– Что?
– Оранжевая краска! Манчи-джи говорил, моя краска гладкая, как шелк.
– Если хочешь, я научу тебя растирать листья хны, чтобы готовить пасту для мехенди.
– Акча. – Да. Она зажмурилась и громко зевнула.
– Когда зеваешь, прикрывай рот ладонью.
Радха робко приоткрыла глаза, поймала мой взгляд и улыбнулась:
– В-двадцатых?
Сплю я чутко, поэтому, когда загремела дверная ручка, я тут же проснулась и встала с кровати. За окном еще было темно. Радха крепко спала. В комнату ворвался Самир; сперва я решила, что он перебрал в клубе и не соображает, что творит, но потом увидела, что на руках у него женщина, завернутая в одеяло. Глаза у нее были закрыты, она постанывала. Рядом с Самиром стоял его друг, доктор Кумар. Я посмотрела на настенные часы. Два часа ночи. Я поспешно закрыла дверь за пришедшими, чтобы не разбудить миссис Айенгар.
Я щелкнула выключателем. Самир был мрачен.
– Миссис Харрис плохо, – прошептал он. – Кумар хотел вас кое о чем спросить.
Он обвел глазами комнату, посмотрел на кровать; приподнявшись на локте, Радха терла глаза.
Я бросилась к ней.
– Радха, скорее вставай.
Она спрыгнула с кровати и уставилась на Самира, который осторожно положил свою ношу на кровать, где прежде спали мы с Радхой. Одеяло, в которое была закутана миссис Харрис, распахнулось, и в слабом свете потолочной лампы я увидела запекшуюся кровь. Опухшие, в синих прожилках веки Джойс Харрис трепетали, она лежала, подняв колени, обхватив руками живот, и так громко стучала зубами, что я удивилась, отчего миссис Айенгар еще не колотится ко мне в дверь с просьбою быть потише.
– Зачем вы ее принесли…
– Некогда об этом. Кумар все объяснит.
Я заметила в руке у доктора черный медицинский саквояж. Доктор Кумар достал из него стетоскоп.
Самир схватил меня за руки.
– Спасибо, Лакшми. Пожалуйста, делай, как говорит доктор Кумар, – взмолился он, вышел и бесшумно прикрыл за собой дверь. Вся сцена длилась не больше минуты. В комнате было душно; англичанка хрипло стонала.
У доктора Кумара бегали глаза.
– Она что-то приняла, – прошептал он. – И мне нужно знать, что и сколько.
– Я не понимаю…
– Что тут понимать? – Он нахмурился. – Она выпила какую-то отраву, чтобы избавиться от ребенка, и если я не узнаю, что именно она приняла, она умрет.
– Но я всего лишь… – Я вспыхнула. – Разве Самир не объяснил вам, что я…
– Неужели вы не знаете, что на пятом месяце делать аборт опасно? – его серые глаза сверкнули.
– На пятом? – изумилась я.
Кумар кивнул и приложил головку стетоскопа к животу миссис Харрис. Она вскрикнула.
– У плода бьется сердце, то есть срок минимум восемнадцать недель. Но сердцебиение слабое. Она потеряла много крови. Нужно переливание. Самир пошел звонить, чтобы ее положили в частную клинику. – Он перевел взгляд с Джойс Харрис на меня. – Но вряд ли ребенок выживет. – Он посмотрел на мои руки, сцепленные в замок.
Наконец доктор убрал стетоскоп.
– Что вы ей дали? – выговорил он неторопливо, словно с трудом сдерживал гнев.
Я отвела взгляд от скорчившейся на кровати женщины.
– Отвар из коры корней хлопчатника. Она должна была вскипятить содержимое одного мешочка в кварте воды и пить каждый час, пока не допьет. Потом повторить процедуру. Обычно этого достаточно, чтобы исторгнуть плод. Но я на всякий случай оставила ей еще один мешочек.
Доктор Кумар прижал два пальца к запястью миссис Харрис и устремил взгляд на часы.
– Пульс очень редкий. Видимо, она приняла все три дозы сразу или вскипятила в меньшем объеме воды, чтобы отвар получился крепче.
– Она клялась, что на четвертом месяце, не больше. Я дважды переспросила, предупредила, что на более позднем сроке это делать опасно. С чего бы мне ей не верить?
Он вперил в меня пристальный взгляд. Неужели он думает, что я вру?
– Я никогда не давала этот отвар тем, у кого срок беременности больше четырех месяцев. Либо миссис Харрис сама не знала, на каком она сроке, либо намеренно солгала мне – от отчаяния.
