Вчера вернулся в ставку одним самолетом с генералом Конрадом, командующим корпусом. Прежде чем фюрер принял его с докладом, я успел вкратце доложить Иодлю о проделанной мною работе. И всю ночь не смыкал глаз, готовя подробный рапорт. Утром снова несколько минут беседовал с начальником штаба. А незадолго до полудня я имел честь быть приглашенным Иодлем на совещание к фюреру!
Не без душевного трепета вошел я вслед за генералом в штабной барак Гитлера! Он, сгорбившись, опершись локтями о край стола, сидел на железном кресле спиной к окну. Лицо показалось мне усталым, бледным. Майор Энгель, адъютант фюрера, с которым я живу по соседству, жаловался, что вождя мучает бессонница. Появление Иодля вызвало у фюрера оживление. Я стал возле стены, рядом с полковником люфтваффе.
– Что у Сталинграда? – сразу же спросил Гитлер.
Генерал ответил сдержанно, хотя и не смог скрыть короткой улыбки.
– Мой фюрер, вести весьма обнадеживающие.
Гитлер жестом пригласил генерала к большой карте, разостланной на столе. И весь обратился в слух.
– Мой фюрер, подразделения 4-ой танковой армии вчера вклинились через Тундутово на 15 километров в стыке 64-ой и 57-ой армий неприятеля. Возможность прорыва к Волге южнее города вполне реальна. – Иодль, обладающий феноменальной памятью, показал на карте направление атаки. – Успешные бои продолжаются также севернее Сталинграда, в полосе обороны 62-ой армии противника. Русские, как доложил Паулюс, пятятся к Волге. Вот здесь, на линии Ерзовка – Рынок. Это фактически уже на волжском берегу.
Гитлер прошелся вдоль стола, прищелкнул пальцами и воскликнул:
– Как только Паулюс возьмет Сталинград, он станет фельдмаршалом! Он заслуживает этого. Вот в ком истинный тевтонский дух!
Часто дыша, фюрер быстрей заходил по бараку и невзначай ожесточился:
– Танки должны с ходу ворваться в город! Никаких промедлений!
Иодль послушно кивнул. И напряженно выпрямился, так как вождь повысил голос.
– Я уже говорил с Герингом и Рихтгофеном. Они знают. Бомбардировщики должны до этого стереть весь город с лица земли! Сжечь! Камни должны гореть! Последний натиск – и русские сломаются!
– Полагаю, что в ближайшие дни танки XIV корпуса Виттерсгейма доберутся до руин, – заметил генерал и ровным, отчетливым голосом, лишь изредка заглядывая в папку со сводками, стал докладывать о положении на Кавказском фронте. На моздокском направлении дивизии Брайта, Герра и Рюкнагеля сражались уже на подступах к самому городу, чтобы затем, форсировав Терек, двинуться к Орджоникидзе. На правом крыле Кавказского фронта после взятия станицы Абинской 5-й армейский корпус наступал на Крымскую, а свежая 9-я румынская кавалерийская дивизия – на Темрюк. К сожалению, в районе Майкопских нефтепромыслов русские провели несколько контратак, которые, впрочем, ликвидированы. Зато на центральном участке фронта, на вершине Эльбруса, вчера подняты немецкие флаги! Я ожидал реакции фюрера, так как первым узнал об этом и сообщил Иодлю.
– Эти идиоты-альпинисты полезли на эту идиотскую вершину, как будто я не приказывал все силы сконцентрировать на Сухуми! – неожиданно разгневался Гитлер. – Теперь я вижу, как выполняются мои приказы!
– Но ведь горные стрелки Ланца достигли юго-западных отрогов этой горы, захватили Клухорский перевал, а тирольцы 4-й дивизии Эгельзеера через Марухский пробиваются к Сухуми, – с величайшим самообладанием напомнил Иодль. – До Сухуми осталось не более сорока километров.
