Саша стоял ни жив, ни мёртв. Его внезапный порыв бесследно исчез, остался только страх, смешанный с брезгливостью. Всё вокруг было слишком. Слишком громко, слишком грубо, слишком бесстыдно, слишком бессмысленно, слишком отвратительно. «А ведь это простые ткачи, такие же как у нас на фабрике. Обычно вежливые, шапки снимают, здороваясь. Что с ними случилось?» – думал парень. Александр Петрович положил руку ему плечо и сжал, словно успокаивая. Видя испуг Саши, он ещё и потрепал его по голове, улыбнулся и шепнул одними губами: «Смотри, внимательно смотри и не бойся». Затем старый купец развернулся и пошёл к оставшимся на бревнах хмельным работягам.
– Где вино берёте, молодцы? Лавка-то закрыта.
– Тебе пошто, отец? Стар ты для вина, а кладбище тоже сегодня закрыто, – загоготал самый молодой сутуловатый парень с болезненно серым лицом. – Ты кто? На попа похож. Ненашенский ты, не видел я тебя раньше.
– Тихо, Кузьма, – оборвал его мужик постарше. Он выглядел как матёрый каторжник, без передних зубов, со шрамом через всю правую щёку, который как могла скрывала густая рыжая борода. – Не видишь – это уважаемый человек. Доброго здоровья, Александр Петрович. Зачем к нам пожаловали? Наши господа сегодня не принимают, дома запершись сидят, хоть у народа вопросы к ним имеются, а не выходють. Нынче тут для купцов неинтересно, мы себе власть взяли.
– И тебе доброго здоровья. Позволь старику присесть, в ногах силы мало осталось.
Мужик хлопнул молодого Кузьму по спине, тот встал, уступая место. «Кто это?» – на ухо спросил у старшего. «Коновалов, с Бонячек», – так же шёпотом ответил тот. Кузьма проворно смахнул мусор с бревна, где сидел только что. Александр Петрович присел, осматриваясь вокруг. Под ногами валялись пустые бутылки и затоптанные куски нехитрой закуски. Плясуны пошли обнявшись в сторону площади, оставив мятые фуражки валяться в пыли. Толпа неподалёку жила своей жизнью – кто-то отходил, кто-то присоединялся к ней, но она не редела, словно это был единый организм, состоящий из множества людей. Среди постоянного гула вдруг начинались крики «Мишка, выходи!» или «Верни расценок!», подхватываемые десятками глоток.
– Так где же вино берёте всё-таки? – спросил Александр Петрович.
– Мы у лавочника отняли, терять нам теперь всё одно нечего.
Коновалов покачал головой:
– Ну решили работу оставить, требования выдвинули, но пьянство зачем начинать?
– Мишка-купец всё равно нас слушать не хочет, – вступил в разговор молодой Кузьма, который стоял рядом. – Первый день мы чинно начали. Депутацию к нему отправили. Так мол, и так – работать по новому расценку отказываемся, постановили всем обчеством к работе не приступать, пока не подымет хоть немного. Мишка Кормилицын, если посчитать, до 10-ти рублей плату скинул, мы говорим, что меньше, чем за 11-ть не выйдем. Хоть раньше и 12-ть с полтиной полагалось. Жить на что? Если из дачки ещё все штрафы вычесть – ведь и на хлеб не хватит. Даже гнильё, что он в своей лавке брать заставляет, не купишь. Месяц отработаешь и сам должен хозяину останешься. Всё одно, Кормилицын депутацию нашу на порог не пустил, по матушке обругал и каторгой грозился. Ну мы с расстройства и выпили. Теперь терять нечего. Своего добьёмся – водку Прокопа-лавочника тоже спишут, хозяин оплатит, у него денег много.
– Ну а как не послушает он вас?
– Куда ему деваться? Урядник Степан приезжал недавно, поучили его, приласкали, он штаны испачкал и прочь галопом, – мужики захохотали.
– Н-да, – Коновалов был задумчив. – Бражничать прекращайте – до добра это не доведёт. Пойду посмотрю на площади – что к чему.
– Не ходили бы, Александр Петрович, – рыжебородый смотрел хмельными красными глазами, но голос был твёрд. – Народ нынче дурной, могут и не признать. О вас по всей округе никто ничего плохого не скажет, но что с пьяных взять. Лучше к себе езжайте, там спокойнее.
– Спасибо за беспокойство, я аккуратно. Может с Михаилом Максимовичем поговорю, к разуму призову.
– Не открывает он. Заперся в доме. Вокруг только полиция фабричная охраняет, псов спустили и сами при оружии ходят, но за ограду не высовываются.
