– Да пошел ты!
4
Богдан, все еще кутаясь в одеяло, застегнул куртку по самый подбородок. Он с трудом сдерживал одолевающую его дрожь. Аня присела на краешек стоящего возле многочисленных пустых стеллажей письменного стола.
– Слушай, там где-то вода была.
Аня без особого желания отнесла ему стоявший на столе стакан и сразу отвернулась, снова направилась к столу, а, подойдя, обнаружила на нем, прежде прятавшийся за стаканом, прозрачный пузырек с таблетками.
– Что это?
Богдан, не глядя, равнодушно бросил:
– Попробуй.
Аня взяла пузырек, открыла, достала белый кружок.
– Терпеть не могу лекарства.
Он посмотрел с интересом, и она подумала, сейчас скажет что-нибудь о ее последнем, брезгливом замечании, но он насмешливо дернул углом рта и произнес:
– Что ты там прячешься? Боишься?
– Аня возмущенно хмыкнула
– Да иди сюда. Не трону я тебя. Думаешь, у меня и мыслей только, как с тобой переспать?
Аня резко вскинула глаза и тут же отвернулась.
– Эй! – услышала. – Вот так святая невинность! Недотрога обиделась, что кто-то отказался от желания обладать ею? Ну, извини. Сегодня, сама видишь, от меня мало толку. Как-нибудь в другой раз.
– Заткнись! – наконец-то удалось выговорить Ане, но он уже и сам замолчал, и лишь через какое-то время вновь раздался его голос:
– Там где-то сигареты на полках…, – и опять с такой интонацией, будто она обязательство подписала исполнять все его желания. Нашел золотую рыбку!
– Я тебе в служанки нанялась?
– Что тебе, трудно? Ты же видишь: я сам ни на что не способен, – он говорил так, будто считал это своим достоинством.
Она принесла ему сигареты (отчего-то не догадалась бросить прямо от полок) и больше не стала возвращаться к столу.
– Садись, – он протянул ей пачку.
Аня отрицательно мотнула головой и села на край полосатого матраса.
– Здесь раньше склад был?
– Не знаю. Наверное. Во всяком случае, матрасами и одеялами здесь целая комната была набита. Так что мы – со всеми удобствами.
На Аню поползло белое пахучее облачко табачного дыма, и она отмахнулась от него рукой.
Богдан перестал кутаться в одеяло, и оно плащом спадало с его плеч.
– Я, вообще-то, тоже не курю. И сигареты не мои.
– Да ладно оправдываться-то.
Осторожно он уперся подбородком в ее плечо.
– Эй! Ты чего сюда пришла?
– Не знаю.
Он отодвинулся.
– Глупая девчонка! Совсем недавно едва не рыдала, возмущалась, злилась, а сегодня сама явилась. Ты, вообще, представляла, что делала?
– Нет, наверное.
Богдан отвернулся, выпустил очередное облачко дыма, стряхнул пепел прямо на пол.
– Слушай…
Уже по первым звукам ставшего твердым и уверенным голоса она определила, что последует дальше.
– А ты не мог бы перечислить все сразу, одним списком? Чтобы мне не бегать бесконечно туда-сюда.
Он рассмеялся.
***
Она ушла лишь утром, и случайно встреченный по дороге Чоня старательно делал вид, будто он не знает, чем она занималась всю ночь. Наивный, он, действительно, ничего не знал. Ему и в голову не могло придти, как все на самом деле происходило.
Аня сидела, прислонившись спиной к стене, гладила растрепанную голову и молчала, а Богдан все говорил и говорил, разные глупости и несуразности. Ей нравилось слушать его голос, но она почти не воспринимала смысл сказанных слов. Она внимала лишь ощущениям собственных пальцев, касающихся мягких волос и горячей кожи, и совсем не заметила, как заснула.
– Аня рано проснулась в непривычном, чужом для нее месте. Богдан спал, повернувшись к ней спиной, все так же в наглухо застегнутой куртке. Она тихо встала, направилась к двери, повернула ключ.
– Ты куда? – раздалось за спиной.
Аня обернулась. Богдан сидел, обхватив колени.
– Домой.
Он промолчал, вопреки ее ожиданиям. Тогда она медленно открыла дверь и вышла, а он упал на кучу одеял и подумал: почему ничего не сказал, почему отпустил ее? Хотя… Почему следовало ее задержать?