Он намочил ватку спиртом, протер внутренний сгиб ее локтя.
– Как вы с Самиром… ее нашли?
Доктор Кумар достал из саквояжа ампулу и шприц.
– Мы ужинали в клубе, позвонил ее друг и сказал, что ей нужна помощь. – Он легонько постучал по ее руке, чтобы обозначилась вена, и сделал укол. Джойс Харрис вздрогнула. – Мы ее забрали. Дома никого не было: ее муж с матерью сегодня уехали в Джодхпур. Будьте добры, подержите.
Я прижала ватку к месту укола. Доктор Кумар надел на иглу колпачок и убрал шприц в саквояж. Потом взял женщину за запястье и долго смотрел на часы. У него были длинные пальцы с безукоризненно чистыми ногтями. Он положил руку женщины обратно на одеяло.
– Я уколол ей морфин, но совсем чуть-чуть, чтобы она не заснула. Вряд ли морфин смешается с тем, что вы ей дали. Но от инфекции ей нужно будет принять антибиотики. – Доктор Кумар скользнул внимательным взглядом по моим рукам, лицу, волосам. Я заметила в его черных кудрях серебристые пряди, веснушки над верхней губой. – Неужели вы правда думаете, миссис Шастри, будто травы помогают от женских… расстройств?
– Если нет другого выбора, то да.
– У этой женщины выбор был.
– Она так не думала.
– Почему же? Она англичанка. У нее масса возможностей. Во-первых, она могла обратиться в больницу для белых.
– А если отец ребенка – индиец?
Доктор приподнял тонкие брови и с любопытством посмотрел на пациентку.
– Значит, Самир вам ничего не сказал?
Краешком глаза я заметила, что Радха пошевелилась. Я совсем забыла, что она здесь. Радха все слышала. Я покосилась на сестру и сказала доктору:
– Миссис Харрис не уверена, что ребенок от мужа.
Пожалуйста, Радха, постарайся понять.
Радха закрыла рот рукой.
Доктор снова приподнял брови.
– Все равно лечиться травами рискованно. Вы же запросто могли ее отравить.
На мгновение я стиснула зубы.
– Ничего подобного, доктор Кумар. Я дала ей траву, от которой матка делается скользкой и через шесть-восемь часов выходит плод, а за ним и яйцо. – Мне показалось, что я оправдываюсь.
– И каким же образом ваш отвар делает матку, как вы выразились, скользкой?
– Из-за него в организме перестает вырабатываться вещество, которое помогает яйцу прилепиться к матке.
Он бросил на меня долгий взгляд.
– Прогестерон, – сказал он. – То, о чем вы говорите, называется прогестерон. – Он пощупал пульс пациентки. – Бывали ли у женщин побочные эффекты от ваших трав?
Доктор Кумар открыл было рот, явно собираясь спросить меня еще о чем-то, но тут в дверь постучали, да так громко, что мы все вздрогнули. Джойс Харрис даже взвизгнула, на миг приоткрыла глаза, обвела взглядом комнату и снова впала в тихое забытье. Мы с доктором переглянулись.
Из-за двери донесся громкий шепот миссис Айенгар:
– Кья хо гья? Миссис Шастри, из-за чего весь этот шум и суматоха?
Радха мигом легла на постель рядом с миссис Харрис, заслонив больную собой, и накинула на себя одеяло.
– Два часа ночи! – Миссис Айенгар приоткрыла дверь.
Я бросилась к ней навстречу.
– Простите, джи, моей сестре… нездоровится.
Миссис Айенгар вытянула шею, взглянула на кровать. Радха негромко застонала, притворяясь хворой, чтобы заглушить вскрики англичанки.
– Я послала за доктором, миссис Айенгар, – я указала взглядом на мистера Кумара. – Прошу прощения, что мы вас разбудили.
Джойс Харрис что-то забормотала, и Радха застонала громче. Доктор Кумар взял мою сестру за запястье, прижал большим пальцем ее вену и уставился на свои наручные часы.
– Ей нужен покой, миссис Шастри, – произнес он таким тоном, словно вторжение хозяйки его рассердило.
Радха закрыла глаза и воскликнула:
– Джиджи!
– Видимо, что-то съела…
– Мне нужно идти, миссис Айенгар. – Я хотела было закрыть дверь, но хозяйка и не думала уходить.
– Мой муж всегда говорит: зимой – кислое и соленое, летом – сладкое и неострое…
– Да-да, спасибо. Я обязательно воспользуюсь вашим советом, вместе с рекомендацией доктора. Мне очень жаль, что я вас разбудила.
