– Не в этом дело, – оборвала я его, но машинально потянулась к хвосту из растрепанных кудряшек.
Теперь, после упоминания о моем внешнем виде, сообразила: Эйден ни за что не должен увидеть меня такой. Только не после двух лет разлуки. И не тогда, когда он сам выглядит как знаменитость, которой, собственно, и является.
Мне стало душно и тесно в кабинете. Стены словно давили на меня.
Нужно поскорее убраться отсюда.
– Иди. – Надеюсь, голос не выдал моего напряжения. – Или… не справишься без меня?
– Конечно, справлюсь. – Уильям гордо расправил плечи. – Я – профессионал. – Он хмуро зашагал к двери. – И не нуждаюсь в том, чтобы мою работу за меня выполняла семнадцатилетка.
– Да-да, повторяй себе это.
Я не удивилась, что он хлопнул дверью.
Наконец-то ушел.
Собираясь с мыслями, отправила сообщение Оливии:
«Все еще хочешь увидеть мое личико?»
«Всегда хочу», – ответила она.
Глава 3
Сначала я внимательно следила за возрастающей популярностью «Вакханалии».
Успех группы начался с простой загрузки песен на Саундклауд[4] Эйденом и Мальком – двумя неизвестными подростками с незаурядным талантом и безудержными мечтами. Когда я узнала, что их песня Hyperbolic выстрелила, парни уже подписали контракт со студией звукозаписи.
Спустя всего несколько недель они выпустили песню, сняли на нее клип и приняли в свои ряды нового члена: Леонардо Вейла. Hyperbolic возглавила хит-парады Биллборд по всему миру, включая США, и не сдавала позиции шесть недель. «Вакханалия» стала самой горячей новинкой года и получила премию «Грэмми».
Успех был мгновенным и бешеным. Эйден – мальчик с соседней улицы, который плакал над фильмом «Любовь и баскетбол» и который однажды купил мне как-то целую тонну красного манго (я тогда заболела, а он знал, как я люблю этот фрукт), – получил «Грэмми».
Полгода я не пропускала ни одного интервью с ними, ни одной статьи про них. Слушала их песни, разбирала тексты, радовалась за каждую награду. Меня переполнял мощнейший микс из гордости и боли, пока я не осознала, что испытываемые мною сладко-горькие чувства на самом деле токсичны. К чему мне знать, что Эйден носит? Где тусуется? С кем встречается?
Он живет себе спокойненько дальше, и мне тоже давно уже пора двигаться вперед.
Поэтому я попыталась вырезать его и «Вакханалию» из своей жизни. Что непросто сделать, когда по радио каждые десять минут включают песни этой группы. И все же я пыталась избегать любого упоминания об Эйдене и его группе, отгородясь от любых новостей про знаменитостей.
Естественно, я пропустила информацию и про последние связанные с группой события. Часть из которых стали ужасающе актуальны.
– Ты и правда не знала? Как такое возможно? – Оливия облокотилась руками о стойку. Позади нее мимо окошка выдачи прошаркала на кухню Грейс – тетя Оливии и хозяйка «Приморского гриль-бара Грейс». – Хейли Масгроув и Леонардо Вейл встречаются. Эта новость недавно произвела фурор.
Я ткнула в ее сторону вилкой.
– Могла бы и предупредить.
– Я думала, ты знаешь! К тому же стоит мне только упомянуть «Вакханалию», как у тебя сразу становится такое лицо… Да-да, вот такое. Мне оно не нравится. Не хочу иметь с этим дела.
Не знаю, что за выражение было на моем лице, но я попыталась взять себя в руки. Порой мне неприятно то, как здорово подруга считывает меня.
Мы познакомились с ней в первом классе средней школы и сразу возненавидели друг друга. Как одаренному ребенку мне беспрестанно повторяли, что мой талант к рисованию делает меня особенной, поэтому встреча со столь же одаренной ровесницей – а возможно, и более одаренной, – пришлась мне не по нраву. Похоже, Оливия испытывала схожие чувства.
Соперницами мы были ровно до того момента, пока она не получила плохую оценку из-за рисунка не по теме. Я посчитала это несправедливым. Рисунок был потрясающим, что я и сказала ей после урока. С этого дня у нас завязалась дружба с элементом соперничества.
– Зато теперь мне придется иметь с этим дело, – пробормотала я, ковыряя вилкой в коробке с жареной рыбой и картошкой фри. Обед, которым подруга всегда задабривала меня, уже остыл.
