– Но вы знаете, дорогая – я вам говорил, – почему в настоящее время Молли не следует оставаться дома, – энергично возразил мистер Гибсон. Чем ближе он узнавал будущую жену, тем считал более важным помнить, что, при всех своих слабостях, она сможет оградить Молли от приключений, подобных страстному порыву мистера Кокса. Поэтому одна из убедительных причин совершенного шага постоянно присутствовала в его сознании, бесследно исчезнув из гладкого, словно зеркало, сознания миссис Киркпатрик. Заметив на лице мистера Гибсона тревогу, она тут же вспомнила о своей миссии.
Но как подействовали слова отца на Молли? Ее отослали из дому по неведомой причине, так и оставшейся тайной для нее, но открытой этой странной женщине. Значит, отныне между этими двумя людьми установится полное взаимопонимание, а она навсегда отойдет в сторону? Неужели теперь и она сама, и все ее обстоятельства превратятся в предмет обсуждения наедине, в ее отсутствие, а ей суждено влачить жалкое существование во тьме? Сердце пронзила стрела ревности. Что же, раз так, можно отправиться и в Эшкомб, и вообще куда угодно. Думать о чьем-то счастье, забыв о себе, очень благородно. Но разве это не означает отказа от собственной индивидуальности, теплой любви и искренних желаний, которые делали ее самой собой? И все же казалось, что единственное утешение заключалось лишь в душевном холоде. Блуждая в лабиринте сомнений, Молли потеряла нить разговора. Третий действительно становился «гадким», если между двумя возникло взаимопонимание, из которого его исключили. Молли чувствовала себя глубоко несчастной и думала, что, поглощенный новыми планами и новой женой, отец не замечает ее состояния, однако доктор Гибсон все замечал и глубоко жалел свою девочку, вот только считал, что, не позволяя ей выразить нынешние переживания словами, оставляет шанс для будущей семейной гармонии. Его план заключался в попытке подавить чувства, скрывая сочувствие. И все же, когда пришло время уезжать, он сжал руку Молли и удержал в своей совсем не так, как миссис Киркпатрик прежде. А голос смягчился, когда попрощался с дочерью и, вопреки обычаю, добавил:
– Да благословит тебя Господь, дитя мое!
Весь день Молли держалась мужественно, не проявив ни гнева, ни антипатии, ни раздражения, ни сожаления, но, едва оказавшись в экипаже в полном одиночестве, разразилась отчаянными рыданиями и не могла успокоиться до тех пор, пока не приехала в Хемли-холл. Только напрасно она пыталась приклеить на лицо улыбку и скрыть очевидные признаки горя. Оставалось надеяться лишь на то, что удастся незаметно проскользнуть в свою комнату, умыться холодной водой и вообще привести себя в порядок. Однако у двери оказались возвратившиеся с послеобеденной прогулки сквайр и Роджер и великодушно пожелали помочь ей выйти из экипажа. Сразу поняв положение вещей, Роджер заметил:
– Матушка ждала вашего возвращения до последней минуты.
Молли следом за ним направилась в гостиную, но миссис Хемли там уже не оказалось. Сквайр задержался поговорить с кучером о лошадях, и когда они остались вдвоем, Роджер проговорил:
– Боюсь, вы пережили очень трудный день. Несколько раз вспоминал о вас, поскольку знаю, как никто, насколько сложно жить в новой семье.
– Спасибо, – дрожащими губами, опять едва не плача, пробормотала Молли. – Старалась, как вы советовали, больше думать о других, но порой это так непросто! Да вы и сами знаете.
– Да, – серьезно подтвердил Роджер, польщенный ее словами.
Поскольку он был очень молод, Молли вдохновила его на новую проповедь, в этот раз окрашенную откровенным сочувствием. Роджер не стремился добиться доверия, что было бы очень легко с такой простой девушкой, но хотел помочь ей, изложив некоторые принципы, которыми научился руководствоваться сам.