Александр Петрович встал с бревна – помог Кузьма, и направился в сторону людской толпы, туда где высился храм. Саша шагал рядом. Любопытство его испарилось, первый парализующий ужас тоже прошёл, внутри был лишь липкий страх, уговаривающий броситься к коляске и ехать домой, где тихо и безопасно, но он, злясь на собственную трусость, упрямо заставлял себя идти и смотреть на происходящее. Улица, которая была здесь шире и чище, привела их на сельскую площадь, где проходили праздники, ярмарки или просто еженедельный торг. Здесь напротив друг друга стояли деревянный храм Петра и Павла о пяти куполах с колокольней и особняк Никанора Разорёнова. Дальше уже виднелись фабричные строения: контора и производственный корпус. За оградой особняка заходились лаем псы, спущенные сторожами с цепи. Два дюжих молодца из фабричной охраны стояли рядом с директором мануфактуры, который разговаривал с тремя мужиками из числа протестующих, кричащими прямо перед ним.
– Пусть выйдет и поговорит с нами, – кричал один из ткачей, высокий сухой мужик.
– Михаил Максимович разговаривать с вами более не будет, нечего ему добавить к тому, что уже сказано – проспитесь и возвращайтесь к работе, – директор был бледен, за спиной переговорщиков стояло больше сотни человек, некоторые были уже сильно пьяны. Управляющий понимал, что при желании толпа просто сметёт их, но вида старался не подавать.
– Что он, паскуда, разговаривать с нами не хочет? – взвыл второй из ткачей. От выпитого его шатало так, что приходилось держаться за плечо товарища. – Мы сейчас сами войдём и спросим.
– Отошёл отсюда, – фабричный охранник демонстративно направил ствол ружья под ноги смутьяну. За спиной у того зашумела толпа. Брань и крики слились в единый гул: «Дави их… Суки… Не робей, ребята, ничо не сделают… Все вместе…». Люди плотнее придвинулись к зашатавшейся ограде, охрана уже явно направляла ружья в толпу. «Ружьё опусти… Порвём … Потроха твои псам скормлю…», – неслось оттуда. Директор был человеком опытным, улучив момент, он крикнул зычно, на всю площадь:
– Разговор будет завтра! – народ примолк, вслушиваясь. – Выберите депутацию – трёх человек, каким доверяете, но чтобы были трезвы. С ними и будем вести разговор, а сейчас расходитесь и прекратите пьянство. Нас глоткой не возьмёшь, будут переговоры, но не со всеми сразу, иначе опять один крик выйдет. В церкви назавтра молебен отслужат, после него ждём ваших представителей.
По толпе пробежал ропот, скоро смолкший. Кто-то сразу стал выкрикивать: «Андрея Кузнецова надо посылать, и Петра из механиков. Они грамотные». Другой подхватил: «Только при батюшке договаривайтесь, чтобы побожились». Некоторые просто стояли молча, готовые поддержать тех, за кого будут остальные (таких было большинство). Гвалт стихал. Только самые пьяные вопили что-то неразборчивое. Лица у людей были задумчивые, женщины, пользуясь моментом, стали тащить мужей домой: «Пойдём, завтра после обедни выберете кого послать, а сейчас иди проспись, слышь, чего директор сказал». Александр Петрович внимательно смотрел на людей, о чём-то думая. Он рассматривал происходящее, стараясь не упустить ни единой детали. Саша переминался с ноги на ногу рядом, потом шепнул деду: «Пойдём, довольно насмотрелись». Тот неожиданно кивнул и развернувшись зашагал прочь, к оставленной коляске.
На брёвнах у лавки мужики всё сидели, но на Коноваловых они уже не обращали внимания – рыжебородый о чём-то яростно спорил с Кузьмой. Перебранка происходила во весь голос, матерщина лилась, преобладая над обычными словами, но Саша не различал ни смысла, ни интонации слов. Вокруг всё сливалось в какой-то однообразный монотонный шум. Мальчик выглядывал из-за деда вперёд – далеко ли до коляски, которая увезёт их из этого Содома. Та была уже близко, можно за пару минут добежать, но Александр Петрович шёл медленно, годы бегать не позволяли. Саша оглянулся назад. Между спорщиками началась драка, рыжий повалил молодого тщедушного Кузьму и бил кулаками. Третий их компаньон схватил его сзади, желая разнять, но щербатый вывернулся и принялся бить миротворца, затем споткнулся о спящее тело, которое не заметил в пылу и упал сам. Мужик, которому рыжий просто так разбил лицо, воспользовался этим подарком – злорадно матерясь пнул несколько раз, целя в обидчика, а попадая и в него, и в спящего, который заохал и зашевелился. Вдруг за углом лавки появился какой-то парень в кепке, надвинутой почти на глаза. Он мельком глянул на драчунов, достал из-под рубахи бутыль, заткнутою вместо пробки какой-то тряпкой, поджег её спичкой и бросил в окно. Вспыхнувшая бутылка разбила стекло, но звона из-за криков слышно не было. Огонь полыхнул внутри лавки. Пламя быстро росло, но драчуны не обратили на всё это никакого внимания. Поджигатель ещё раз воровато посмотрел по сторонам и встретился глазами с Сашей, который остановился и смотрел на него. Несколько секунд поджигатель сверлил юношу змеиным немигающим взглядом, затем сплюнул и быстро юркнул назад, скрывшись из виду. Его сильно шатало, было видно, что он тоже очень пьян. В лавке уже бушевал настоящий пожар, языки пламени вырывались в раскрытое окно. Пьяницы остановили драку и недоумённо таращились на огонь. «Саша!» – громко крикнул Александр Петрович, и подросток заметил, что дед дошёл до коляски. Он бросился к ней бегом. Кучер сразу тронул лошадей. Выехали из села, и Коноваловы увидели, как в небо поднимается густой черный столб дыма, заволакивая голубое небо. Вскоре чуть поодаль начал расти второй, а затем и третий.