Эйден здесь. На Тобаго[5]. В моей гостинице.
Это никак не укладывалось в голове.
– Что мне делать? – вслух размышляла я, не ожидая ответа на вопрос.
Само собой, Оливия не собиралась молчать.
– Очевидно же. – Она уперла руки в бедра. – Ты должна…
– Оливия! – Грейс шмякнула на полку у окошка обеденную коробку. – Надеюсь, работа не мешает твоей болтовне?
– Не особо, – ослепительно улыбнулась подруга, подхватывая коробку. – При таком страшном наплыве клиентов мне, конечно же, приходится нелегко, – Оливия кинула взгляд на трех людей в зале, – но я как-то справляюсь.
Грейс сузила глаза.
– Вот уж мне твои колкости. – Ее голос был строг, но уголки губ подрагивали от едва сдерживаемой улыбки. – Когда ты наконец уедешь в Лондон?
– К счастью для тебя, всего через пару недель.
Наши взгляды встретились, и ее улыбка слегка померкла. Подруга уставилась на прикрепленный к коробке чек.
В моей компании она избегала разговоров о Лондоне, и я была благодарна ей за это, хоть и понимала, что это нехорошо.
– Заказ сорок два! – крикнула Оливия в зал.
Коробку забрала молодая женщина, одетая с ног до головы в спортивную одежду «Найк».
После ее ухода я спросила подругу:
– Ты говорила, я должна… что?
Оливия недоуменно моргнула. Потом, видно, вспомнила, о чем речь.
– А, да. Ты должна поговорить с ним. Очевидно же. Это твой шанс извиниться. Закрыть вопрос и начать жить своей жизнью.
– Я и так ею живу.
– Разве? – Подруга перегнулась через стойку. – Ты поэтому отвергаешь парней, проявляющих к тебе интерес? Потому что живешь своей жизнью?
Мне не нравилось направление нашего разговора.
– Это неправда.
– Что там у тебя вышло с Джеймсом Персадом?
– Он просто валял дурака.
– С Клинтоном Хантли?
– Он подкатил ко мне пьяным.
– С Ксавьером-не-помню-как-его-там?
– Ты знаешь его. Он ухажер по природе.
– Ухажер по природе? – повторила Оливия, сморщив нос, словно от фразы отдавало душком. – Не объяснишь, что это значит? Ааа, наверное, то, что он месяцами ухаживал только за тобой.
– Это просто смешно. – Как будто парни так и вьются вокруг меня. Ну да, заинтересовалась мною пара-тройка ребят за эти несколько лет. Обычно я делаю вид, что не замечаю этого, пока парни не перестают оказывать мне знаки внимания. Так легче. Проще. Безопаснее.
Поскольку я уже через все это проходила. Любила и потеряла. Мое сердце разбили, и было настолько больно, что эхо этой боли до сих пор со мной. Мысль о том, чтобы пережить это снова, не просто пугает. Она ужасает.
– Почему ты так волнуешься за мою личную жизнь? – спросила я Оливию.
– Я не волнуюсь. Просто использовала отсутствие ее как доказательство.
– Доказательство чего?..
– Того, что у тебя остались чувства к Эйдену!
– Ничего подобного, – твердо отрезала я.
Оливия всплеснула руками.
– Ладно. Докажи. Прямо здесь и прямо сейчас.
– Как? – уточнила я с замиранием сердца.
– Заказ под номером сорок три, с акулой и выпечкой. Его сделал тот парень. – Подруга устремила взгляд в зал. – Он очень даже ничего себе. Попроси номер его телефона. Или нет, попроси его остаться и пообедать с тобой.
Я посмотрела на парня, о котором говорила Оливия. Симпатичный, да. Однако предложение отобедать вместе будет принудительным и оттого отталкивающим.
– У меня не получится пообедать с ним. Пора возвращаться в гостиницу.
– Тогда возьми его номер телефона, – настаивала подруга. – Или дай ему свой. Сделай хоть что-нибудь, а?
– Оливия…
– Заказ номер сорок три! – закричала она.
– Оливия, – процедила я сквозь зубы. – Не надо.
Склонив голову, она шепнула в ответ:
– Признай, что у тебя остались чувства к Эйдену и что тебе нужно с ним поговорить.
– У меня не осталось чувств к Эйдену, и мне не нужно с ним говорить.
