Генрих VII и церковь не противились всевозрастающей роли справедливых судов, и это было вполне объяснимо. Удивительная метаморфоза, сложившаяся из десятков судебных решений, вызвала настолько глубокое уважение простых граждан к власть имущим, что большинство людей наивно верило в то, что именно король и оба примаса являлись инициаторами столь мудрого решения – организации судов Справедливости.
В них мог обратиться любой, кто только усомнился в непредвзятости королевского правосудия. Взять хотя бы случай, разбиравшийся ранее в Звездной палате26, но, в связи с очевидной затяжкой при рассмотрении, переадресованный к разбирательству судом Справедливости и лично мистером Томасом Мором.
В основе этого запутанного дела лежал конфликт, разгоревшийся между отдельными партиями граждан Эксетера по вопросу очевидных правонарушений при выборе старшин местного рынка.
Случай можно назвать даже уникальным, потому что никогда и никто еще и не оспаривал решение местных торговых палат. Обычно на собрании торговцев выбирали новых старшин или сохраняли места за старыми и тут же закрепляли это документально. Решение обычно принималось быстро, после чего голосовавшие тут же отправлялись торговать, ведь, как известно, в мире торговли каждая минута стоит денег.
В данном случае на должность старшины хлебопекарных рядов на обновленном рынке Эксетера на новый срок был переизбран некто Иезекиль Платт. Но вдруг хлеботорговцы города поставили под сомнение решение торговой палаты. Как выяснилось позже, они намеренно обсудили между собой, кто и за кого станет голосовать, а при подсчете голосов в палате вдруг оказалось, что в пользу старшины Платта решение было принято единогласно!
Наверное, стоит уточнить, что рынок Эксетера в последнее время существенно перестроился. После того, как низменное, болотистое и всегда грязное место замостили брусчаткой, торговые ряды сами собой разрослись и приобрели благородную чистоту и строгость. Так уж выходило, что растянувшиеся с востока к его центру хлебные ряды начинались от дома известного в Эксетере хлебопека Уилфрида Шеллоу Райдера. После того, как улицы центральной части города привели в порядок, дела этого и без того не голодающего лабазника27 , пекаря и почтенного отца семейства резко пошли в гору. Прибыли его росли, как ржаная закваска. Вскоре всевозрастающие средства стали позволять ему покупать лучшее сырье, а это, в свою очередь, делало его продукцию все качественнее и вкуснее.
Конкуренты только вздыхали. Лабазника Уилфрида Шеллоу Райдера все знали как человека честного и открытого, поэтому завидовать ему черной завистью или строить какие-либо козни против него никто не хотел. Но что было делать? Весь центр, а вскоре и почти весь город покупал хлеб только у него. Старшая дочь пекаря Мериан жила отдельно от родителей, у них с мужем была земля к северо-востоку от Плимута, а младшей Синтии Уилфрид отдал на откуп две палатки на краю рынка, где она продавала готовый хлеб.
Теперь Шеллоу Райдер и его супруга Энни, отдавшие большую часть своей жизни тяжкому труду, могли себе позволить больше не работать. На них работали другие. Да и Синтия, которая гордо заявляла, что сама каждодневно кует за прилавком свое приданое, лишь продавала готовый хлеб.
Бывшие хлебные воротилы города больше не могли терпеть подобной ситуации, а потому собрались и вызвали своего главного конкурента на беседу. Тот не стал отпираться и после долгого заседания, состоявшегося в доме у уже известного нам рыночного старшины Иезекиля Платта, весь хлебный бизнес был аккуратно разделен между всеми собравшимися. Кто-то брал на себя булочки, кто-то – прянично-крендельные изыски, а Уилфриду, как самому богатому и авторитетному мастеру их дела, достался ржаной и серый хлеб.
Многие хлебопеки сильно обеднели за время конкуренции, и то, что у каждого из них теперь будет своя ниша и стабильный источник доходов, согревало им душу.
Шеллоу Райдер и тут не стал вести себя как зарвавшийся куркуль. Он безо всякого роста кредитовал тех, кто особенно крепко сел в последнее время на мель и обращался к нему с просьбой ссудить немного денег.
