(Тут же звучит канкан Оффенбаха, свет, падающий на стол справа меркнет, с слева слышится очаровательный, но очень громкий смех трех молодых женщин).
3. Джон Рис Пендрагон в баре «О’Шонесси»
(Свет зажигается в нью-йоркском баре «О’Шонесси». Конец января 1922 г. Остальные растворяются в тенях, оставляя ДЖОНА РИСА ПЕНДРАГОНА, знаменитого репортера, ему 52 года, и трех красивых хористок, которых ему удается смешить, особо и не напрягаясь. Его друг МАКГОНИГЛ, ветеран газетного дела, ему 73 года, и он мрачен, направляется по авансцене к РИСУ и молодых женщинам).
РИС. Вот я и говорю ей: «Ваше Величество, вы можете снимать все, что хотите, но я еще не достал мою сигару».
(Молодые женщины хохочут).
ПЕРВАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Ох, ты ужасный.
ВТОРАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Ты ужасный, ужасный человек.
РИС. И однако, вы здесь, сидите со мной в баре «О’Шонесси», заходитесь смехом. А что я такого сделал? Опять забыл надеть штаны?
(Вновь взрыв смеха. Молодые женщины не глупые, просто им нравится радоваться жизни, и вроде бы серьезные реплики РИСА в них эту радость поддерживают. Он никогда не пытается смешить).
ТРЕТЬЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Мы смеемся, потому что ты – такой ужасный.
РИС. Я – газетчик. Мне платят, чтобы я был ужасным. Кто-то добавил в ваши напитки веселящего газа?
ПЕРВАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Начав смеяться, мы уже не можем остановиться.
ВТОРАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Поэтому нас называют Смеющимися сестрами.
ТРЕТЬЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Это наша игра.
ПЕРВАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Только сейчас мы не играем.
ВТОРАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Мы превратили это в нашу игру, потому что такие мы на самом деле.
ТРЕТЬЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Наша игра также наша жизнь.
ПЕРВАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Это парадокс.
ВТОРАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Разве ты нас не помнишь?
ТРЕТЬЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Мы уже встречались.
ПЕРВАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. В номере отеля в Толедо.
РИС. Я бывал в Толедо?
ВТОРАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Мы там тогда выступали.
ТРЕТЬЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. В водевиле.
ПЕРВАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Перед братьями Маркс.
РИС. Как я понимаю, все остались довольны.
(Опять смех).
ВТОРАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Мы смеемся даже на похоронах.
ТРЕТЬЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Ничего не можем с собой поделать.
ПЕРВАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Такими мы уродились.
ВТОРАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Все равно, что иметь шесть пальцев.
(Смех).
МАКГОНИГЛ (кладет руку на плечо РИСА, как ранее ЖЮЛЬ ВЕРН). Рис…
РИС. И вот и точный, как часы, мой давний друг Макгонигл, который выглядит, помятым дядюшкой Ангела смерти. Мак, позволь представить тебе Смеющихся сестре. Они всегда рады братьям Маркс.
МАКГОНИГЛ. Приятно с вами познакомиться.
ТРЕТЬЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. На самом деле шести пальцев у нас нет.
ПЕРВАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Это метафора.
РИС. Надеюсь, ты не собираешься куда-нибудь меня увести, Мак, потому что я никуда не пойду, пока не выпью больше, чем следует.
МАКГОНИГЛ. Я только что услышал кое-что интересное.
РИС. Это твоя вина. Тебе давным-давно следовало проткнуть барабанные перепонки. Да и мне тоже. Ты больше не играешь на этой чертовой трубе, так? Девушки, вам бы послушать, как этот человек играет на трубе. От этих звуков молоко сворачивается в материнской груди.
(Взрыв смеха).
МАКГОНИГЛ. Это плохие новости.