– Подожгли зачем-то, – сказал купец. – Уж вроде решили переговоры начать. Если такое началось – теперь хоть святых выноси. О том, что будет завтра, когда проспятся, никто не думает.
– Я видел там парень нарочно бутылку поджёг и кинул. Зачем интересно?
– Кто его знает… Может лавочник чем ему не угодил, может долги свои, которые в книгу записаны, решил стереть, может просто во хмелю удаль свою захотел показать. У нас мужик долго терпит, молчит. Даже когда всё хорошо у него – порой живёт будто терпит. А потом вдруг плюнет на всё и уж пока вдребезги себя не разобьёт – не остановится. В Тезине таких сейчас сотни одновременно. Не только лавку – и храм, пожалуй, могут с землёй сравнять сами себе назло. И будь что будет! Сейчас это безобразие в одном селе только, ну а как во всей губернии такое случится, не дай Бог? Или во всей империи? Представить страшно! Александр Петрович перекрестился, а потом потрепал внука по голове. Дым тем временем застилал злополучное село, словно прятал его от прочего мира.
Глава 2
Петроград, октябрь 1917 года.
Солнце, спрятанное за вуалью серых туч, скупо дарило свой тусклый свет распотрошённому городу. Холодный пронизывающий ветер выметал с улиц случайных продрогших прохожих, обрывки бумаги, окурки и другой мусор. Лишь чёрные блестящие бока каменных домов и тёмная рябь одетых в гранит рек невозмутимо сносили свистящую злобу стихии. Лужи затянулись, будто раны, первой непрочной коркой льда, готовящейся стать толстой привычной кожей на ближайшие месяцы. В спасательной шлюпке на корме стоящего на Неве корабля проснулся немолодой, сильно за пятьдесят, морщинистый, костляво-худой мужчина. Спал он долго – рухнул без сил после двух дней беспрерывной беготни и хлопот. Раньше пробуждения, до того, как открылись глаза, пришла жуткая головная боль. Мозг словно стянул железный обруч, уменьшающийся с каждой секундой, а кроме этого, в нём время от времени начинал бить барабан, парализуя любое желание жить. Мужчина лежал, не в силах пошевелиться. Сначала он пытался вновь заснуть, надеясь, что в забытьи боль уйдёт. Поняв, что сна не будет, размышлял, стоит ли вообще вставать.
Подняться заставили холод и жажда. Мужчина выбрался из-под укутывавших его бушлатов и какого-то тряпья, озираясь, не в силах понять где это он. Корабль какой-то… Как он тут оказался? Всё вокруг чуть покачивалось, ветер немилосердно пробирал до костей. На полу зачем-то стоял чайник. Страдалец стал жадно пить прямо из носика. Вкуса воды, налитой давно, может неделю назад, он не ощущал. Влага будто сразу впитывалась в иссохшее горло, не доходя до желудка. Наконец напился, почувствовав, что больше выпить просто не сможет. В голове опять зашумело, очертания предметов расплылись, видимо вода разбавила вчерашний спирт, и накатило опьянение. Вывернуло неожиданно. Приступы рвоты накатывали снова и снова, под конец мужчина просто висел на борту корабля, глаза слезились, во рту было гадко. Мужчина не пил много лет – как-то ещё в юности в далёком селе Тезино Костромской губернии из-за водки его жизнь изменилась раз и навсегда, с тех пор он решил вина больше в рот не брать. Выполнять данный себе зарок оказалось не так и сложно.
– Что, Мишка? Плохо? Пойдём в трюм, подлечу тебя, – крепкий матрос с обветренным лицом появился незаметно. – Красиво ты сейчас кричал. Как чайка, я прямо заслушался!