– Я вчера узнал подробности от Конрада. Его корпус рвется в бой. Но я крайне недоволен тем, что фельдмаршал Лист загнал стрелков на ледники, вместо того, чтобы нацелить на Туапсе. Да еще устроил этот маскарад с флагами на Эльбрусе! Вот вам следствие! Русские активизировались у Майкопа! Вызовите Листа в ставку! – Гитлер еще долго распекал генералов, не выполняющих точно и своевременно приказы ставки. Затем фюрер нахмурился и молча слушал дальнейший доклад Иодля о ходе боевых действий на других участках Восточного фронта. Генерал подтвердил, что фельдмаршал фон Кюхлер прибудет на завтрашнее совещание, а финские представители Хейнрикс и Тальвела прилетят двумя днями позже, чтобы согласовать совместные усилия по овладению Ленинградом. Гитлер негромко отозвался:
– Да, с финнами нужно укрепить связи. Пора кончать с блокадой. Она отвлекает слишком много сил и средств… Этот сдавшийся русский генерал Власов… Он воевал в прошлом году под Москвой?
– Так точно, мой фюрер. Командовал 20-й армией Советов.
– Русские деморализованы. Если уж генералы бросают армии… Нужно нанести сокрушительный удар по Ленинграду! К тому же, я очень надеюсь на «тигров». Они неуязвимы! Эти танки способны прорвать любую оборону. Манштейн с Рихтгофеном прекрасно взаимодействовали в Севастополе, пусть докажут это и у старой русской столицы.
Едва Иодль коснулся положения на средиземноморском театре и обмолвился, что в командование 8-й английской армией вступил Монтгомери, как фюрер остановил его:
– Поговорим об этом после обеда. Я встревожен ситуацией на Кавказе. Конрад много хвалился. Но плохо понимает общее стратегическое положение. Возрастающее сопротивление русских, я уверен, недолговечно. Им позволяет пока держаться фактор пространства. Помните, за ужином мы обсуждали записки Коленкура? Наполеон недоучел это. И многие наши генералы, слабые головы, тоже хотят ограничиться полумерами, войной на изматывание. И меня пытаются втянуть в свою авантюру! – Фюрер снова ожесточился, сжал кулаки. – Нам нельзя медлить! Прорыв к бакинской нефти должен быть осуществлен до наступления зимы. Иначе Сталин попытается повторить большевистское наступление 1920-го года через Средний Дон на Ростов… Я это предвижу. Я знаю, чего это будет нам стоить! Любые жертвы допустимы для достижения Кавказа! А эти болваны, законченные тупицы, полезли на гору! Кто их туда посылал?! Зачем? Они заслуживают военного трибунала! Нельзя играть судьбой и будущим Германии!.. Геббельс показывал мне карту, подготовленную к третьей годовщине войны. Нам принадлежит почти все европейское пространство. А Лист споткнулся на тропке, ведущей в Азию. Я этого не потерплю!
Затем фюрер продолжил совещание в узком составе, с высшим генералитетом, а я и другие офицеры покинули штабной барак. Час, проведенный рядом с Адольфом Гитлером, не забудется никогда. Даже на расстоянии чувствуется его всепоглощающая энергия! Не повиноваться фюреру просто немыслимо. Я восхищаюсь генералом Иодлем, который глубоко понимает идеи фюрера и привносит свои тонкие дополнения, штрихи в разработку операций.
От Рихарда письмо. Чувствую себя отлично. Изводит лишь жара. Где-то читал, что у славян были, как и у нордов, языческие боги… Эти предрусские поклонялись огню. Почему – можно понять…
Ставка «Вервольф». 17 сентября 1942 г.
На Кавказском фронте обстановка практически не меняется. Как и требует фюрер, войска 17-й армии ведут наступление на Туапсе, хотя после взятия Новороссийска на этом направлении сопротивление Красной Армии значительно возросло. Пока не удается прорыв и через перевалы Главного Кавказского хребта. На моздокско-грозненском направлении, у Эльхотово, русские не позволяют прорваться танкам Клейста, применяя реактивные снаряды.