РИС. Мне приходится иметь дело только с плохими новостями. Других на мою долю не выпадает. Знаешь, в чем наша проблема, Мак? Мы с тобой провели так много лет, пытаюсь нарисовать карту наших впечатлений, что теперь путаем эту карту с тем местом, которое мы исследуем. Потому что, по нашему разумению, если мы рисуем действительно великую карту, не имеет значения, есть у нее сходство с местом, которое мы собираемся описать, или нет. Но раньше было не так. Я думаю, что было не так. Ты согласен? Вы понимаете, о чем я говорю?
ВТОРАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Не имею ни малейшего понятия.
РИС. Что ж, ты счастливая.
МАКГОНИГЛ. Рис…
РИС. Что бы это ни было, я не хочу этого слышать. Но ты все равно собираешься сказать, так? Ничего не можешь с собой поделать? Все равно, что иметь шесть пальцев. Ладно. Кто умер? Надеюсь, Уильям Рэндольф Херст.
МАКГОНИГЛ. Нелли Блай.
(Пауза. РИС замирает, не донеся стакан до рта, потом лицо его каменеет, превращается в маску. Молодые женщины, глядя на него, перестают смеяться. РИС ставит стакан на стол).
РИС. А люди удивляются, почему я принципиально отказываюсь ходить в церковь.
МАКГОНИГЛ. Сказали, что от пневмонии. Ее врач не думал, что с ней что-то серьезное.
РИС. Врач убивает репортера. Это не новости. Капуста – не новости. Носорог – новости.
ТРЕТЬЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Что?
МАКГОНИГЛ. Я знаю, как вы были близки.
ПЕРВАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Умерла твоя близкая подруга?
МАКГОНИГЛ. И моя тоже. Собственно, я был отчаянно влюблен в нее. Как и все.
ВТОРАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. А как это связано с носорогом?
МАКГОНИГЛ. Херст хочет, чтобы ты написал некролог.
РИС. Хочет, значит?
МАКГОНИГЛ. Да.
РИС. До того, как я засуну печатный станок ему в зад или после?
МАКГОНИГЛ. Вероятно, до, иначе тебе не успеть к сдаче номера.
ТРЕТЬЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Кто такая Нелли Блай?
МАКГОНИГЛ. Очень хорошая журналистка. Замечательная личность. Она была знаменитой.
ВТОРАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Правда? И когда?
РИС. Судя по всему, до твоего рождения.
МАКГОНИГЛ. Нелли это бы понравилось. Ее некролог, написанный тобой.
РИС. Я всегда полагал, что она напишет мой.
МАКГОНИГЛ. Да. Я тоже.
(Пауза).
ТРЕТЬЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Наш дедушка умер в прошлом году. Но он был старый.
ВТОРАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Ему было, как минимум, больше пятидесяти.
ПЕРВАЯ СМЕЮЩАЯСЯ СЕСТРА. Нам очень жаль, что с твоей подругой так вышло.
МАКГОНИГЛ. Я думал о нашей первой встрече. В старой редакции «Уорлда». Должно быть, тридцать пять лет тому назад. (Свет начинает меркнуть в баре «О’Шонесси»). В тысяча восемьсот восемьдесят шестом? Или в восемьдесят седьмом? Я сидел за тем столом у батареи, рядом с дверью в кабинет мистера Пулитцера. Мы называли его «Восьмым кругом ада». Она была такая симпатичная, миниатюрная. Чертовски умная. И упрямая. Если она что-то задумывала…
(Бар уходит в тени, свет падает на двери в глубине сцены и…)
4. Мир мистера Пулитцера
(Центральная дверь открывается, и НЕЛЛИ БЛАЙ, ей 22 года, резко и довольно грубо выставляют в коридор. МАКГОНИГЛ направляется к своему столу у батареи в редакции «Нью-Йорк уорлд», рядом с кабинетом ПУЛИТЦЕРА. 1887 г. МАКГОНИГЛУ 38 лет, но он такой же всклоченный. Вероятно, был таким и в двенадцать).
НЕЛЛИ. Но подождите, сэр, пожалуйста. (Делает шаг к двери, из которой ее только что выставили). Если вы только дадите мне шанс… (Дверь захлопывается ей в лицо. НЕЛЛИ в ярости). Глупые мужчины! Глупые, глупые мужчины!!!
