– Максим Михайлович, – теперь мне даже стыдно произносить его имя, – я…
– Прежде, чем ты начнешь говорить, Окулова, нам нужно кое-что сделать, – перебивает меня он и хватает за руку. – Кое-что важное.
– Что? – от неожиданности я даже немного прихожу в себя. – Что может быть важнее того, что произошло сейчас?
– О, – глубокомысленно тянет учитель, – что угодно важнее этого.
Он еще крепче сжимает мою руку, и вот мы уже мчимся мимо полок, заваленных продуктами. Максим Михайлович периодически что-то берет в свободную руку, а потом бросает это в схваченную по дороге корзинку. Учитель молчит, я молчу тоже, уже задыхаясь от беготни по супермаркету – за широкими шагами Максима Михайловича не так-то просто поспеть.
Спустя несколько минут мы наконец-то останавливаемся у кассы, и учитель быстро выкладывает продукты на ленту. Среди разноцветных пакетиков и коробочек я вижу упаковку мармелада, которую планировала купить, и какое-то необъяснимое чувство благодарности расцветает в моей груди, ведь что-то подсказывает мне – это для меня.
Молоденькая кассирша, пробивая покупки, то и дело бросает на Максима Михайловича восхищенные взгляды, но он равнодушно разглядывает что-то в своем смартфоне.
– С вас тысяча триста один рубль, – обиженно тянет кассир, ведь мужчина даже не удостоил ее взглядом. – Карта?
Учитель прикладывает серую карточку к терминалу и, дождавшись характерного писка, подтверждающего успешную оплату, берет пакет с продуктами. Мы выходим из магазина; Максим Михайлович продолжает держать меня за руку.
– Максим Михайлович, куда мы идем? – спрашиваю я, когда мы оказываемся на улице.
– На парковку, – совершенно спокойно отвечает он, направляясь в нужную сторону. – Я думал, это очевидно.
На улице дует ветер, и я обеспокоенно смотрю на Максима Михайловича, который уже давно должен был продрогнуть в пиджаке и рубашке. Учитель, наконец, отпускает мою руку и достает из кармана ключи от машины.
В трех метрах от нас фарами «подмигивает» черный «Мерседес», стоящий в первом ряду.
– Красивая машина, – говорю я, когда учитель открывает передо мной переднюю дверцу.
– Мне тоже она нравится, – улыбается он, через несколько секунд садясь за руль. Пакет с продуктами теперь лежит на заднем сиденье. – Теперь можешь начинать, Окулова.
Машина заводится с едва слышным урчанием, и учитель жмет на педаль, длинными пальцами постукивая по черному рулю.
– Что начинать? – не совсем понимаю я.
Максим Михайлович поворачивает голову в мою сторону, а затем, словно что-то вспомнив, бегло улыбается и сует руку в карман пиджака. Мне на колени падает упаковка мармелада, а учитель говорит:
– То, что ты хотела сказать в магазине. Что тебе неловко, жаль, ну, или что-то в этом духе.
Я открываю мармелад и слышу знакомый фруктовый аромат. Максим Михайлович неожиданно протягивает руку, не отрывая взгляда от дороги, и захватив пальцами несколько мармеладок, тут же отправляет их в рот. Я таращусь на него несколько секунд, а потом, образно махнув рукой на условности, проделываю то же самое.
– Мне действительно жаль, Максим Михайлович. – Мармеладная сладость придает мне уверенности, хотя щеки до сих пор горят от стыда. – Вы не должны были этого увидеть.
Он останавливает машину на светофоре, и пока тот отсчитывает секунды, смотрит на меня, о чем-то размышляя. Сегодня у нас было три совместных урока – два русских и литература, на каждом из которых я побывала у доски. Я не знаю, как Максим Михайлович додумался до этого, но попадая в плен мозгового штурма, я действительно становилась свободной от мыслей о Викторе.
– Как раз хорошо, что я увидел это, – вдруг говорит учитель, и я вздрагиваю, отвлекаясь от собственных мыслей. – Позволь спросить, что ты делала в этом районе?