– Тогда делай игривое лицо. Я жду номерок парня с заказом сорок три.
– Я ухожу.
– Поздно. Это будет выглядеть грубо. – Оливия выпрямилась и улыбнулась клиенту. – Привет! Ради бога, прости, я ошиблась. Твой заказ еще не готов. Но… знаешь, подруга говорит, твое лицо ей почему-то знакомо. Ты бывал здесь раньше?
Парень не сразу нашелся что ответить. Не мне его винить. Я сама остолбенела.
– Я бывал здесь раньше, – ответил он в некотором замешательстве. Вызванном, судя по его лицу, скорее удивлением, чем нежеланием общаться. Он радостно улыбался. – Но я не здесь познакомился с Рейной.
Я закашлялась, от шока подавившись воздухом. Прокашлявшись, спросила:
– Ты знаешь меня? – Я его, например, не узнавала.
– Я – Николас. Вряд ли ты меня помнишь. – Он смущенно прикрыл глаза. – В начальной школе я учился классом старше. Мы почти не пересекались, но после «Случая с Ибисом» ты стала легендой. Вся школа узнала о тебе.
– «Случая с Ибисом»? – переспросила Оливия.
Никогда не слышала, чтобы так называли случившееся, но поняла, о каком инциденте речь. Он произошел в начальной школе. За несколько лет до нашего с Оливией знакомства.
– В школе был день открытых дверей, – начал объяснять Николас. – Некоторых учеников попросили нарисовать что-то для небольшой выставки в кабинете рисования. Новый учитель, претенциозный старикан, критиковавший десятилеток так, будто они – мастера живописи, решил не выставлять в кабинете алых ибисов Рейны. Он обвинил ее в жульничестве. Картина была настолько хороша, что он подумал: Рейна не могла нарисовать ее без помощи взрослых.
– Какого черта? – нахмурилась Оливия. – Ты никогда мне об этом не рассказывала.
Я пожала плечами. Помню, какой стыд испытывала, когда учитель принялся отчитывать меня, обвиняя во лжи перед целым классом. Вернувшись домой, я прямиком направилась в свою комнату. Когда мама спросила меня, что случилось, мне даже не пришлось притворяться, что у меня болит живот.
– Так что случилось? – спросила Оливия.
– Случился день открытых дверей, – ответил Николас. – Родители Рейны заметили отсутствие работы дочери, и учитель рисования просветил их, почему не выставил ее. Они начали ругаться. Поэтому Рейна прямо в классе, перед всеми, нашла альбом и снова нарисовала алых ибисов. Новая картина была даже лучше прежней.
– Не была, – возразила я.
Она не была лучше прежней. Такое просто невозможно. Первый рисунок я недели доводила до совершенства. Он никак не мог сравниться с тем, который я нарисовала под пристальным вниманием десятков родителей, учителей и моих одноклассников. Я хотела оставить все как есть, но увидела промелькнувшее в маминых глазах сомнение и должна была что-то сделать.
Я изо всех сил пыталась воссоздать своих ибисов. Рисунок не был идеальным, но был достаточно хорош, чтобы ни у кого не осталось сомнений: оригинал сделан мной единолично. Когда учитель рисования извинился, мама вздохнула с облегчением. Папа вставил оригинальную картину в раму и повесил на стене за диваном.
– Ну, может, и не была, – натянуто рассмеялся Николас. – Я не знаю. Никогда не видел оригинал. Но для десятилетки рисунок был великолепным. Сейчас, наверное, ты вообще бесподобна.
– Я больше этим не занимаюсь. – Я промокнула губы салфеткой.
– Не занимаешься чем?
– Рисованием. – Я положила вилку в обеденную коробку и закрыла ее. С меня хватит.
– Правда? Как жаль. А я хотел предложить тебе присоединиться к моему внеклассному мероприятию. – Николас переступил с ноги на ногу, доставая из кармана бумажник. – Группа наших волонтеров дважды в неделю работает с учениками начальных классов. Мы помогаем им с домашней работой, рисуем, делаем поделки. Занимаем детей, пока их родители еще на работе. – Он протянул мне визитку.
Я взяла ее и, не глядя, передала Оливии.
– Тебе нужна Оливия. Она рисует. На самом деле в сентябре она едет учиться в Лондонский университет искусств.
– Поздравляю! – впечатленно отозвался Николас. Неудивительно. Это действительно впечатляет.