МАКГОНИГЛ. Не смотри на меня. Я раньше был мужчиной, но теперь я – театральный критик.
НЕЛЛИ (негодует). Всегда смотрят свысока. Господи, я это ненавижу!
МАКГОНИГЛ. Расслабься, детка.
НЕЛЛИ. Не могу я расслабиться! Я в Нью-Йорке четыре месяца, обиваю пороги всех газет, и никто не дает мне работу. Деньги закончились, из еды остались два крекера и финик. Я наконец-то сумела пробиться в этот высокий кабинет, но результат тот же. «Сожалею, мисс Блай. Я уверен, вы были отличным репортером в Питтсбурге, но это Нью-Йорк. Здесь более высокие стандарты». Высокие стандарты, как же! Я каждый день читаю нью-йоркские газеты. По большей части пишет их для придурков семейство обезьян. «Мы не нанимаем женщин, мисс Блай. Из женщин хороших репортеров не получается. Они брезгливые, ненадежные, неточные, рассеянные и эмоциональные. Я кажусь вам эмоциональной?
МАКГОНИГЛ. Разве что чуть-чуть, но есть такое.
НЕЛЛИ. Только потому, что я три дня не ела, меня выкинули из пансиона, и на меня смотрел свысока и оскорблял каждый самодовольный кретин в Нью-Йорке. Станешь тут эмоциональной.
МАКГОНИГЛ. Тебе действительно надо успокоиться и перестать кричать мне в ухо, иначе мистер Пулитцер уволит меня, и я окажусь рядом с тобой на улице, где мы оба будем умирать от голода. Мистер Пулитцер ненавидит шум. У него гиперчувствительность к шуму. Он громких звуков у него изо рта идет пена. Так что ты не получишь работу, устраивая истерику.
НЕЛЛИ. Я не устраиваю истерику. Я просто в бешенстве. Это так несправедливо. Я – хороший репортер. Мистеру Пулитцеру не нужны хорошие репортеры?
МАКГОНИГЛ. Ему нужны люди, которые не шумят.
НЕЛЛИ. Пожалуйста, я в отчаянии. Неужели вы не можете мне помочь?
МАКГОНИГЛ. Я не нанимаю на работу. Я бегаю за пожарными автомобилями и засыпаю в театре. Наймом занимается Кокрилл.
НЕЛЛИ. Не получается у меня попасть к Кокриллу.
МАКГОНИГЛ. Счастливая девушка. Однажды в Сент-Луисе он застрелил мужчину, который нарушил его дневной сон.
НЕЛЛИ. Я – не счастливая девушка, я – голодная девушка. И не уйду из этой редакции, не получив работу.
МАКГОНИГЛ. Я только могу предложить тебе сэндвич с солониной.
НЕЛЛИ. Не хочу я сэндвич с солониной.
МАКГОНИГЛ. Тогда ничем помочь не могу.
НЕЛЛИ. Пожалуй, я готова разделить с вами сэндвич с солониной. (Протягивает руку). Я – Нелли Блай. В Питтсбурге я – знаменитость.
МАКГОНИГЛ (пожимает ей руку). Извини, в Питтсбурге бываю не так часто, как мне хотелось бы, но я рад нашему знакомству. (Задерживает ее руку в своей чуть дольше необходимого, смотрит на нее).
НЕЛЛИ. Сэндвич с солониной.
МАКГОНИГЛ. Что?
НЕЛЛИ. Мы собирались разделить сэндвич с солониной.
МАКГОНИГЛ. Сэндвич с солониной.
(С неохотой отпускает ее руку, выдвигает средний ящик стола и достает большой сэндвич с солониной).
НЕЛЛИ. Вы?..
