«Зато не любит меня…».
Правда кольнула юношу где-то в районе рёбер, когда массивные ворота Нерсесяновского дворца – по-другому его язык не поворачивался назвать! – показались прямо за поворотом. Гюльбекян-старший, конечно, любил помпезность и вычурность – кто в их нации не любил? – но Хорен Самвелович уже давно обошёл его в этом деле. Даже росписью дверей и витражных окон в каждой комнате своего особняка он занимался сам, из-за чего все стекла здесь казались произведением искусства. Приказчик встретил гостя на месте и, приехав откуда-то с поручением, передал конюху в руки лошадей. Попутно старик очень интересовался тем, когда парон Гюльбекян собирался обзавестись женой. Вот у него как раз есть незамужняя племянница, и она чудо как хороша!..
– Акоп джан, оставь нашего гостя в покое! – прервал их беседу Завен, появившись в дверях особняка, и дружественно пожал Вачагану руку. – Мы уж как-нибудь найдём ему невесту, не переживай!..
– Ты мой спаситель, Завен Хоренович! – с неприкрытой нежностью отозвался Гюльбекян. – Но где же мне быть таким счастливчиком, как ты?
Когда приказчик, жуя губы, удалился, Завен обнял приятеля, а тот похлопал хозяйского сына по плечу. Вместе они прошли по коридору и, не расцепляя объятий, поговорили о том о сём. Вот уже много лет молодые люди, бывшие самыми желанными женихами во всем Кумкапы, крепко дружили, объединенные одной бедой, и вместе учились в Сорбонне. Правда, один изучал там нефтяную инженерию, а второй – камни и металлы. Даже домой они вернулись на одном и том же корабле и вместе страдали от морской болезни. Вачаган не припоминал ни одной просьбы, в которой средний Нерсесян отказал бы ему даже в те времена. Увы, и на этот раз он снова пришёл под этот гостеприимный кров с просьбой, которая так явно читалась на его лице, что Завен спросил о ней сразу же, как только провёл в дом.
– Тебе нужен хайрик? – переспросил он по-армянски и отправил горничную за кофе, а дворецкого – за отцом в его кабинет. – Ты погоди немного, он сейчас спуститься. Мама с бабушкой поехали на рынок. Ты же знаешь, они всё ещё суетятся из-за нашей с Татев помолвки…
– А Манэ? – Вачаган зажмурился и спрятал лицо в тарелке с чаразом45. Завен улыбнулся уголками губ и, поправив за спиной приятеля подушки, подозвал к себе одного из лакеев. Пока хозяйский сын шептал что-то слуге на ухо, Гюльбекян ёрзал на неудобном, трещавшем по поводу и без диване и пытался подавить смущение.
– Плачет сегодня целый день, – тяжело вздохнул любящий брат, поставил кофе на круглый столик и немного приподнялся на своём месте. – Выхватила из рук отца сегодня утром газету, и всё – поминай как звали. На вопросы наши не отвечает, только рыдает ещё больше…
В глазах друга читался немой упрёк. Конечно, он понимал, что стало всему виной – заключение Геннадиоса, наверняка, показалось влюблённой девушке целой трагедией. И как хорошо, что он так вовремя оказался рядом, чтобы поддержать её… Гена ведь завещал: «Пригляди за ней, а то наделает глупостей!».
– Ты, часом, не знаешь, что её так расстроило? – всё-таки озвучил свои опасения приятель. – Это никак не связано с нашим учителем музыки? Отец как раз читал статью о нём…
– Не думаю, – глухо буркнул Вачаган, раздумывая, насколько её брату следовало знать об этом. – Я полагаю, её расстроили смерти и аресты, которых в последнее время очень много даже среди приближённых к султану людей. На днях дядя моего близкого друга…
– Дядя друга?
– Да, – уклончиво отвечал гость в надежде повести разговор в более подходящее русло. – Ты наверняка читал о нём в газете: Фазлы-Кенан-Паша. Он заседал в совете дивана и был очень уважаемым человеком. Несколько дней назад его тело нашли в водах Босфора…
– Фазлы-Кенан-Паша, – одними губами повторил Завен, и его взгляд похолодел настолько, что Гюльбекян почти почувствовал этот холод на своей коже. – Так ему и надо.