– Согласен, трудно, но со временем ты привыкнешь и будешь чувствовать от этого счастье.
– Ничего подобного! – решительно покачала головой Молли. – Что хорошего в том, чтобы убить себя и жить так, как угодно другим людям? Не вижу смысла. А что касается счастья, о котором вы говорите, то я, верно, больше никогда не почувствую себя счастливой.
В словах прозвучала неосознанная глубина, и в эту минуту Роджер не знал, что на это ответить; куда легче казалось найти возражение на утверждение семнадцатилетней девушки.
– Чепуха! Пройдет лет десять, и нынешнее испытание покажется вам ничтожным. Кто знает?
– Скорее всего. Наверное, все земные страдания со временем покажутся нам несерьезными, а ангелам уже сейчас кажутся такими. Но мы – это мы, и все происходит сейчас, а не когда-то потом, много-много лет спустя. И мы не ангелы, чтобы утешаться пониманием конца, к которому стремится жизнь.
Роджеру не доводилось еще слышать от Молли столь пространных монологов. Умолкнув, девушка не отвела взгляда, лишь, явно смущенная, немного покраснела, и молодому человеку это простое выразительное лицо доставило такую огромную радость, что на миг смысл ее мудрых слов утонул в жалости к печальной серьезности, с которой они прозвучали. Но уже в следующий момент Роджер Хемли стал самим собой: ведь ему, двадцатидвухлетнему, было так приятно, когда семнадцатилетняя девушка видела в нем почтенного учителя.
– Знаю, понимаю. Да, сейчас нам суждено с этим столкнуться. Так давайте же не станем углубляться в метафизику.
Неужели, сама того не зная, она предалась метафизике? – удивилась Молли.
– Впереди у каждого из нас множество испытаний, с которыми придется справляться. О, вот и матушка! Она объяснит лучше меня.
Миссис Хемли весь день плохо себя чувствовала, скучала по Молли, поэтому прилегла на софу, чтобы услышать подробный рассказ обо всем, что произошло с ее любимицей в Тауэрс-парке. Молли села на стул у изголовья, а Роджер, поначалу устроившийся с книгой поодаль, чтобы не мешать, скоро оставил попытки читать. Слушать рассказ девушки оказалось намного интереснее; к тому же, чтобы помочь в трудную минуту, разве не следовало ближе познакомиться с обстоятельствами?
Так продолжалось все оставшееся время, пока Молли жила в Хемли. Мадам глубоко сопереживала и желала слышать подробности: как говорят французы, сочувствовала en detail [19], в то время как сквайр переживал en gros [20]. Он глубоко переживал из-за очевидного горя девушки и едва ли не считал себя виновным в том, что в первый же день ее визита упомянул о возможном браке мистера Гибсона и не раз признавался жене: «Честное слово, лучше бы я не произносил тех злосчастных слов. Она сразу так всполошилась, словно почувствовала пророчество. Надо прежде думать, а уж потом говорить».
Роджер изо всех сил старался утешить девушку, по-своему тоже сочувствовал ей: ведь, несмотря на личные переживания, ради его матушки она пыталась казаться жизнерадостной. Он полагал, что высокие принципы и благородные наставления должны принести немедленную пользу, однако так никогда не бывает, поскольку любой добрый совет поначалу встречает молчаливое сопротивление. И тем не менее их духовная связь крепла с каждым днем. Учитель старался вывести ученицу из круга печальных мыслей и направить к иным, более широким интересам. Естественным образом на помощь пришли его занятия. Молли же чувствовала его благотворное влияние, хотя и не понимала почему: просто после каждой беседы ей все больше казалось, что все будет хорошо.