Я плотно затворила дверь, привалилась к ней спиной и изумленно воззрилась на Радху. Как она догадалась, что нужно сделать? Сестра не растерялась и действовала с умом.
Миссис Харрис постанывала. Радха слезла с кровати, подоткнула ей одеяло.
Доктор настороженно поглядывал на меня.
Я оттолкнулась от двери, собрала волосы в узел.
– Радха, нарви желтых сердцевинок цветов ромашки.
– Больше никаких трав, миссис Шастри, – устало произнес доктор Кумар.
– Она доверилась мне, попросила помочь. – Я подошла к столику. – Быстрее, Радха!
Мой окрик вывел сестру из оцепенения. Радха подскочила ко мне и принялась помогать: обрывала лепестки ромашки и протягивала мне желтые сердцевинки. Я смолола их в ступе вместе с двумя листьями перечной мяты, добавила чуть-чуть воды. Комнату наполнил запах приготовленной мною пасты – фруктово-цветочный, сладкий и острый одновременно.
– Намочи тряпку, – велела я Радхе.
Радха намочила чистое полотенце. Я завернула в него пасту, завязала концы: получилась припарка.
Я села на узкую кровать рядом с доктором Кумаром, нежно промокнула тряпкой влажный лоб женщины. На миг она открыла глаза, явно узнала меня и снова закрыла глаза.
– Дышите, миссис Харрис, – велела я. – Все будет хорошо. Дышите. – Я повторяла эти слова, точно мантру, заклинание жреца или молитву верующего к Ганеше, пока морщины на ее лбу не разгладились.
Я откинула одеяло. Англичанка по-прежнему держалась за живот. Я нажала на точку на ее потном запястье, и пальцы понемногу выпрямились, разжались. Я приложила примочку к ее животу. Минуту спустя женщина перестала дрожать, задышала ровнее.
Доктор Кумар скептически наблюдал за мной.
– Это вытягивает инфекцию. – Я протянула ему примочку.
– Горячая. – Он осторожно взял тряпку, словно она жгла ему руки.
Я улыбнулась.
– Меня саас научила.
Щелкнула открывшаяся дверь. Мы обернулись и увидели Самира. Он подбежал к кровати, подхватил пациентку.
– Мы отвезем ее в частную клинику к Голе. Помнишь его по школе, Кумар?
Доктор Кумар кивнул.
– Ей лучше?
– Боль утихла. Но ребенка спасти не удастся, – обреченно произнес доктор, глядя на меня. Он уже ни в чем меня не винил. Доктор Кумар взял черный саквояж.
– Ничего не попишешь. – Самир направился к двери. Ему явно не хотелось обсуждать случившееся. – Идем, Кумар!
Я проводила их до двери.
– Вы сообщите мне, как у нее дела?
– Я тебе напишу через день-другой, – шепнул Самир и спустился по лестнице с Джойс Харрис на руках.
Доктор Кумар обвел глазами комнату, задерживая взгляд то на одном, то на другом предмете, и наконец посмотрел на меня. Кивком попрощался и был таков.
Я закрыла за ним дверь и прислонилась к ней лбом. Воцарившаяся в комнате тишина оглушала, как треск цикад в знойный летний день. Я ждала вопросов Радхи.
Чуть погодя она сказала:
– Так эта женщина – ангрези, – она хотела потерять ребенка?
– Да.
– И ты ей помогла?
– Да. – Я понурила плечи. Я рассчитывала рассказать обо всем сестре не раньше, чем через несколько лет. Наивная.
– Но ты же мне говорила, что зарабатываешь на жизнь мехенди…
Я стиснула зубы и отвернулась.
Радха задумчиво нахмурилась.
– Помнишь, вчера мы видели нищенку. С младенцем. И ты сказала, что ей не следует больше рожать. Она не сможет прокормить детей.
– Да.
– И сегодня. Эта ангрези. Она же наверняка богатая.
– У женщин бывают свои причины принять трудное решение. – Я поджала губы. – Я ни о чем их не спрашиваю. Мне незачем это знать.
Радха перевела взгляд на кровать.
– Как они тебя отыскали?
Я пожала плечами.
– Меня все знают.
– Кто они, эти мужчины?
– Самир Сингх – мой друг. Мы знакомы много лет. Второй, доктор Кумар, насколько я понимаю, старый друг Самира.
– Малик знает? – помолчав, спросила Радха.