– Спасибо! – Подруга бросила на меня быстрый взгляд и отошла от окошка за заказом Николаса. Она чувствовала себя неловко, но на ее губах играла улыбка.
Оливия поставила перед Николасом коробку с обедом.
– Значит, ты будешь в Лондоне. – Он подвинул к себе коробку. – А мы работаем с детьми только в течение учебного года.
О, ну да. Точно.
Я протянула визитку обратно парню.
Он покачал головой:
– Оставь себе. Вдруг передумаешь.
Чтобы, пока Оливия обучается живописи у лучших художников мира, я учила детишек пальчиковому рисованию? Это вряд ли. Но не признаваться же в этом.
– Я подумаю, – пообещала, желая оставить неприятную тему.
– Здорово. – Удовлетворившись этим, Николас взял коробку, улыбнулся и ушел.
Когда он уже не мог нас слышать, Оливия спросила:
– Ты правда не рисуешь?
Я соскочила со стула и собрала свои вещи.
– Технически я получила его номерок, – показала я подруге визитку, прежде чем забыть о ней, кинув в сумочку.
– Рейна… – У Оливии поникли плечи.
– Мне пора в гостиницу.
– Поговорить с Эйденом?
Я не стала ничего отвечать.
– Неужели тебе ни капельки не интересно, зачем он вернулся? Возможно, на это есть причина. Что ты потеряешь, спросив?
Я чуть не рассмеялась. Что я потеряю? С чего начать?
Гордость? Голову? Сердце?
Нет, только не сердце.
Проходила я это. И больше не хочу.
Глава 4
Зачем Эйден вернулся?
Вопрос не выходил у меня из головы. Я заснула с этой мыслью и проснулась с этой мыслью. Оливия права. Не хочется это признавать, но она права. Мне нужно знать, зачем он приехал, хотя бы для того, чтобы потушить вспыхнувшую в душе искру чувства, заставляющего думать о том, не приехал ли он сюда ради меня. Надеяться на это глупо, вероятность этого, по сути, равна нулю. Но все же эти мысли не покидали меня.
Тем не менее говорить с ним необязательно прямо сейчас. Понятно, что без разговора не обойтись, но сначала нужно подготовиться. Набросать примерный текст беседы. Между нами осталось слишком много недосказанности, чтобы пускать разговор на самотек. Не я обладала талантом находить нужные слова вовремя, а Эйден.
А пока я не готова к встрече с ним, буду избегать его, проводя большую часть дня в папином кабинете. Если понадобится зачем-то высунуть нос наружу, то буду делать это быстро и незаметно. И, что самое важное, буду держаться подальше от виллы.
По дороге домой меня вдруг осенило: а ведь Эйден, должно быть, тоже избегает встречи со мной. Я, конечно, не ждала того, что он будет меня искать, но если бы он захотел найти меня вчера, то нашел бы. Он даже не пытался. Это вызвало смешанные чувства.
Уже у дома, выйдя из машины, я получила кучу сумбурных сообщений от Джейка:
«На помощь!!!»
«Умоляю!»
«Ну если ты свободна».
«Если нет, то не страшно».
«Не спеши».
Я со вздохом развернулась. Воздух полнился приятной прохладой, и я решила пройтись до дома Джейка и Пэм пешком. Всего-то пять минут ходьбы.
Этим вечером красочные дома деревни Шелл Хейвен утопали в розоватом свете садящегося солнца. Наш дом стоял первым по улице: трехкомнатный бунгало ярко-оранжевого цвета с белыми акцентами, лужайкой и жасминовыми деревьями у забора.
По пути к Пэм и Джейку я приветствовала соседей, наслаждавшихся на верандах своих домов вечерним ветерком. Стайка мальчишек играла посреди улицы в футбол, время от времени прерываясь на пару секунд, чтобы пропустить проезжавшие по дороге машины. В кустах курлыкали домашние цесарки. В обросших мхом стоках вдоль дорог тихонько журчала вода.
В конце улицы стоял старый дом Чандры. Я ускорила шаг, отгоняя принесенные им воспоминания. Здание пустовало с тех пор, как дед Эйдена переехал жить в дом престарелых в Тринидаде. Чуть больше хижины, оно держалось на толстых сваях, благодаря которым входная дверь располагалась как раз вровень с дорогой. Само строение слегка накренилось вперед, обветшало и покрылось трещинами, но стояло все еще достаточно крепко, паря над участком земли под склоном.