Краснофлотец расхохотался от души. Красное лицо, расстёгнутый бушлат, накинутый прямо поверх тельняшки, и свежий водочный аромат говорили о том, что он то подлечился как следует. Весельчак достал из кармана листовку с напечатанными на ней словами: «Къ Гражданамъ Россiи. Временное правительство низложено… Да здравствуетъ революцiя рабочихъ, солдатъ и крестьянъ!», щедро насыпал табака и сделал самокрутку.
– Будешь? – спросил у бледного Мишки и махнул рукой, – Ты же не куришь!
«Яша! Его зовут Яша!» – вдруг вспомнил мужчина. Внятных мыслей в его голове поначалу не было, только какие-то обрывки песен, случайных разговоров и событий.
– Яша, как я здесь оказался? – спросил Михаил у безмятежно курящего матроса.
– Мы тебя сюда притащили. Ты как в кабаке уснул – так больше и не шевелился. Вроде маленький, а тяжёлый, насилу доволокли. Моряки своих не бросают! Спать тебя в шлюпке оставили, чтобы проветрился.
Наконец память поймала за хвост вчерашнюю попойку. Два дня до этого Михаил Дятлов гонялся по несущемуся под откос городу, силясь настичь свою цель. Цель, казалось, даже не догадывалась, что за ней ведут охоту, но постоянно ускользала, чудом спасаясь из расставленных ловушек. В ночь захвата Зимнего, он среди прочих солдат и матросов был во дворце. Метался среди тёмных комнат, ища где укрылось Временное правительство. Юнкера-охранники сдавались без боя, только распаляя охотничий азарт. Наконец в толпе кто-то сказал: «Вроде голоса там, и свет горит». Михаила людской волной внесло внутрь большого зала, затем в смежную к нему столовую. Министры Временного правительства сидели, отрешенно наблюдая за происходящим. Большевики окружили их, заполнив всю комнату. Пьянящее возбуждение витало в воздухе.
«Керенского нет», – сказал кто-то из соседей. «Ну и пёс с ним», – радостно подумал Дятлов, увидев кого искал. Высокий статный мужчина напряжённо замер на краю своего кресла, поблёскивая золотой оправой пенсне. Министр сидел к Михаилу боком, рукой достать можно. Время застыло. Дорогие каминные часы у входа – черный носорог с круглым золотым циферблатом на спине – показывали два часа десять минут ночи. Дятлов завороженно смотрел, как по виску его врага еле ползёт прозрачная капля пота.
– Именем Военно-революционного комитета объявляю вас арестованными, – сказал Антонов-Овсеенко, возглавлявший отряд большевиков, глядя на министра в золотом пенсне. Тот поднялся. Капля пота сдвинулась чуть ниже, но голос был твёрд:
– Члены Временного правительства подчиняются насилию и сдаются, чтобы избежать кровопролития.
Поднялся невообразимый гвалт. Победители громко и воодушевлённо переговаривались. Расспрашивали о Керенском и порывались его отыскать, не веря, что глава правительства мог в такой момент уехать. Думали, что его где-то укрывают. Начали переписывать арестованных. Первым записался Коновалов – министр в золотом пенсне. Следом похожий на профессора министр Кишкин. Его, как выяснилось, днём выбрали руководителем обороны Петрограда. Эта новость вызвала взрыв хохота у солдат и матросов. Большевики состязались в остроумии, не подбирая выражений. Антонов невозмутимо составлял какую-то бумагу, расположившись за столом, где только что заседали министры. Посреди портфелей и документов нелепо стоял разорванный стакан от снаряда, выпущенного, по всей видимости, по Зимнему дворцу. Причудливой формой он напоминал пепельницу, как пепельница и использовался стоящими рядом товарищами. Михаил крутил головой по сторонам, силясь осознать происходящее. Вот она – свергнутая власть. Всего то человек двадцать. Их защитники – юнкера, женский батальон и несколько офицеров – арестованы и куда-то уведены. Здесь только кучка врагов и новые хозяева страны.
– Какого чёрта, товарищи! Переколоть их тут, и вся недолга! – крикнул Дятлов
– Кончить их, и всё! – громко поддержали голоса вокруг. – Прямо тут и хлопнуть.
– Правильно, на штыки их, – стали раздаваться крики рядом. – Ура, товарищи! Довольно терпеть!!! За всё ответят!!!
Кровожадный гул нарастал, заполняя всё вокруг. Михаил и сам орал что было сил – добыча близко, сейчас настанет расправа. Кто-то толкнул одного из вчерашних господ так, что тот еле устоял на ногах. Вдруг посреди общего шума что-то оглушительно грохнуло, наступила тишина.