Какое-то время он маялся между сном и явью, лежал с закрытыми глазами, вслушивался в случайные звуки и внушал себе, что спит, пока что-то внутри, не терпя возражений, твердо не скомандовало: «Надо встать!». И он встал, снял куртку (ну да, все утром одеваются, а он раздевается), и, словно специально дождавшись этого момента, дверь распахнулась.
– Как дела? – нежно прозвучал обычно резкий голос.
Он отвернулся, досадливо поморщился.
– В порядке. Тебе чего?
Лола уловила недовольные интонации, подошла совсем близко, заглянула в глаза.
– Богдан! – она никогда так ласково не произносила его имя. – А как же я?
– Ты? Что ты? – он не хотел замечать тревогу в устремленном на него взгляде, не хотел понимать. – Ну?
Безнадежно разбившись о стену мрачного равнодушия, ласка съежилась, мгновенно трансформировалась. Извивающаяся в причудливом, завлекающем танце змея взметнулась и показала ядовитые зубы.
– Кого ты привел вчера? – глаза у Лолы привычно сузились, а нежность в голосе сменилась металлом.
– Что ты психуешь, детка? – Богдана, казалось, порадовала резкая перемена, произошедшая с подругой, и он даже благосклонно приобнял ее.
– Как ты мог?
– Ну, будет! Разреши мне немножко поразвлечься. Отдохнуть. От всего. От тебя. Это же временно. Сама подумай. Потом я все равно вернусь к тебе.
Лола оттолкнула его бесчувственную, холодную руку. Он издевается над ней! «Отдохнуть… временно… разреши…». Ему не нужно ее разрешение, он себе сам все давно разрешил. И бесполезно спорить и говорить о чувствах. Он не знает, что такое чувства. И он уже никогда не вернется к ней.
Лола остановилась.
А может, и вернется.
5
Аня не видела Богдана два дня. Она пообещала ему никогда больше не совершать самостоятельные экскурсии на бывший склад. Красной Шапочке не полагалось забираться в логово страшного серого волка, пока он сам коварством и обманом не завлечет ее туда. Но видимо страшный серый волк, вопреки всем предсказаниям, был сыт или находил себе другие жертвы. Нельзя сказать, что Аня ни капельки не обижалась на него. Она даже приготовила строгую, осуждающую речь, которую планировала произнести при встрече, и не произнесла.
Как обычно, утром они отправились на пляж и, петляя среди аккуратных домиков, совершенно случайно наткнулись на живописную парочку.
Два человека шагали рядом. Лицо Богдана было мрачно и слегка перекошено, как будто у него болели зубы. Лёсик прятал хитрые глазки и периодически втягивал щеки, отчего физиономия его смешно удлинялась.
Девчонки с независимым видом проследовали вперед, Аня остановилась.
– Что-то случилось? – спросила она.
– Да так, – лаконично и неопределенно ответил Богдан, а Лёсик, скромно улыбнувшись, объяснил:
– Понимаешь, я Богдану на голову ведро уронил, – за что получил в награду довольно свирепый, не сулящий ничего хорошего взгляд.
Аня хихикнула и заботливо поинтересовалась:
– Все в порядке?
Богдан посмотрел на нее обиженно и разочарованно.
– Издеваешься?
– Нет, что ты! – Аня мгновенно сделалась серьезной. – Просто… – она хотела сказать, что всего лишь представила это ведро и его, и уголки ее губ вновь поползли вверх.
– Ну, ладно! – он не дал ей договорить. – До вечера.
Что он сказал? До вечера?
Аня вопросительно посмотрела на него, захотелось спросить: «Ты уверен? Ты не ошибся? Действительно, до вечера? Значит, ты придешь? Придешь ли? Тебя долго не было, и уже начинало казаться, будто ты совершенно забыл о том, что здесь, совсем близко, есть я. До вечера?»
***
Утром, когда предательски брошенное Лёсиком ведро, гулко ударило где-то в районе макушки, и вибрирующий звон (ему казалось, звенело не ведро, а его голова) расшвырял и вытряс наружу все даже самые смутные и потаенные мысли, преодолев первый приступ великой злобы, он вдруг осознал, что больше всего на свете желает покинуть этот мир. Нет, он вовсе не собирался покончить с собой из-за случайно упавшего на голову ведра. Просто он хотел уйти от того, что считалось и смело называлось окружающими его жизнью, в которой ему приходилось укрываться зелеными и красными одеялами, помеченными в уголках белыми бирками с инвентарными номерами, в которой на множестве полок его совсем не его комнаты лежала лишь пачка чужих сигарет, в которой на голову падали дырявые жестяные ведра. Опять ведра! Вообще-то, оказывается, это ужасное потрясение.