Глава 12
Подготовка к свадьбе
Тем временем роман не первой молодости жениха и невесты развивался вполне успешно: так, как им нравилось, – хотя, возможно, более молодым людям он показался бы скучным и прозаичным. Услышав от жены новость, лорд Камнор приехал в Тауэрс-парк в весьма приподнятом настроении. Подобно сквайру Хемли он также считал, что, упомянув о браке, принял в деле самое активное участие. Едва завидев супругу, он воскликнул:
– Я же тебе говорил! Разве не я предсказал, что они будут прекрасной парой? Даже не могу припомнить, когда еще я был так доволен. Можешь назвать меня сводником, дорогая, но я собой очень горжусь. Пожалуй, займусь-ка этим ремеслом: подбирать пары среди своих знакомых не первой молодости. Связываться с молодыми не стану: уж очень они капризны. Как думаешь, смогу?
– Чем бы дитя не тешилось… – сухо заметила леди Камнор.
– Но ты же не станешь отрицать, что мысль насчет женитьбы внушил доктору я.
– Да, но ведь ты же не говорил об этом ни с мистером Гибсоном, ни с Клэр. Разве не так?
В этот миг графиня вспомнила, как, читая письмо лорда, Клэр наткнулась на провокационные строчки, однако не упомянула об этом, а предоставила мужу выкручиваться самому.
– Нет! Разумеется, ни о чем подобном я с ними не говорил.
– В таком случае ты, похоже, обладаешь сверхъестественными способностями, если можешь воздействовать на чью-то волю, – безжалостно заключила жена.
– Право, сам не знаю. Бесполезно пытаться вспомнить, что именно сказал или сделал. Достаточно того, что очень доволен развитием событий и намерен проявить одобрение. Обязательно подарю Клэр какое-нибудь украшение, устрою завтрак в главном доме Эшкомба и напишу об этом Престону. Когда, ты сказала, планируется свадьба?
– Думаю, будет лучше подождать до Рождества, и уже сказала им об этом. Дети с радостью поедут в Эшкомб на торжество: если во время каникул выдастся плохая погода, в Тауэрс-парке они могут заскучать. Конечно, если ударят морозы, можно будет кататься на лыжах и санках, но в последние два года стояла такая сырость, что бедняжкам приходилось сидеть дома!
– Ты уверен, что другие «бедняжки» согласятся ждать до Рождества, чтобы устроить твоим внукам «римские каникулы»? Кажется, у Поупа [21] есть стихотворение на эту тему. Да, именно так: «римские каникулы», – повторил граф, решив блеснуть эрудицией.
– Это Байрон, – опустила супруга на землю графиня, – и не имеет к теме ни малейшего отношения. Удивлена, что ваша светлость цитирует Байрона, на редкость аморального поэта.
– Правда? Похоже, память подводит, – сообщил граф извиняющимся тоном. – А лорда Байрона я видел во время присяги в палате лордов.
– Не стоит о нем говорить, – заключила леди Камнор. – Я предупредила Клэр, чтобы даже не думала о свадьбе до Рождества: нельзя бросать школу столь поспешно.
Однако Клэр не собиралась ждать до Рождества и единственный раз в жизни решила без лишних слов и открытого сопротивления поступить по-своему. Сложнее оказалось противостоять желанию мистера Гибсона вызвать на свадьбу Синтию, даже если бы сразу после церемонии дочь вернулась в Булонь. Поначалу миссис Киркпатрик дипломатично заявила, что с радостью приехала бы, но вынуждена отказаться из-за дороговизны путешествия туда и обратно.
Однако, несмотря на очень скромный образ жизни, мистер Гибсон обладал щедрым сердцем, и это его качество проявилось в том, что он отказался от пожизненного права будущей супруги на мизерное, около тридцати фунтов в год, наследство, которое покойный мистер Киркпатрик оставил для Синтии, и решил, что после окончания школы девочка поселится в его доме и станет ему дочерью.