Фюрер несколько подавлен. После отставки Листа и нашей неудачной поездки с шефом, генералом Иодлем, в Сталино он не приглашает к обеду ни Кейтеля, ни Гальдера, ни Иодля. Даже не здоровается. Очевидно, боевые действия на Кавказе затянутся на всю зиму. Фюрер подписал директиву «Принципиальные задачи обороны». В ней указано, что нужно «копать и снова копать, особенно пока грунт еще мягкий». По заданию шефа имел беседу с группенфюрером СС Арно Шикеданцем, рейхскомиссаром Кавказа, развернувшим энергичную работу на занятых нами землях».
16
Земля – голубоватая капелька во Вселенной – едва мерцала среди звездных миров.
Семь дней и ночей возносился Дончур к Приюту Светоликого. И стал на зеленую, пружинистую твердь.
Случилось так, что в это же время с Земли переселилось в Царствие Светлое множество душ ратников, и славянских, и иноплеменных; явился домовой Игнис, охранитель бюргерского рода. Он был таким же огнещанином, как и Дончур, и столь же древен; и не меньше встревожен участью своих домочадцев, живших в Тюрингии.
Бирюзовый свет неоглядно струился вокруг. Проблескивали в нем огоньки – души людские, простившиеся с земной юдолью и обретшие вечное умиротворение.
Светоликий, который именовался славянами Сварог, арийцами – Один, на самом деле, был единственен. Всевышней волей своей соединял и дух каждого, и народы, и космическую беспредельность.
И предстали домовые, Дончур и Игнис, пред его дворцом, тем самым, который немцы знали как Валгалле, а славяне называли Солнечным; и ждали, пока пригласят их.
Вошедши во дворец, узрели они печальное чело Светоликого и его пристальные очи. Несказанная благодать и сила исцеляющая исходили от Пастыря. Огнещане поведали о том, что мучило их, и умоляли помочь. Речь Вседержителя была ясна и одинаково понятна и Дончуру, и Игнису, ибо души их, исполненные добрых намерений, обрели способность постичь истину…
И покинули огнещане дворец Светоликого. И убедились, что простого объяснения происходящему нет.
Не по воле одного или нескольких человек столкнулись народы. В недрах душ, в зле, таящемся в каждом из живущих, тлеют искры, из которых разгорается военный пожар. Война не есть вражда и ненависть, а лишь воплощение их. Кучка властителей в обеих странах дала выход всему темному и дикому. Заразила людей ложью, что счастья можно достичь насилием. Возвеличив себя, нечестивцы на гибель обрекли свои народы, видя в них лишь стадо покорных. В обоих государствах возобладала сила подавляющая; жизнь окаменела в мертвом однообразии и неподвижности, подчиненная диктаторам. И всегда, коль скоро это случается, иная, разрушающая сила взрывает общество! В Германии раскрутился маховик вражды. И теперь немец, одурманенный жаждой наживы, стремился убить русского, чтобы быть богатым и счастливым. Русский же, защищаясь, вынужден отвечать тем же. Ненависть достигла крайнего проявления! Однако в смертоносном огне она, независимо от чего бы то ни было, переплавлялась в свою противоположность – жалость и любовь. Именно это властители вытравливали из душ народов. Круг смыкался…
И поняли Дончур и Игнис, что лишения земные следует принять как должное. И претерпеть все, и заботиться о домочадцах с неослабным рвением. И снова семь дней и ночей держали путь обратно, к Земле; и простились не врагами, а союзниками, несущими одну заповедь Божию.
На исходе восьмого дня узрел Дончур снежные вершины гор, ущелья, озаряемые фронтовыми вспышками. Солнцелет показался со стороны Божьей звезды. В прозрачном, ярко светящемся шаре находились существа высокого роста. Они вступили с огнещанином в странное, бессловесное общение. Дончур понял, что они настроены дружелюбно и хотят помочь ему добраться до очага. И догадался, что эти неведомые создания также являются посланцами Светоликого. Из солнцелета хорошо была видна земная поверхность. Предчувствие негаданной беды, грозящей носителю его рода, заставило Дончура сосредоточиться. Он узрел скачущих черных всадников и бессильно шагающего ратника. Дух домового занялся! Внук старейшины рода, Яков был на краю погибели. Дончур рванулся к нему, но посланцы Сварога успокоили. Большой огненный шар круто и легко опустился на землю. Озоновый удар не причинил Якову ни малейшего вреда. Его, усыпленного, одно из существ бережно внесло на руках вовнутрь солнцелета…
17
Август-припасник отсчитывал свои последние деньки. И как-то сразу стали заметней на деревьях пожухлые листья, и гуще запахло вызревшей полынью – предвестницей осени. Толпились в небе птичьи стаи. Неустойчивость чувствовалась во всем: то жгло солнце, то перепадали дождики, то буянил ветер, вздымая пыль и подламывая тускнеющие личики последних цветов. Бледно-лиловые бессмертники, наперекор всему, тихо и строго струили свой манящий свет, вцепившись корнями в песчаные скаты бугров и балок. Только и любоваться ими издали, а сорвешь и поднесешь к лицу – источают грустноватую истому.