От неожиданности губы обожгло горячим кофе. Вачаган чуть не пролил его на костюмные брюки, за которые отдал целое состояние, и, округлив и без того большие глаза, в недоумении воззрился на друга.
– Что ты сейчас сказал?
– Я не скрываю этого, – пожал плечами Нерсесян, и что-то страшное заблестело в его взоре. – Я бы тоже его убил.
На этот раз – как опрометчиво делать в такой момент глоток! – горло запершило настолько, что кофе чуть не брызнуло на ближайшую бело-розовую стену. Вачаган вытер рот салфеткой, которую схватил дрожавшими пальцами и с трудом их сжал, а затем отшвырнул помятый комочек на бежевую скатерть.
– Ты бы убил? – заплетающимся языком прохрипел юноша, выделяя голосом сослагательную частичку. Ужас в его глазах рос, и в конце концов Завен заметил это. Он подсел ближе, сгорбился – настоящий суровый медведь! – и, отведя взгляд в сторону, сцепил руки перед собой.
– Я не убивал, – сердечно заверил он друга, спрятав взор в пол, но тот навряд ли этому поверил. – Но мог бы… за Татев.
То, что он услышал, поразило Вачагана до глубины души. Он боялся даже дышать, чтобы не упустить хоть слова, и даже язык, так любивший упражняться в колкостях с Лилит Айвазян, прилип к небу.
– Если ты преследуешь цель довести меня до сердечного приступа, то ты этого почти добился!..
– Я не вру, ехпайрс46! – Густые брови вновь сошлись на переносице. – Я спас её от… не заставляй меня произносить это вслух ещё раз.
В мейхане Фазлы-Кенан-Паша признавался в том, что не раз заказывал у Нерсесянов столовые приборы, серебро и доспехи для будущих военных походов. С Хореном Самвеловичем дядя Мехмеда был на короткой ноге, и тот не раз приглашал его в свой дом попить армянского кофе или поесть абрикосов. Однажды на именинах Завена, куда пригласили и его невесту с семьёй, почтенный Паша познакомился с Айвазянами и оказал им большую поддержку, согласившись предложить знаменитую пастилу тикин Каринэ из яблок, яиц, мёда и сахара султанским агам и евнухам. Служители дворцовой кухни, как и сам султан, остались в восторге от диковинной сладости и почти озолотили кудесницу, сотворившую её. Как-то раз Татев оказалась настолько наивна, что решилась «отблагодарить Пашу за его доброту» и вместе с матерью поехала в его дворец с ещё одной партией отборной пастилы.
– Ни его жены, ни дочери не оказалось дома. – скрепя зубами, Завен вёл свой рассказ дальше и на нервах трещал пальцами. – Слуги сказали, что хозяин скоро будет, чём-то увлекли её мать, а Татев предложили подняться в кабинет Паши и оставить пастилу там. Чтобы даже если они не застанут его лично, он смог полакомиться сладким, как только вернётся…
Вачаган сглотнул комок в горле и задышал тяжелее. Завен истерично усмехнулся и пнул ножку круглого столика так, что кофе разлилось на скатерть, а чараз рассыпался по полу.
– Они всё спланировали, представляешь? Всё! Я не удивлюсь, если он даже жену и дочь специально отослал…
– Как это возможно, асцу сиро!47
– Я чудом приехал в тот день по поручению от отца, и ты понятия не имеешь, что со мной было, когда я увидел!..
– Не продолжай. Мне всё и так ясно.
Гюльбекян шумно выпустил ртом воздух и закрыл лицо руками, чтобы собраться с силами. Он даже позабыл, зачем приехал, зато мысль о пресловутом ноже больше не травила ему голову. Бедная Манэ!.. Её возлюбленный оказался под стражей по обвинению, которое вот-вот свалится на её брата! И как ей пережить всё это без дружественного плеча?..
Нерсесян невозмутимо смотрел перед собой и не двигался, как будто не понимал значения своих свидетельств. Огонь всё ещё горел в любящем сердце, затмевая все остальные мысли, но зато ум Вачагана оставался ясным. Брат Мехмеда говорил о третьем подозреваемом помимо Геннадиоса и Мустафы-Паши? Помилуй бог: он его, кажется, нашёл!..
– Паша считал, что раз у неё нет отца, то нет и защитника, – всё никак не утихал Завен и сжал кулаки под столом, – но в тот день все его слуги видели и слышали, что это не так.