Я пожимаю плечами. Моя привычка гулять по городу, забредая в незнакомые места, когда-нибудь сослужит мне дурную службу, но пока все проходило без особых происшествий, если не считать мое сегодняшнее фиаско в продуктовом магазине.
– Гуляла, – признаюсь я. – Села на какой-то автобус у школы, а потом вышла на незнакомой остановке. – Максим Михайлович неодобрительно качает головой. – А что тут делали вы?
– Я тут живу, – отвечает он. – Вот, зашел купить молоко.
– Среди того, что вы купили, его нет, – вспоминаю я.
– Конечно, – улыбается учитель. – Молоко больше меня не интересует.
Не знаю, что ответить на это и молча смотрю на дорогу через лобовое стекло. Спустя несколько минут я вдруг понимаю, куда мы едем.
– Школа? Зачем?
– Подумал, что неплохо нам позаниматься и в четверг.
Максим Михайлович снова улыбается, не смотря в мою сторону. От досады хочется сползти вниз по сиденью. И без того паршивый день становится еще хуже. Конечно, дополнительно занятие по литературе – это весьма и весьма полезно, но мое психологическое состояние явно не располагает к этому.
Все, на что остается надеяться – это на то, что Максим Михайлович не станет затягивать урок, и я поскорее окажусь дома, встречая грядущую пятницу слезами. Завтра – неделя, как Виктор бросил меня.
Я вздрагиваю, когда моего лица касаются теплые пальцы. Максим Михайлович, откинувшись немного назад, обеспокоенно смотрит мне прямо глаза, будто надеется найти в них ответ на свой невысказанный вопрос.
– Мы приехали, – говорит учитель и выходит из машины.
Я, следуя за ним, выхожу на улицу, подставляя лицо под порывы ветра. Максим Михайлович достает из машины пакет с продуктами, и, поймав мой озадаченный взгляд, объясняет:
– Это к чаю.
Я ошарашенно иду за ним, представляя, как мы выглядим со стороны. Радует одно: на часах уже шестой час вечера, и встретить кого-нибудь в школе в такое время достаточно проблематично.
Кабинет литературы такой же, как всегда – уютный, с присущим ему библиотечно-книжным запахом. Максим Михайлович включает чайник и начинает выкладывать продукты из пакета на мою парту. От разнообразия сладостей у меня разбегаются глаза, и учитель, поймав мой взгляд, довольно, как мне кажется, улыбается.
– Вы же не хотите сказать, – начинаю я, – что мы будем заниматься настолько долго?
Он смеется и протягивает мне пончик в матовой розовой глазури.
– Окулова-Окулова, – тихо произносит Максим Михайлович, – иногда мне кажется, что ты совсем ничего не понимаешь.
От неожиданности я едва не роняю угощение на пол. Я? Ничего не понимаю?
– Я не о твоих знаниях русского языка и литературы, – тут же объясняет учитель, перехватив мой взгляд. – Они практически безупречны.
– А о чем же тогда?
Я хмурюсь, а Максим Михайлович идет к уже закипевшему чайнику, оставляя мой вопрос без ответа. Все еще пытаясь понять, что он имел в виду, решаю помочь ему и достаю из тумбочки уже знакомую коробку с чайными чашками. Есть в этом всем что-то неуловимо уютное и теплое, и я вдруг осознаю, что хочу запечатлеть этот момент навсегда в своей памяти.
– Чему мы посвятим сегодняшнее занятие? – интересуюсь я, когда спустя пару минут мы с учителем сидим напротив друг друга с наполненными чаем чашками.
Максим Михайлович медленно разворачивает шоколадную конфету, освобождая ее от пестрого фантика.
– Поговорим о любви.
Я тут же качаю головой.
– Не лучшая тема, мягко говоря, – говорю я.
– Отчего же? – Максим Михайлович отправляет конфету в рот и, на секунду закрыв глаза, спрашивает: – Разве не все в литературе завязано на любви?
– Если поискать, можно найти достаточно много произведений, где вообще о любви нет ни слова, – огрызаюсь я.