Худым хозяином оказался август в этом году. Ввергнутые в коловерть войны, люди опустили руки. В колхозном саду, за околицей Ключевского, осыпались и гнили яблоки. По нескольку мешков семечек набил каждый, кто только хотел. И все же большая часть подсолнечного поля стояла брошенной. Рядом бурело на глазах и никло житнище. Кое-кто украдкой подкашивал ржицу, на корм скоту. И целыми днями с полей доносился жадный, пиршеский карк ворон и грачей.
По неизвестной причине на сход в хутор Ключевской представители новой власти в назначенный день не приехали. Два часа маялись казаки и бабы в напряженном ожидании и – разбрелись.
Ровно через неделю с утра грубые крики и ржание лошадей всколомутили хуторские улицы. Полицейские нагрянули внезапно.
Полина Васильевна была на дворе, когда к воротам подъехали два верхоконных с винтовками и белыми повязками на рукавах.
– Тетка! Бери своего хозяина и марш к церкви! – требовательно крикнул смуглолицый парень, хмуря брови и помахивая нагайкой. Его сослуживец, молодой, белобрысый, на редкость неприятный длинноносик пригрозил:
– А то ноги из задницы выдернем!
– И не стыдно тебе говорить мне такое? Молоко на губах оботри! – обиделась Полина Васильевна, не отводя прямого, небоянного взгляда.
Сквернослов тронул лошадь и небрежно кинул:
– Не забудь и дочку! Если красивая – оженюсь. Я тебе за недельку внуков штук пять наделаю.
Полицейские загоготали и поехали прочь.
Переговорив, Шагановы решили, что женщинам делать на сходе нечего. Первым туда отправился Тихон Маркяныч. Вероятно, надумал зайти за приятелем, дедом Корнеем. Уже несколько дней кряду старички бражничали, забавлялись вишневкой. А Степана Тихоновича захватили раздумья. Он прикидывал и так и эдак: могли припомнить службу в сельсовете и бригадирство, и тогда не сносить головы! Припишут к активистам и – к стенке! От этого предположения заколотилось сердце. С другой стороны, можно напомнить, что младший брат, Павел, был белым офицером. А сам он, Степан Шаганов, претерпел от советской власти, как кулацкий элемент, и три года валил сосны в сибирской тайге. Наконец, собравшись с духом, надев желтую выходную рубашку и синие брюки, напрямик зашагал к бывшему майдану.
С угла площади Степан Тихонович увидел немалую толпу ключевцев и аксайцев, собравшуюся около церковной ограды. Дверной проем храма зиял пустотой. На обрушенной паперти покуривали, похаживали полицаи. Напоминавший «эмку» автомобиль мышиного цвета с открытым верхом стоял в тени раскидистого вяза. На заднем сиденье, откинувшись на спинку, скучал сухопарый мужчина средних лет, с недовольной гримасой на холеном лице, в очках с золотой оправой. На нем был офицерский мундир зеленовато-пепельного цвета с серебристой нашивкой в виде орла на правой стороне груди. Точно такая же нашивка блестела на высокой тулье фуражки. Офицера охраняли три автоматчика. Несмотря на жару, их френчи были застегнуты на все пуговицы, рукава аккуратно подвернуты до локтей. Тут же, возле машины, переминались двое гражданских. Один из них, плешивый, показался Степану Тихоновичу знакомым.