– Все видели и слышали?! – в ужасе прохрипел Вачаган. – Неужели ты…
– Я ещё раз тебе говорю, что я не убивал его, но знай, что тот человек, который сделал это, герой.
– Ради бога, Завен, хоть раз оставь свою кавказскую горячность в стороне! Неужели ты не понимаешь, чем всё это чревато?
Сераскер султана и его солдаты до сих пор не выявили этой истории, но это не значило, что они никогда не отыщут её следов. Лишь вопрос времени, когда это произойдёт!.. Если они раскроют, что у среднего сына султанского ювелира есть мотив, а слуги Паши подтвердят, что в тот день Завен Хоренович чуть не разнёс до основания их дворец, то единственное, что сможет его спасти…
– Где ты был в ту ночь?! – схватил друга за руки гость и так сильно повысил голос, что на него сбежались все слуги. – Отвечай же!.. Где?
– Да нигде, – хмуро буркнул Завен и отправил в рот грецкий орех. Говорить об этом ему явно не хотелось. – Болтался по городу всю ночь без дела…
– Есть ли кто-то, кто может подтвердить, где ты был в десять часов вечера?
– Нет… таких людей я не припомню.
– Почему вы кричите друг на друга? – полусонно отозвалась Манэ и нахмурилась. – Что случилось?
Голова Вачагана закипела, когда возлюбленная показалась перед ними такая несчастная… и заплаканная, что сердце упало в пятки. Он не знал, о чём думать в первую очередь. О непутёвом друге-греке, который, чем дальше в лес, тем меньше казался виноватым? О ноже, с которым пришёл к старшему Нерсесяну с поручением от Мехмеда? О Манэ, которую ему вверил Геннадиос, или о Завене, который только что отрезал себе последний путь к отступлению? Ещё никогда его логичный и слаженный мир настолько не трещал по швам, не испытывал подобного перенапряжения! Ну разве он был не прав, говоря о том, что возиться со счётами гораздо легче, чем разбираться в хитросплетениях человеческих отношений?!
– Всё хорошо, куйрик джан48. Обычные мужские склоки, – поспешно заверить сестру Завен, натянуто улыбнулся и многозначительно посмотрел на друга. Не смей, мол, рассказывать о том, что только что услышал!..
«Да уж не дурак!.. Не стану же я лично отправлять тебя на виселицу!».
– Почему глаза красные? – Встав с дивана, старший брат сощурился, вздохнул и чуть приподнял лицо Манэ за подбородок. Печать дум всё ещё читалась на его лбу, и он постоянно морщил его. – Опять плакала?..
Манэ и правда похудела и осунулась, и те несколько дней, что Вачаган не видел её, должно быть, не покидала своей комнаты. Волосы немного растрёпаны, ленточка, вплетённая в прическу, съехала вниз, а нежно-голубое платье чуть помято на рукавах и талии, не говоря уже о мешках под глазами и опухших губах!.. И всё это из-за Геннадиоса?..
– Пустяки, – отмахнулась девушка и с надеждой посмотрела на Гюльбекяна. – Вачаган Багратович!.. Как я рада вас видеть!
Это было сущей правдой, но, даже когда Манэ, обойдя брата стороной, опустилась на его место за диваном, Вачаган не обманывал себя ложными надеждами. Конечно, она рада видеть его, потому что он – единственный человек на этой земле, способный рассказать ей о Геннадиосе и его участи! Изливать душу кому-то из семьи она не могла, зато спокойно выплакалась бы в жилетку лучшему другу. Своему и его… Собственная доля не казалась Вачагану завидной тем более, что он, прекрасно понимая её мотивы, всё равно таял каждый раз, когда возлюбленная обращала к нему свои небесные глаза и говорила таким ласковым тоном:
– Я так ждала вас, – прошептала она еле слышно и позволила себе накрыть его руку своей. – Я знала, что вы обязательно придёте с вестями…
Ещё немного, и Манэ снова назвала бы его «самым лучшим другом на свете», а перед таким запрещённым приёмом Вачаган, – увы! – никогда не мог устоять. Нельзя позволить ей воспользоваться им при Завене! А ведь тот уже смотрел так пристально, как будто вот-вот спросит о Геннадиосе!..