МАКГОНИГЛ (достает длинный, похоже, острый нож). Я что? (НЕЛЛИ видит нож и инстинктивно отступает на шаг). Не бойтесь. Он используется лишь для вскрытия писем от безумных бывших жен. Но я точно перережу им горло, если меня вновь пошлют рецензировать оперу. (Разрезает сэндвич пополам). Я – Макгонигл. Знаменитость в баре «О’Шонесси». Хотя, уже нет. Меня туда не пускают с тех пор, как я швырнул пепельницу в зеркало. Не понимаю, чего они так обиделись. Пепельница до зеркала не долетела. По пути наткнулась на голову О’Шонесси. При ударе возникло ощущение, что прозвонил Биг-Бен. Все, кто там был, посмотрели на часы. Но в этом городе люди так долго помнят обиду. Что удивительно, потому что все остальное забывается мгновенно. (Дает НЕЛЛИ половину сэндвича и указывает на стул у стола). Держи. И присядь.
НЕЛЛИ (садится). Благодарю вас, мистер Макгонигл.
МАКГОНИГЛ. Просто Макгонигл. Или Мак. Мистер здесь только один – мистер Пулитцер.
НЕЛЛИ. О, выглядит съедобным. (Начинает есть сэндвич). И как мне получить здесь работу?
МАКГОНИГЛ. На самом деле нет тебя желания здесь работать, поверьте мне.
НЕЛЛИ. Но оно есть. И очень сильное. Я всегда мечтала работать именно здесь. Газета мистера Пулитцера «Уорлд» – лучшая газета в Нью-Йорке.
МАКГОНИГЛ. Тогда почему ты пришла сюда в последнюю очередь?
НЕЛЛИ (рот набит сэндвичем. Она хочет казаться воспитанной дамой, но слишком для этого голодна, вот и ест, как оголодавший солдат). Я пришла сюда прежде всего. Потом пошла в «Герольд». Вернулась сюда. Пошла в «Сан». Вернулась сюда. Пошла в «Трибюн».
МАКГОНИГЛ. Вернулась сюда.
НЕЛЛИ. Я была везде. Даже пошла в «Таймс».
МАКГОНИГЛ (садится, тоже ест). Да ух, ты действительно в отчаянии.
НЕЛЛИ. Господи, это невероятно.
МАКГОНИГЛ. Что? Кто-то получил прибавку?
НЕЛЛИ. Вероятно, это самый потрясающий сэндвич в истории западной цивилизации. Я побывала здесь семь раз. И впервые мне удалось подняться на такой высокий этаж. Некоторые из тех, кто работает ниже, не испытывают никакого уважения к женщине.
МАКГОНИГЛ. Для меня твои слова – просто шок.
НЕЛЛИ. Боже, какой сэндвич. Я вся перемазалась в горчице.
МАКГОНИГЛ. Тебе к лицу. Хочешь чем-то запить?
НЕЛЛИ (с полным ртом). Я не могу злоупотреблять вашим гостеприимством.
МАКГОНИГЛ (поднимается, идет к окну). Я держу рутбир за окном. (Поднимает раму, берет с наружного карниза две коричневые бутылки). Пошли отсюда, чертовы летающие крысы! (Опускает раму, возвращается к столу). Прошу извинить за мой французский. В последнее время пребываю в состоянии войны с голубями. Они используют мою шляпу, как мишень. (Открывает бутылки, одну протягивает НЕЛЛИ). Не хочу критиковать даму, но если ты не сбросишь скорость, то перекроешь себе дыхательное горло. Это не последний в мире сэндвич с солониной.
НЕЛЛИ. Для меня, возможно, если я не получу сегодня работу. Я – репортер от Бога, Мак. Я бы показала себя во всей красе, если бы кто-нибудь дал мне шанс. (Пьет рутбир). Этот рутбир божественный. Какой удивительный город Нью-Йорк. Здешняя еда компенсирует все остальное. Пожалуйста, разве вы не можете мне помочь? Вы же хороший человек. Если бы вы вошли в эту дверь и поговорили с тем, кто принимает решения… Я не хочу сказать, что вы здесь никто…
МАКГОНИГЛ. Я здесь никто. Последний представитель не играющего никакой роли шотландского рода. Славимся только тем, что едим сэндвичи с солониной и ненавидим голубей.
НЕЛЛИ. Я хотела только одного – стать репортером. И это мое призвание. Мне нужен только человек с унцией мозгов в голове и толикой воображения, который даст мне шанс.