Я еле заметно кивнула. Да.
– Последний вопрос – и начинаем уборку.
– Почему?
– Потому что я не смогу вкратце объяснить тебе сложные вещи. Это долгий разговор.
– Нет, я хотела сказать, почему ты это делаешь? Почему помогаешь женщинам избавляться от детей?
Сегодня ночью Радха услышала и увидела столько нового. У нее дрожали ноги, она, не отрываясь, смотрела на кровавое пятно на кровати.
Как объяснить, почему двое мужчин среди ночи постучали ко мне в дверь? Как объяснить, почему некоторые замужние женщины крутят романы?
Я вспомнила, что говорила мне свекровь, когда учила делать противозачаточные отвары. Мне было пятнадцать, я только-только вышла замуж. «Как я могу отказать этим женщинам, бети? Их земля высохла. Все содержимое их амбаров уходит в счет оплаты заминдару. Им не под силу прокормить тех малюток, которые ждут их дома. Им не к кому обратиться».
Моей сестре всего тринадцать. Простых объяснений недостаточно. Но я настолько устала, что не подберу правильных слов, не сумею объяснить так, чтобы она поняла.
И я повторила слова саас:
– Им не к кому обратиться.
С минуту мы молчали, думая каждая о своем.
– Идем на крышу, нужно постирать, – негромко проговорила я и сдернула с кровати запачканную простыню. Кровь Джойс Харрис пропитала даже джутовую сетку. Придется отмывать ее смесью золы и ги.
– Радха.
Она перевела взгляд с замаранной кровати на меня. В глазах ее читалась тревога.
– Ты сегодня была молодцом. Но об этом никому ни слова, акча?
Мне неприятно было просить ее об этом, но от ее молчания зависело наше благополучие. Если кто-то узнает о несчастье, постигшем миссис Харрис, я потеряю всех клиентов.
Я думала, Радха примется возражать. Но она ответила еле слышно:
– Хан-джи.
Четыре
17 ноября 1955 года
Назавтра я разбудила Радху чуть свет, хотя обе мы спали недолго и беспокойно. Я показала ей, как растирать хну, и, к моему удивлению, паста для мехенди у нее получилась лучше, чем у меня. Старик Манчи явно не врал. Сестра даже предложила добавить в пасту чуть больше лимонного сока, чтобы краска держалась дольше. Я похвалила Радху, и она испуганно посмотрела на меня, словно не привыкла к добрым словам в свой адрес.
Записать ее в школу я смогу не раньше января, а до тех пор она будет ездить со мной и Маликом к клиенткам.
Первой моей клиенткой в тот день была Канта, одна из немногих, кто относился ко мне как к равной. Возможно, потому, что я была чуть старше – Канте только-только минуло двадцать шесть. Возможно, потому, что она, как и я, в Джайпуре была приезжей: родилась и росла в Калькутте, училась в Англии. А может, потому, что у нее тоже не было детей, хотя она отчаянно мечтала стать матерью.
Канта происходила из старинного рода бенгальских поэтов и прозаиков: ее отец и дед проводили время, сочиняя сонеты и собирая литературные салоны. «Женщины в Джайпуре читают только «Ридерз дайджест», – как-то пожаловалась она.
Не успела я подняться на веранду, как Канта уже распахнула передо мной двери, отодвинув слугу, семидесятилетнего Баджу. Он поправил марварский[15] тюрбан, пригладил длинные усы и сказал:
– Зачем вы так, госпожа!
Канте не терпелось услышать новости.
– Лакшми! Расскажи мне скорее, как все прошло у Парвати. Баджу, да не стой ты столбом! Отведи Малика в кухню и накорми. – Тут она заметила стоящую за моей спиной Радху, посмотрела на нее, потом на меня и воскликнула: – Арре! Да у меня, никак, двоится в глазах?
Я познакомила Канту с Радхой, объяснила, что та приехала в Джайпур учиться в государственной школе, и покосилась на сестру, дабы удостовериться, что такое объяснение звучит правдоподобно. Я зря беспокоилась. Радха, точно завороженная, глазела на Канту. Она рассматривала ее каре до плеч, стройные ноги в брюках-капри, блузку без рукавов, завязанную узлом на обнаженной талии. (Женщины традиционных взглядов, такие как Парвати, прятали пухлые животики под сари и скорее согласились бы пойти работать в бордель, чем оголить живот.)
1
Перевод Н. А. Пушешникова.
2
Ср. 1 Кор. 15:55: «Смерть! где твое жало?» – Здесь и далее примеч. перев.