Дабы устранить сомнения насчет приезда Синтии на свадьбу, он дал невесте три банкноты по пять фунтов. Поначалу миссис Киркпатрик поверила, что так и будет, и даже зеркально отразила его желание, приняв за свое. Если бы письмо было написано и деньги отправлены в тот же день, пока длилось отраженное сияние любви и благородства, Синтия стала бы подружкой невесты – то есть собственной матери, однако этому помешали десятки мелких происшествий, в то время как ценность денег заметно возросла. Деньги доставались тяжелым трудом, доходы чрезвычайно скудными, а содержание дома требовало все бо2льших и бо2льших вложений, в то время как долгая, хотя, возможно, и необходимая разлука матери и дочери ослабила узы родительской любви, поэтому миссис Киркпатрик в очередной раз убедила себя, что лучше не прерывать занятия Синтии, тем более что семестр только начался. Пришлось написать мадам Лефевр очень убедительное письмо, и та ответила, причем подтвердила ее собственные доводы. Смысл этого письма был передан не отличавшемуся глубоким знанием французского языка мистеру Гибсону и, к его умеренному, но искреннему сожалению, поставил в данном вопросе точку.
Пятнадцать фунтов, конечно, так и не были возвращены. В действительности же не только эта сумма, но и значительная часть тех ста фунтов, которые лорд Камнор подарил в качестве приданого, ушли на оплату долгов школы в Эшкомбе, поскольку с тех пор, как миссис Киркпатрик возглавила учебное заведение, дела шли все хуже и хуже. К ее чести, покупке украшений она предпочла восстановление доброго имени. Одним из немногих положительных качеств данной особы следует считать регулярный расчет с магазинами, где она совершала покупки. В этом проявлялась доля здравого смысла: какими бы недостатками ни отличалась эта поверхностная и слабая натура, долги неизменно выводили ее из состояния душевного равновесия. И все же, когда выяснилось, что деньги будущего мужа не могут быть использованы по прямому назначению, миссис Киркпатрик не постеснялась, не сказав ни слова, потратить их на собственные нужды. Себе она купила лишь те вещи, которые могли произвести впечатление на дам Холлингфорда, убедив себя, что белье никто никогда не увидит, в то время как каждое платье не только не пройдет незамеченным в маленьком городе, но и вызовет бурное обсуждение.
Таким образом, запас белья так и остался очень скудным и далеко не новым, хотя все предметы туалета были сшиты из благородной материи и аккуратно заштопаны умелыми пальцами. Долгими вечерами, когда ученицы уже спали, миссис Киркпатрик терпеливо чинила белье, в то время как в сознании не угасала уверенность: когда-нибудь эту скучную работу будет выполнять за нее какая-то другая женщина. Да, именно в эти тихие часы в душе зрело желание, чтобы многочисленные случаи подчинения чужой воле больше никогда не повторились. Людям так свойственно видеть в той жизни, к которой они не привыкли, свободу от трудностей и лишений!
Миссис Киркпатрик не забыла, как однажды, уже после помолвки с мистером Гибсоном, больше часа провела у зеркала, укладывая волосы в сложную прическу, выбранную из каталога миссис Бредли, а когда спустилась, рассчитывая произвести на жениха самое благоприятное впечатление, леди Камнор бесцеремонно, словно девочку, отправила ее обратно, заявив, что не потерпит подобной нелепости. В другой раз графиня потребовала сменить платье на то, которое считала более подходящим. Эти мелочи стали последними примерами тех унижений, которые приходилось терпеть долгие годы, поэтому симпатия к мистеру Гибсону укреплялась по мере осознания его способности избавить от подобных проявлений диктата. В конце концов, этот период надежды и терпеливого шитья, хотя и обремененный преподаванием, оказался не совсем грустным. Свадебное платье обещали подарить бывшие воспитанницы из Тауэрс-парка, да и не только платье: все, что понадобится невесте в этот торжественный день. Лорд Камнор осуществил свое намерение подарить приданое в виде ста фунтов и приказав мистеру Престону устроить праздничный завтрак в парадном зале особняка в Эшкомбе. Несколько разочарованная отказом отложить свадьбу до рождественских каникул внуков, леди Камнор все же преподнесла невесте превосходные английские часы на цепочке – не столь изящные, но куда более точные, чем та иностранная безделушка, которая так давно висела у нее на поясе и так часто ее подводила.