Максим Михайлович поднимает брови, удивленный моей неожиданной резкостью. Понимаю, что следовало бы извиниться, но почему-то совсем не хочется этого делать.
– Я знаю, что ты влюбилась, и что это закончилось плохо.
Голос Максима Михайловича непривычно тихий, будто бы он не совсем уверен в своих словах. Я сжимаю чашку в руках и сквозь зубы спрашиваю:
– Откуда вы знаете?
Он тяжело вздыхает и берет в руки очередную конфету. Шелест фантика начинает меня раздражать, и я со свистом выдыхаю.
– Нетрудно догадаться.
– Я, кажется, просила вас, – напоминаю я, – не делать того, что вы делаете!
В конце фразы мой голос срывается на крик, и я вскакиваю со стула. Максим Михайлович делает то же самое. Секунда – и его руки оказываются на моих предплечьях, осторожно, но в то же время крепко удерживая меня на месте.
– Я хочу помочь тебе, – говорит он.
– Я помню! – пытаюсь отойти в сторону, но учитель не позволяет. – Но не понимаю, зачем вам это.
Максим Михайлович вздыхает, и перемещает свои руки. Теперь они у меня на плечах.
– Думаешь, – тихо произносит он, – я понимаю это сам?
И я, заглянув ему в глаза, понимаю, что он не лжет. Максим Михайлович – такой серьезный и взрослый, сейчас одержим помощью мне, но никак не может понять, зачем и почему ему это нужно.
– Знаете, – признаюсь я, – я просто не умею принимать помощь других людей.
Я снова опускаюсь на стул, придавленная тяжестью этого бесконечно тянущегося дня. Максим Михайлович протягивает мне очередную сладость – шоколадный батончик с кокосовой начинкой, и я тихо благодарю его:
– Спасибо. – В карих глазах зажигается огонек облегчения. – Максим Михайлович, извините, что в последнее время постоянно грублю вам.
– Ты не грубишь, Окулова.
– Просто я действительно влюбилась. – Слова застревают в горле, но я через силу проталкиваю их наружу, потому что что-то подсказывает мне, что сейчас это необходимо. – И это действительно закончилось не так, как мне бы хотелось.
Учитель понимающе кивает, наблюдая за тем, как я освобождаю батончик от упаковки. За окном уже темно, а свет в кабинете зажжен не до конца – освещена только половина.
– А как бы тебе хотелось, чтобы это закончилось? – задает неожиданный вопрос Максим Михайлович, глядя мне в глаза.
– Я бы хотела, – признаюсь я, – чтобы это вообще не заканчивалось.
Мое заявление звучит слишком пафосно, в лучших традициях дешевых сериалов, что вечно крутят по телевизору. Мне тут же начинает казаться, что Максим Михайлович, имеющий дело с высоким словом, начнет смеяться надо мной, но этого не происходит.
– Маша. – Я вздрагиваю, когда он произносит мое имя. – Рано или поздно ты поймешь, что часто наши самые сокровенные мечты и желания не сбываются. И это, поверь мне, иногда к лучшему.
– Вы ведь знаете, о чем говорите? – почему-то шепотом спрашиваю я. – Всегда знаете…
А учитель кивает. Я несколько секунд смотрю на свои руки, лежащие на коленях, и вдруг осознаю, что с этого момента все изменится. Не знаю почему. И не знаю как. Но я твердо уверена.
Уже ничего не будет так, как прежде.
Глава 12
Рита
– Уже ничего не будет так, как прежде.
Рита услышала тяжелый вздох сидящего рядом Егора и улыбнулась уголками губ. До конца урока оставалось несколько минут и, отбросив химические формулы в сторону, классный руководитель 11В – строгая и всегда уверенная в себе Ольга Матвеевна решила посвятить разговору о будущем ее подопечных после выпуска из школы. Ее слишком низкий для женщины голос звучал немного высокомерно, будто бы учительница выступала в Министерстве образования, а не разговаривала со своим классом.
