены того же света, странное кресло-кровать подо мной, шевелясь в котором я чувствовала как множество микро частичек проминается подо мной, принимая форму тела. Ткань, накрывавшая меня, голую, была прозрачной, почти не имеющей толщины. Не путай с пластиковыми плёнками. Эта дышала, при касании казалась ворсистой, но при этом не имела веса. Лишь форму, угадываемую на изгибах. Пол серый, без швов. Страх боролся с любопытством. Ощупала голову. Голая совсем! Ощупала себя. Цела и невредима!
«Успокойся. Всё позади. Не торопись понять» – мысли, отчужденные от меня, снова зазвучали в голове. Куда там, успокоиться. Голая, в неизвестном месте. В комнате без окон и дверей. И ещё чужие мысли в мозгу! Попыталась представить, что ещё сплю, ущипнула себя за мочку уха. Больно! Сердце стало набирать обороты.
– Ты кто? Кто здесь?!
«Я твой нейф. Мы с тобой теперь навсегда. Привыкай.»
– Какой ещё нейф?
«Нейро френд.»
– Не поняла.
«Я имплантирован в твой мозг для усиления твоих возможностей. Это стандартная процедура».
– Какая процедура, зачем!
«Ты моя хозяйка. Я твой друг. Буду помогать тебе жить.»
– Где я?
«Это тебе расскажут лады.»
– Когда?
«Когда посчитают нужным.»
– Где мои родители, друзья?
«В прошлом.»
– Как, в каком?! – я окончательно растерялась. В голове не укладывалась взаимосвязь места, положения и состояния. Сердце уже сжалось, но разум противился мысли о невероятном. И ещё этот недоголос в башке!
– Эй ты, – заистерила я, – либо нафиг, либо колись!
«Это не мои полномочия».
– Где люди? АУУУ!!! – я заорала, спазмы стали сдавливать горло, слёзы полились из глаз.
Я вскочила, стала колотить о ближайшую стенку. Но она оказалась мягкой, и сглатывала мои удары почти беззвучно. Удар, удар, удар по ускользающей поверхности. Запоздалая мысль «голая же», и вдруг передо мной огромный человек. Я отпрянула в неуклюжей попытке прикрыться рукой, одновременно другой шаря сзади в поиске иллюзорного покрывала. Представший был настолько неожиданным, что ужас пронзил иглами всё тело моё. Ты такое в детстве только раз испытала, помнишь, когда с папкой в лесу наткнулись на гадюку, и та зашипела почти у твоих ног.
Это был очень молодой мужчина, точнее мальчик ещё, но рост его был больше двух метров! Что при моих эталонных метре семьдесят пять вроде бы и не так много. Эх если бы только рост. Но мальчик (мальчик!), был лыс, и цвет кожи имел неожиданный. Медно-красный. Помнишь у бабушки медный таз, в котором она варенье варила. Во! Таким не загорают. Словно металлическая статуя ожила.
Кресло моё от толчка задом уехало к противоположной стене, и я бесстыдно размахнув руки, рухнула на спину, всеми прелестями нараспашку. Я зажмурилась от стыда, залилась краской, но не успела прикрыться, как огромная ладонь загребла мой затылок, а вторая охватила ноги под задом, и тело моё неспешно легло на кресло, которое, сволочь, распласталось подо мной в кровать. Ладони убрались восвояси, я прикрылась как смогла.
– Приветствую Вас, Азия, на Планиде! – гулко и ломко, несформированным ещё басом, с явным волнением прозвучал голос. В этот раз не в голове.
Я приоткрыла глаз, ближний к гостю, и увидела, что тот стоял по стойке смирно, видимо считая момент торжественным, или тоже стесняясь ситуации.
– Воооон! – визг мой стал неожиданностью и для меня.
Парня сдуло. Стенка вернулась на место.
Меня трясло, сердце шаталось как колокол, кровь как звон пульсировала в ушах. Села, накрылась покрывалом, съёжилась.
«Успокойся, Альд не хотел тебя обидеть.»
Несколько минут, пока меня трясло, ничего не происходило. Я куталась в бесполезное покрывало, текла слезами. Мысль, что я больше не увижу родителей, накрывала стыд, как тьма закат. Стало холодно, застукали зубы. Сознание стало проясняться. Произошедшее выходило за рамки моего понимания, и любопытство твоё постепенно разъело тьму. Глаза мои открылись, и расплывчатые из-за слёз образы, как за дождевым окном, оказались явью, а не глюками моего воспалённого воображения. Больше не было стен! Океан простирался передо мной, а вдоль скалистой кромки берега справа и слева от меня светились прозрачные купола разных размеров, то слипшиеся друг с другом, то одиноко выступавшие из рельефа. Чёрные скалы, мягкие купола. Почему мягкие, спросишь ты? Не потому, что палаточные, а по той, ставшей понятной мне сразу причине, что они, как и стенки моей комнаты (камеры, вдруг подумалось мне), были сделаны из мягкого, но твёрдого (именно так!), материала, который, пропуская свет, выглядел мягко, сохраняя при этом заданные формы. Было ещё светло, или уже светло, ибо за горизонтом поджидало, но не показывалось солнце. Но! Горизонт был сильно изогнут! Ты помнишь фотографии с Луны. Так вот, этот горизонт оказался ещё выпуклее! Я протёрла глаза, пытаясь стереть искажение слезами. Картинка прояснилась, стала чёткой. Океан стал гладким как стекло! Подумалось даже, что это лёд. В глади вод отражались звёзды, которых на небосводе оказалось слишком, слишком много! Ты такого даже представить не можешь, и никакие фантастические картинки не передадут тебе эту красоту. Так много, что разглядеть в этой россыпи знакомые созвездия не получилось, сколько я не пыталась. Зрелище заворожило меня настолько, что когда в голове образовался вопрос «Нравится?», я даже не приняла его на счёт нейфа. Но дёрнулась, и поняла, что наступила ночь, и небо целиком поглотило океан. Купола светились ярче, но не засвечивали свод, и даже на их кромках звёзды были отчётливо яркими.