Довольный князь наш – на закат
Направил свой усталый взгляд.
Яр развернул льняное чудо,
Подарок старца-ведуна,
И уложив в него сосуды,
Потуже узел завязал
И над землею приподнял –
Все крепко, вроде. В тот же миг
Поднялся узел над волнами,
Как лебедь белый, бьет крылами,
Под синью вечною парит,
Вдаль улетает торопливо.
«Ну, Седовлас, подарок – диво!» –
Промолвил князь и пал в песок,
Неправда ли, поспать часок
Он заслужил тем испытаньем?
Оставим витязя, за тканью
В края родные держим путь…
Над лесом стройным, над морями,
Над острыми, как меч, горами
Вода, способная вернуть
Княжну младую к жизни прежней,
Летит, качаясь в вышине,
А значит, есть еще надежда
Услышать голос чудный, нежный,
Что душу трогает извне.
За ней летим вниманьем быстрым –
Под нею градов череда,
И отблеск лунный серебристый
Укрыл платами купола.
Минуя теремные кровли,
Кудрявый непослушный дым…
Подобно древу в чистом поле
Он вырос из печных глубин,
Стремится из печного недра,
Но вмиг хозяин быстрый неба
Развеял дымные сады,
Позволив ткани между делом
Быстрее влагу донести
К заветной цели, на опушку
Близ новгородской стороны.
И ткань летит, она послушна,
Легка, надежна, простодушна,
Как те, на ком стоят миры.
Не Новгород ли долгожданный
Встает средь елей и берез,
Не Седовлас ли на поляне,
Как бы хватая узел тканый,
К высотам руки превознес?
Узнав хозяина, тряпица
Спешит к ладоням старика,
Меж пальцев нежится, вертится,
Желая перед ним открыться,
Дары с востока показав.
Ее он хвалит и скорее
Сосуды те несет княжне.
«Успеем, доченька, успеем!» –
Все шепчет в бороду себе.
Вот гроб хрустальный отворился,
И с первым утренним лучом
Лик юной девы окропился
Водою мертвой, как ручьем.
Свершилось: снова бьется сердце,
Дыханье наполняет грудь,
Ну а глаза закрыты дверцей…
Чтоб вновь не дать княжне уснуть,
Воды живой упали капли,
Сняв тяжесть с девственных ланит.
Уста сомкнулись и обмякли,
Взор озарился, и навряд ли
Сегодня будет он закрыт!
Арина взглядом ненасытным
Обводит даль из-за куста,
Ей ново все и любопытно,
Не узнает она места.
Как будто с чистого листа
Жизнь – и ужасна, и прекрасна!
Она не помнит Седовласа,
Ни кто она, ни кто отец –
Как ни пытался ей мудрец
Напомнить прошлое… Напрасно:
Княжна проснулась, память – нет!
Что делать с бедною девицей –
Вести ли в терем? Скрыть княжну,
Пока к ней вновь не воротится
Хоть мимолетная крупица
Воспоминаний, что в плену.
К тому ж, злодей еще на воле,
А значит, может статься, вскоре
Попробует Кривун опять
Княжны невинной жизнь отнять…
Волшебник силится понять:
У князя – земли на ладони,
Он сам велик, дружины ряд,
Мечи остры их, крепки брони,
Как прежде, быстроноги кони,
Но нет, они не защитят
От колдовской коварной силы!
Девицу лучше отведу
В селение, в обычном мире
От бед ее уберегу.
«Ну, что же, доченька, пойдем! –
Себе позволил старец молвить, –
Тут недалече старый дом,
Где я попробую напомнить
Тебе о времени былом».
Арина скоро согласилась,
И полчаса лишь миновав,
Печь жаркая вовсю топилась,
Бурлил отвар душистых трав.
Поверх сорочки белоснежной,
Обняв девичий хрупкий стан,
Теперь кружился сарафан,
И, дополняя те одежды,
Коса струилась по плечам.
Узнать в ней дочку Святополка,
Правителя земель Руси,
Пожалуй, смог бы, да и только,
Что сам отец, и то вблизи,
Но он горюет за стеною.
Тем временем как наши двое
Уселись переговорить,
Уж рог потряс округу воем,
Дружина князя полным строем
К селенью мирному спешит.
Заходят смело, всюду рыщут,
Взгляд скачет зайцем – тут и там,
Взошли под Седовласа крышу,
Прошлись по четырем углам.
«Окромя старца и девицы,
Нет никого!» – кричит один.
«Прошу, хозяин, не сердиться,
Скрывается от нас убийца,
Причем из наших же дружин…» –
Слова промолвив горьки эти,
Старшой оставил старца кров,
Пытливым взором не заметив
Самой княжны переодетой,
Как лист дрожащей средь ветров.
За ним вослед спешит с вопросом
Седой волшебник: «Витязь, кто?!
Кто свою душу опорочил?
Кому покой ни днем, ни ночью
Теперь неведом, и за что?».
Гремел ответом воевода:
«Князь Яр из северных дружин!» –
Сомкнулись тучей неба своды,
И слезы горькие природы
Смочили борозды морщин.
Умчались кони вороные,
Но Седовлас стоит, как тын,
И скачут злобно перед ним
Грядущего дела лихие,
Где гибнет мир среди руин.
«Теперь-то замысел мне ясен –
Кривун, он всех переиграл.
Но разве труд наш был напрасен?
Арина вот жива – отлично,
Сомненья прочь! – старик сказал, –
Ну, а пока что самолично
Мне в город стоит поспешить.
Правитель в гневе, но частично
Смогу глаза ему открыть».
Собравшись, наказал Арине
Не покидать укромных стен,
И только день придет к кончине,
Он воротится насовсем,
И волноваться нет причины.
Прощаясь взглядом, наша дева,
Пока могла, за старцем шла,
А дома, скромно пообедав,
Помыла избу, прибрала,
И у окна себя найдя,
Уселась, зеркальцем вертя.
«Ну, здравствуй, значит, я – Арина,
Пусть память и не признает,
Но это, все же, мое имя,
И чувствую – душа поет
На сочетанье звуков ладных,
А значит, старец молвил правду!
Что там еще он мне твердил,
Не про отца ли про родного?..»
Пыталась оживить хоть слово,
Но вспомнить не хватило сил.
И резвое вниманье снова
От прошлого отвлечено…
Так устремив свой взор в окно,
На девиц красных хороводы,
На молодецкие бои,
Арина жаждала свободы,
Но не осмелилась пойти,
Переча слову Седовласа.
А в руки взяв иглу и нить,
Сумела время разделить
С тем, что осталось ей подвластно,
И пальцы не смогли забыть.
Игла бежит, за ней вдогонку