– Завен Хоренович, – шутя, обратился к другу Вачаган и как можно беспечнее рассмеялся. – Что-то парон Нерсесян задерживается… Я могу попросить тебя подняться наверх и спросить у отца, скоро ли он будет?
– Если бы я не знал тебя, Вачаган джан, – немного скептично откликнулся её брат, но, к счастью, и сам слишком глубоко переживал в глубине души предыдущий разговор, чтобы спорить, – я бы подумал, что ты специально отсылаешь меня подальше, чтобы остаться с моей сестрой наедине.
Он ещё добавил, что удовлетворит просьбу парона Гюльбекяна только потому, что «слуги всё равно за вами приглядят». По этой причине, даже когда Завен покинул их, молодые люди заговорили почти шёпотом, чтобы никто ненароком не подслушал их:
– Я с ума схожу от переживаний, Вачаган Багратович, – призналась она, чуть ли не плача, и сжала в руках белый ситцевый платочек. – Отец был так удивлён, прочитав про него утром в газете… но я не понимаю, почему кириос Спанидас?
– Он повздорил с пашой в мейхане за пару часов до убийства, Манэ Хореновна. Думаю, вы читали об этом в газете.
– Да, но на момент убийства вы были здесь. Вы оба были здесь, – всхлипнула девушка, ещё сильнее понизив голос. Вачаган устало вздохнул. Именно этого и остерегался Геннадиос!..
– Это ничего не меняет, – произнёс он устало, но твёрдо. – Так хотел Геннадиос, слышите? Он хотел, чтобы вы оставались в стороне.
– Но я могу спасти его!.. Одно моё слово, и…
– И вы разрушите свою репутацию. – Вачаган набрал в грудь побольше воздуха и, вспомнив, что он – наследник нефтяных месторождений, стал деловито загибать пальцы. Её… пальцы. – Это раз. Вам никто не поверит, потому что ваш отец видел под балконом только меня, это два. А, в-третьих… мы найдём другой способ вытащить его. Я обещаю вам…
На последних словах юноша осознал, что личико девушки оказалось очень близко, и медленно поднял на неё свой взор. Манэ – такая красивая и женственная, что хотелось кричать, – смотрела прямо перед собой и молчала, но в уголках её глазах уже собрались слёзы, а нижняя губа задёргалась в преддверии рыданий. О нет-нет, только не это!.. Ещё один запрещённый приём!
– А если нет, Вачаган Багратович? – еле слышно промолвила она. Всё!.. Его стена пала, и сейчас он согласился бы на всё, что бы она ни предложила. Провести её на свидание с Геннадиосом в тюрьму? Он поговорит с Мехмедом, а тот со своим братом!.. Держать её в курсе дела и каждый день навещать, чтобы приносить свежие новости? Он будет самым преданным её посыльным!.. Признаться её отцу и следствию в том, что Геннадиос на самом деле был в ту ночь под её балконом, а он просто прикрывал друга, ставя под удар себя? Нет… никогда!..
– И снова вы, парон Гюльбекян! Что-то вы к нам в последнее время зачастили! – Когда чей-то весёлый непринуждённый смех раздался на лестнице, молодые люди сразу же узнали Хорена Самвеловича и проворно расселись по разные стороны дивана. К моменту, когда старший Нерсесян с сыном спустились в гостиную, Манэ с самым невинным видом пила кофе, оставшейся в чашке брата, и клевала виноград, а Вачаган и вовсе переговаривался о чём-то с лакеем.
– На этот раз по очень важному делу, парон Нерсесян! По очень важному, – Молодой человек поднялся навстречу старому Нерсесяну и пожал ему руку. Завен опустился по левую руку от Манэ, которая изо всех сил прятала от отца заплаканные глаза, и со всей увлечённостью вслушался в разговор. Один только хозяин дома оставался беспечным.
– По какому же такому делу, Вачаган джан? – нахмурив брови, спросил старик, со вздохом сел на пуфик напротив гостя и поправил мешковатые штаны. – Я весь во внимании.
– Ах да! – Как будто спохватившись – хватит с него на сегодня переживаний! – юноша достал из кармана пиджака лист и, даже не разворачивая его, передал султанскому ювелиру. – Вы, наверняка, слышали: вашего учителя музыки и моего близкого друга подозревают в убийстве одного из султанских визирей. Мы стараемся вытащить его, но для этого нам нужно знать всё, что вы можете сказать об этом ноже…