МАКГОНИГЛ. Я думаю, мы давным-давно убили всех этих людей. (Смотрит на нее. Не может не таращиться).
НЕЛЛИ. Что? У меня на носу горчица.
МАКГОНИГЛ. Нет. Если на то пошло, да, но не в этом дело. Ты должна быть осторожна, детка, когда пускаешь в ход эти большие глаза. Здесь это опасно.
НЕЛЛИ. Это большое преимущество, выглядеть такой невинной. Я могу задавать вопросы, которых не задаст никто. И люди скажут мне правду, потому что я им нравлюсь, и они не чувствуют во мне угрозы. И я могу идти напролом и писать правду, потому что никто даже представить себе не может, что девушка с таким невинным личиком может быть вульгарной или безвкусной. Мне даже убийство может сойти с рук.
МАКГОНИГЛ. Будем надеяться, что до этого не дойдет.
НЕЛЛИ (пуская в ход свои большие глаза). О, мистер Макгонигл, помогите мне. Пожалуйста.
МАКГОНИГЛ (глядя ей в глаза, слабея). Черт! Вообще-то не следует мне этого делать.
НЕЛЛИ. Делать что? Что вам не следует делать?
МАКГОНИГЛ. Я хочу, чтобы ты знала, что эту штуковину я достаю только по исключительным случаям.
НЕЛЛИ (немного нервничая). Достаете что?
МАКГОНИГЛ (наклоняется). Заткни уши.
НЕЛЛИ. Заткнуть уши?
МАКГОНИГЛ (выдвигает нижний ящик). Просто заткни уши, а не то пожалеешь, поверь мне.
НЕЛЛИ. Почему я должна затыкать уши?
МАКГОНИГЛ (шарит в нижнем ящике). Хочешь мы стать репортером или нет?
НЕЛЛИ. Больше всего на свете.
МАКГОНИГЛ (достает из ящика старую трубу). Тогда перестань задавать глупые вопросы и заткни уши.
НЕЛЛИ. Я никогда не задаю глупые вопросы. Это труба? Ладно, это был глупый вопрос. Но я не понимаю, как труба поможет мне стать… (МАКГОНИГЛ дует в трубу, извлекая из нее очень громкий, резкий, отвратительный звук, от которого вибрируют стены. НЕЛЛИ затыкает уши). О-о-о-о-о!
МАКГОНИГЛ. Говорил я – заткни уши, или нет?
НЕЛЛИ. Но зачем издавать этот жуткий… (МАКГОНИГЛ вновь подносит трубу ко рту и дует. Этот звук, вероятно, заставляют слушать музыкантов в нижних кругах ада). Перестаньте! У меня лопнут бара… (МАКГОНИГЛ дует в третий раз).
МАКГОНИГЛ. Все. Этого достаточно.
(Ловко убирает трубу в нижний ящик и задвигает его в тот самый момент, когда ДЖОЗЕФ ПУЛИТЦЕР выбегает из центральной двери).
ПУЛИТЦЕР (в дикой ярости). Что это за чертов шум? Почему? Откуда? Кто издавал этот богомерзкий гребаный звук?
МАКГОНИГЛ (спокойно ест сэндвич). Должно быть, с улицы, мистер Пулитцер.
ПУЛИТЦЕР. Нет, не с улицы. Кто-то пытался обрушить эти стены мне на голову! (Замечает НЕЛЛИ). Прошу извинить за грубость. Кто эта женщина? Микгуникл, ты опять приводишь сюда женщин? Я же говорил, что больше не хочу видеть девиц легкого поведения, выходящих из чулана для швабр.
НЕЛЛИ. Я – не девица легкого поведения, сэр. Я – репортер.
ПУЛИТЦЕР. Ты – не репортер. Ты – девушка. Я знаю, как выглядят девушки. Бывал в Сент-Луисе и, поверь мне, девушки там замечательные. И ты тоже девушка приметная. Может, не легкого поведения. Может, школьница. Теперь ты приводишь сюда школьниц? Хочешь, чтобы меня арестовали? Таков твой коварный план?