Звон и вибрация раскололи сознание на две части, тут же поссорившиеся друг с другом.
Эй! Тебе захотелось красоты и уюта? Тебя не устраивает жестяное ведро? Ты думаешь, что гораздо приятнее было бы, если бы тебе на голову упала прекрасная греческая ваза с изображением фрагментов из древних мифов? Глупец! Представь, сколько бы тогда было черепков. От рукотворного великолепия, пережившего множество поколений людей, и от неразумной, сотворенной природой головы, которая не ценит свой и без того короткий век. А тут – оба практически здоровы и отделались лишь непродолжительным звоном в ушах и покореженных ушках. И, чувствуешь, после хорошенькой встряски все встало на свои места, и ты наконец-то осознал, как никчемна и глупа твоя жизнь, и пора бы исправиться, взяться за ум.
Ну, довольно! Довольно! Ты, зануда, тоже ведь из того мира, который хочется покинуть. А ты помнишь, как было хорошо, когда ее руки касались волос? А помнишь, она чуть не плакала, когда увидела меня подонком? Она не поверила в это. Потому и пришла. Я не думал, что она останется и полночи пронянчится со мной. А я все говорил и говорил, потому что боялся: если я замолчу, она встанет и уйдет. Я не мог ее отпустить. А когда она заснула, убаюканная моей пустой болтовней, я бережно уложил ее и даже закутал одеялом. Ты не представляешь, какое это блаженство – доброта и ласка. Нет, не та ласка, к которой ты привык.
Ха-ха! Ты ли это?
Конечно, я! Кто же еще? Будто ты не знаешь. Дурак! Ничего ты не понимаешь. Я хочу быть с ней.
Боже мой! Вот так новость! Ты считаешь, она единственная, с кем ты когда-либо хотел быть? Мой жаркий мальчик, ты все также мил и циничен, а говоришь о какой-то новой жизни. Не ты ли в самое первое свидание наплевал в романтическую душу этой наивной, доверчивой девочки?
Почему я самому себе должен объяснять? Рядом с ней я сам становился романтичным идиотом. Знаешь, в какой-то мере это казалось даже приятным. Но ты представь меня вдохновенно бродящим по таинственным ночным улицам и украдкой целующимся среди кустиков с благоухающими цветочками.
Хватит! Хватит! Не то меня стошнит. И ты, конечно же, поспешил открыть ей свою истинную сущность? Это стало для нее жутким ударом. Она едва не разревелась. Ты заметил?
Она едва не дала мне по морде… Почему я задумываюсь сейчас? Почему я никогда не думал раньше? Она ведь, действительно, не единственная. Почему мне, цинику и подонку, было так приятно, когда меня гладили по головке, словно маленького мальчика? Почему мне снова хочется увидеться с ней?
До чего же все-таки странные эффекты дает падение на голову ржавого жестяного ведра!
6
Первое запланированное свидание, как и положено, решили начать с прогулки, а дальше – видно будет.
– Мне надо Чоне пару слов сказать. Дойдем, а? – прозвучали первые романтические признания, и прогулка получилась отменная: через пустырь и узкую полосу деревьев, до склада.
Наверное, Ане стоило остаться снаружи, скромно постоять где-нибудь в сторонке, подперев стенку, но Богдан, не задержавшись у дверей, потащил ее в «свою берлогу», лихо схватил что-то с полки, она не успела разглядеть.
– Я сейчас. Ты подожди здесь.
Он, как и обещал, вернулся быстро. Аня сидела на столе. Он снял с гвоздика клетчатую рубашку, надел поверх футболки и подошел к ней.
– Я готов.
Но к чему он был готов, так и осталось невыясненным, потому как, спрыгивая со стола, Аня не очень-то рассчитала траекторию полета и точку приземления. Неожиданно для себя она попала точно в его объятия и… Слово за слово, точнее, поцелуй за поцелуй… В общем, зря он надевал рубашку.
«Ты сегодня совсем другой, – захотелось сказать ей. – Я еще не знала тебя таким. Нет, знала, знала. Когда увидела тебя в первый раз, в самый первый раз». Но она ничего не говорила. Ей было сладко и жарко. Она забыла про свой прежний страх. Его руки. Его губы. Что с ней происходит, когда они касаются ее?