Через полгода главный хлебный ряд рынка стал примером для других торговцев. Некоторые из них тоже сходили к Уилфриду за годовой ссудой. Разумеется, получили ее далеко не все, но кому все же посчастливилось это сделать, всегда слышали от старого лабазника: «Что проку с того, что я стану растить свои деньги? Из нас никто еще не пронес в загробный мир ни пенни. Они там не имеют никакой цены, а вот добрые дела людские ценятся и там. Вернешь мне ровно столько же через год…»
Вскоре прошло памятное голосование среди торговцев и представителей городских властей. Задолго до него многие из торгового люда открыто высказывались за то, чтобы выдвинуть Шеллоу Райдера в старшины хлебного и соседствующего с ним гончарного ряда, но утром следующего дня прямо посреди подписанной торговой палатой петиции красовалось: «…старшиной хлебного и вдобавок гончарного ряда сохранить в деле Иезекиля Платта, пекаря из Дартмура».
В другие времена никому и в голову не пришло бы втянуться в судебную тяжбу по этому поводу, но в этот раз хлебопеки вдруг ополчились против проныры Иезекиля, долгое время кормившегося за их счет и ни черта, признаться, не делавшего на поприще устройства рыночного порядка. Платту припомнили все. Многие хлебопеки даже не жалели денег на установление справедливости в отношении Уилфрида Шеллоу Райдера, денег, порой занятых у самого Уилфрида.
Едва Звездная палата стала тянуть лямку разбирательства, неведомо откуда взялась солидная сумма, сразу же позволившая перенаправить дело на разбирательство самому Томасу Мору.
Народ изумленно шептался, что это зять Уилфрида, эсквайр28 Джонатан Эдванс помог таким образом тестю. Недавно унаследованный им титул и удаленное поместье, доставшееся, по слухам, от какого-то дальнего родственника, а также годы прилежной службы в тайном приказе короля, позволяли Эдвансу не афишировать свои действия.
Так или иначе, а в назначенный день в зал суда в Эксетере на слушание прибыло столько народу, что заседание было перенесено во двор. Разумеется, никто не сомневался в том, что советник короля мистер Томас Мор, славящийся своей честностью и непредвзятостью, расставит все по своим местам.
Так оно, собственно, и вышло. Вскрылся заурядный подкуп и подлог со стороны городских чиновников, а также некоторые другие темные делишки этих продажных господ с негодяем Платтом. Так что утро понедельника одиннадцатого ноября 1517 года Уилфрид Шеллоу Райдер встречал уже в новой должности, и не просто старшиной хлебного и гончарного рядов, но, по желанию торговцев, – главой совета старшин эксетерского рынка!
Глава 6
Вечером того же дня глава старшинского совета вернулся домой и заперся в пустующей комнате старшей дочери. Супруге Энни и все еще жившей с родителями Синтии не нужно было объяснять, что, когда отец поступает подобным образом, ужинать матери с младшей дочкой придется в одиночестве. На этот раз дело пошло дальше обычной, разорванной на части вечерней трапезы. Приехал их зять, Джонатан. Энни пришлось оставить дочь за столом, подняться наверх и постучать в дверь супруга-затворника:
– Уил, слышишь? Приехал Эдванс. Ужинать отказывается, спешит домой и спрашивает, как у тебя прошел первый день на службе? Что я могу ему ответить? Я ведь и сама этого не знаю. Слышишь? Мы все, Уил, не знаем. Ну же, хватит прятаться, мистер старшина, – Энни улыбнулась, – выйди, поговори с нами.
– Нет, – всхлипнул за дверью расстроенный супруг, – мне нужно побыть одному, впрочем, позови сюда Джо. И, пожалуйста, дай ему бутылочку наливки и что-нибудь перекусить. Жутко хочется есть.
– Ты что это там? – сдвинула брови Энни. – Пьешь?
– Дорогая, – пробасил Шеллоу Райдер, не открывая двери, – если бы я здесь ел, то не просил бы тебя принести еды, верно? Конечно, пью. Позови зятя, и сделай то, что я просил.
– Вы, – продолжала выглядеть строгой супруга, будто Уил мог сейчас видеть ее, – сильно не напивайтесь, слышишь? Тебе завтра на службу. Что скажут люди, Уилли, если новый глава совета старшин начнет ходить на рынок навеселе? – Энни легонько похлопала ладошкой по двери.
Не получив ответа, она поправила сползающую с плеча шаль, добавила света в светильнике и стала спускаться. Вскоре ее место у двери занял зять Эдванс. Он присел, поставил на пол небольшой деревянный поднос с графинчиком наливки, закуской и постучал.
– Уил, – откашлялся отставной офицер секретного приказа короля, – это Эдванс.
Шумно отошла в сторону задвижка, и дверь приоткрылась. Джонатан поднял поднос и вошел в комнату, в которой выросла его Мериан. Уилфрид, не дожидаясь приветствий зятя, отошел к окну. На подоконнике стоял вытянутый глиняный кувшинчик, в каких обычно в местных пабах продавали на вынос ром.
– Я почти все выпил, Джо, – утирая мокрый нос, плаксиво заявил великан Шеллоу Райдер, – прости.
Эдванс поставил поднос на подоконник, затем вернулся, забрал от двери лампу, запер дверь, поставил светоч на пол и, плеснув в кружки наливки, протянул одну из них тестю.
– Что происходит, Уил? – спросил он. – Ваше состояние тревожит меня. Как бы мне не пришлось сегодня здесь заночевать.
– Я напился, Джо, – вздохнул Шеллоу Райдер, – и виной тому то, что мы с тобой затеяли! Мне становится страшно, Эдванс.
– Страшно? – удивился Джонатан. – Человеку, у которого кулак размером с мою голову?
Уилфрид скорчил кислую мину:
– Не то, Джо. Все это не то. Я жил бы спокойно, пек хлеб. Ты… у тебя есть земля, замок, люди, жена, а ты вкладываешь деньги в меня.
– Что в этом дурного? – поинтересовался Эдванс, подозревая непростой разговор и оттого наливая и себе двойную меру. – По официальной версии, я, используя свои связи, помогаю отцу моей возлюбленной. Хочу также напомнить вам, мистер глава совета старшин, что деньги эти больше ваши, чем мои. Ваш сын не оставил лично мне ни пенни. Все предназначалось только вам.
– Ну зачем ты так, – мягко возразил пекарь, – ты же говорил с ним, видел его! Он совсем не чудовище, мой мальчик.
– Вашему мальчику, – напомнил Эдванс, – где-то уже за тридцать?
– Тридцать четыре, – горько уточнил Уил, – но какое это имеет значение? Я лишь хочу сказать, что раз он беспокоился за своих родных, он далеко не тот кровожадный зверь, каким его пытаются выставить.
– Я не могу понять, – насторожился Джонатан, – кто-то приходил к вам? Что-то спрашивал? Откуда подобные мысли?
– Нет, – вздохнул седовласый великан, – просто на удивление – нет! Ничего подобного не происходило и не происходит. Все слепо верят в то, что мои деньги родились от всевозрастающих продаж хлеба. Более того, от всех этих показных вложений мой оборот на самом деле растет, Джо. Я уже не знаю, во что еще вкладывать? Хорошо, что придумал давать в долг. Всего на год. И даю только тем, кому на самом деле трудно, и только порядочным людям. Но на то они и порядочные! Вот уже двое все отдали. День в день, пенни в пенни. Джо, ведь тебе эти деньги были бы нужнее…
– Мы же уже не раз говорили об этом, мистер Уилфрид, – Эдванс выпил и, отломив кусок от хлебного каравая, прижал к нему пятак мясного рулета и закусил. – Нельзя так. Меня могут заподозрить, понимаете? Мне ведь дали только землю и замок. Любой из работающих в нем людей может оказаться шпионом, донесет кому надо, и цепочка, следующая за вашим сыном, снова натянется. Для постороннего глаза все должно выглядеть как раз наоборот! Официально именно то, что вы с Энни подняли свое дело, то, что, будучи главой совета рыночных старшин, вы стали получать хорошее жалование, должно позволить нам с Мериан обустроиться на нашей земле.
То, что я являюсь для всех эсквайром, еще не дает мне прибыли. Надо, чтобы все выглядело натурально, понимаете? Вы заработали, дали денег дочке с зятем, чувствующим нужду. Это ведь святое дело? Мы с вашей помощью вкладываемся в землю и замок, потом якобы получаем прибыль от земли и так далее. Ни тени фальши, мистер Уилфрид!