Она не пыталась остановиться, оттолкнуть его, застыв на установленной границе, она не могла, в безрассудном желании дойти до конца, познать то, что раньше никогда не испытывала, но что обязательно когда-нибудь должно было случиться, но не с ним, не сейчас. Нет, нет, нет! Именно с ним и именно сейчас. Пусть потом она, возможно, раскается и пожалеет, но бог с ним, с «потом».
У него все-таки хватает сил замереть в решающий момент. Он вопросительно смотрит на нее, а она отчаянно шепчет: «Пусть!»
«Я так хочу. Может, это плохо, постыдно, грешно? Но…».
А впрочем, нужны ли тут слова, когда рядом есть он?
Она обнимает его, прижимается щекой к его груди, целует, опять целует, и вдруг затихает, только теплое дыхание касается его кожи.
– Ты спишь?
– Нет. Думаю.
– О чем?
Жутко интересно узнать, о чем могут думать люди в такой момент.
– Я никогда не видела моря ночью.
Он был готов на большее. Ну, хотя бы достать звезду с неба.
– А сейчас – ночь? – на всякий случай уточнил он. – Тогда пойдем.
– Куда?
Он плохо видел ее в темноте, но хорошо слышал ее голос.
– На городской пляж? Очень романтично! – в ее словах пряталась усмешка, а на губах, он чувствовал, наверняка, ехидная улыбка. – Далеко мы не уйдем.
– Тогда уедем.
– На чем?
– Увидишь.
Она и не подозревала, сколько еще сокровищ таит в своих недрах бывший склад.
Захвати пару одеял и жди меня у дверей.
Он ушел по длинному, освещенному далекими отблесками коридору, а она послушно застыла возле белой стены, оглядываясь по сторонам.
Где-то совсем близко раздался шум, взревел мотор. Яркий луч света вырвался из-за угла.
– Держи! – он бросил ей куртку. – Садись!
Она не видела ничего вокруг, и вовсе не потому, что они неслись стремительно и быстро, отчего предметы по сторонам, и без того скрытые темнотой ночи, превращались в единую бесконечную летящую навстречу полосу. Она не хотела ничего видеть, она прижималась к его спине и рисовала на ней теплыми пальцами только ей одной понятные знаки. Она даже немножко удивилась, когда они вдруг остановились, а потом, скинув куртку и босоножки, почти с закрытыми от удовольствия глазами, неслышно ступая по мягкому песку, пошла в ту сторону, откуда доносилось до нее пряное и свежее дыхание огромного, ласкового существа, живущего миллионами жизней.
Маленькая волна бесшумно накатилась, лизнула ноги, позвала.
Аня незаметно для себя забрела уже по колено. Было очень приятно идти, ощущая кожей мягкое, упругое сопротивление воды. Кругом прозрачная темнота, тихий шелест, шепот.
Внезапно что-то черное, увесистое тяжело прочертило воздух и пошло на посадку. Как жаль, что камни не умеют плавать! Они звонко ударяют о воду, рвут ее ровную поверхность и падают на дно, а при этом вокруг разлетаются миллионы хрустальных брызг, которые неожиданным холодом колют кожу и мгновенно впитываются в одежду.
Аня смахнула с лица соленые капли. Ее изумленный крик, встретивший падение камня, наверное, еще витал где-то по побережью. А некто стоял на песочке и улыбался.
Аня набрала в ладони воды и направилась прямиком к его темнеющей на фоне белого песка фигуре. А что еще могла она сделать? Но коварный некто предусмотрительно отступил и, когда последние капли просочились сквозь сжатые пальцы, опять улыбнулся.
– Эй! Ты что задумал? – Аня, предчувствуя самое ужасное, сделал шаг назад, но темная фигура молча надвинулась на нее.
– Я так не согласна! – на всякий случай предупредила Аня и, не выдержав, бросилась наутек.
Конечно же, он догнал ее, схватил в охапку и, запинаясь, понес к воде. Она цеплялась за его плечи, за шею, болтала ногами, протестующе кричала, но он все равно сбросил ее в пенистую волну.
– Ах, так!
Он был сильнее, она толкала его, тащила, сама падала (какая разница, если уже мокрая с головы до ног), а он не поддавался.
Дикий стон восторга вырвался из Аниной груди, когда она наконец увидела его, барахтающимся в воде. Она не давала ему подняться, какое-то время он еще отбивался, потом смиренно затих, а когда она успокоилась и отпустила его, отплевываясь, на четвереньках выбрался на берег, выпрямился. Она уже стояла рядом, отжимала прядь волос и победно улыбалась.