Эксетер еще не знал такой должности «глава совета рыночных старшин», так пусть узнает! Пусть каждый говорит о том, что с приходом на эту должность вас, Уилфрид, порядок на рынке стал образцом для подражания во всей Англии. Пусть ваше управление останется в истории города примером порядочности, честности и исполнительности.
– Эдванс, – огладил седую бороду Шеллоу Райдер, – мне семьдесят два года! В этом возрасте нужно думать совершенно о другом…
– Вы в прекрасной форме, мистер Уилфрид, – не без лести возразил зять. – А вскоре мы с Мериан обзаведемся детьми, и вам просто некогда будет скучать и думать о том, что дни сочтены. Кроме того, нужно держаться на плаву еще и по другой причине: ваша младшая дочь, даже вместе с миссис Энни, не сможет продолжить дело! Так что вам еще и ее следует выдать замуж.
– Но как? – развязным жестом пьяного человека, взмахнул руками старик-лабазник.
– Что как? – не понял Эдванс.
– Как я выдам ее замуж, Джо? Сам подумай! Те, кто вертятся вокруг Синтии, …просто опилки! Ни в одном из них нет настоящего мужского ствола, понимаешь?
– Не понимаю.
– Тогда, – добавил заговорщицки Уил, – повернем иначе. Тот, кто будет рядом с Синтией, рано или поздно узнает нашу общую тайну, ведь так? Что молчишь? Белый ром еще недостаточно вскружил мне голову, правда?
Рядом с ней должен быть человек, которому бы и мы с тобой полностью доверяли. Есть в твоем окружении хоть кто-то, на кого можно было бы положиться? Нет? Вот то-то и оно. И в моем тоже таковых нет. А сама она, дай только волю, найдет такого проходимца, что за год разметает все, что оставил нам Ричи. Время идет, Эдванс. Не спорю, наш небесный господин отмерил мне достаточно здоровья, но, как ни крути, с каждым днем я все равно не становлюсь моложе. Мой вчерашний сон может оказаться в руку.
– Какой еще сон?
– Мне, – признался хлебопек, – он сегодня приснился, мой мальчик Ричи. Он всегда мне снился ребенком, понимаешь? Ребенком. И снился так потому, что я его только таким и помню, а сегодня… Он был во всем черном, траурном. Сидел на кладбище и засыпал руками могилу. Я спросил его: «Кто здесь лежит, сынок?» И знаешь, что он мне ответил? «Здесь похоронен я, отец». Можешь себе представить, как я испугался! Начал его расспрашивать, а он встал и говорит: «Не торопись, отец, с вопросами, вот приду к тебе и все расскажу…»
Когда я проснулся, отчего-то подумал, что он все же погиб, мой сынок, и, обустроившись на том свете, хочет забрать меня с собой. Вот потому я и пью.
– Будет вам, Уилфрид, – успокоил его зять, – если такое, уж простите, горе случилось и Ричи …усоп, то видеть его, впрочем, как и всех умерших во сне, только к перемене погоды. Это умершие матери снятся своим взрослым детям к болезни или смерти.
Должен вам сказать, что на дворе на самом деле сильно похолодало. Надо собираться домой. Я хотел вам рассказать о том, что встречался с нужными людьми. Пришлось еще доплатить. Теперь все окончательно улажено. Новая должность с новыми полномочиями прописана в реестре градоустройства. Спросили только, поможем ли мы городу строить ратушу? Я ответил, что хоть это нам и трудно, но это наш гражданский долг.
– Хм, – кисло улыбнулся окончательно раздобревший Уилфрид, – чтоб не бояться последствий, давай оплатим им строительство полностью, только бы отвязались наконец.
Ближе к полуночи, в час, когда коляска Эдванса уже была в трех милях от дома и переезжала по мосту через шумящий в темноте Дарт, у окна отцовского дома в Шеффилде стоял, охваченный тревогой, Роберт Сэквелл, сын прославленного Йоркширского рыцаря сэра Джона Сэквелла. Он ждал отца, распоряжающегося снизу по случаю внезапно начавшихся родов супруги Роберта. Появление ребенка ждали через месяц, но нынче же вечером у Изабеллы начались схватки и причиной тому послужил скандал, вспыхнувший днем между отцом и сыном.