Ребята слушали ее невнимательно – впереди еще целый год, организацией выпускного занимаются родители, а к ЕГЭ, как им самим казалось, они старательно готовятся и без нравоучительных речей Ольги Матвеевны. Даже Рита, всегда ловившая каждое слово учителей, сегодня не смотрела на классного руководителя. Все мысли девушки занимал предстоящий урок физики, а точнее, встреча с Игорем Сергеевичем после него, на которой Зуева должна предложить учителю идею для совместного номера.
Рита, проворочавшись полночи в постели, так ничего и не смогла придумать. Встав за два часа до звонка будильника, она попробовала найти что-нибудь в Интернете, но Всемирная паутина не удовлетворила ни одного запроса Зуевой. Все вокруг обсуждали предстоящие репетиции и концерт. Директор школы похвалил учеников за идею, обрадовав их своим решением не ограничивать темы выступлений.
Даже Егор уже успел договориться с Агнессой Илларионовной: они будут петь старинный романс. Рита, бросив печальный взгляд на друга, подумала о том, что окажись на ее месте кто-то другой, Игорь Сергеевич бы уже получил сотню предложений.
– Рит, – рука Егора коснулась ее плеча. – Звонок уже был.
Кивнув, девушка аккуратно сложила вещи в сумку и вместе с Егором вышла за пределы кабинета химии. Соколов что-то увлеченно рассказывал ей, но Рита никак не могла сосредоточиться на тех словах, что он произносил.
– У тебя все в порядке? – спросил Егор на подходе к кабинету физики. – Ты весь день молчишь, о чем-то думаешь…
– Ну, я всегда думаю, – попыталась отшутиться Рита, бросая взгляд на открытую дверь. – А любовью к разговорам я, кажется, никогда не отличалась.
Егор, закатив глаза, тоже посмотрел в сторону кабинета физики и спросил, улыбаясь:
– Спорим, Игорь Сергеевич опять открыл окно?
Учитель физики отличался особой любовью к проветриваниям, поэтому сквозняки гуляли в его кабинете даже зимой. Рита, вспомнив о промозглой погоде сегодняшним утром, пожала плечами. Махнув рукой, Егор переступил порог, тут же возмутившись:
– Игорь Сергеевич! Так и заболеть можно!
Учитель усмехнулся, продолжая сидеть на месте. Замешкавшись, Рита вошла в кабинет через несколько секунд после Егора, мгновенно ощущая прикосновение ветерка к обнаженным плечам – кремовая блузка без рукавов сегодня была явно не в кассу.
– Здравствуйте, Игорь Сергеевич, – тихо поздоровалась Рита, обняв плечи руками.
Физик, нахмурившись, быстро поднялся со стула и, за считанные секунды, добравшись до окна, закрыл его, перекрыв ветру путь в кабинет.
– Другое дело! – воскликнул Егор, не скрывая удивления.
Рита, едва заметно улыбнувшись, открыла учебник по физике. Она вдруг подумала о том, что Игорь Сергеевич закрыл окно из-за того, что увидел, как ей холодно. Какое-то незнакомое тепло заполнило все внутри, и весь мир, кажется, стал совсем неважным.
– … явно спит сегодня! – голос Олеси Афанасьевой донесся до Риты только после того, как одноклассница потрясла ее за плечо. – Зуева! Прием! Перемена не длится вечно!
Вздрогнув, словно от испуга, Рита постаралась сфокусировать взгляд на Олесе.
– Вы уже решили, что будете делать с Игорем Сергеевичем? В смысле, номер? – поинтересовалась девушка, и получила в ответ отрицательный кивок. – Отлично! Просто супер!
Олеся даже быстро-быстро хлопнула в ладоши, не скрывая удовольствия. Но, поймав на себе озадаченный взгляд Риты, успокоилась и объяснила:
– Семен Юрьевич, как и я, когда-то занимался бальными танцами! Мы решили станцевать румбу! А вы с Игорем Сергеевичем споете!
– Думаю, Афанасьева, вы забыли пригласить в этот разговор меня, – сказал физик, вставая из-за стола.
Олеся, густо покраснев, пробормотала нечто похожее на извинения. Рита взглянула на Игоря Сергеевича, вновь мысленно восхитившись удивительным цветом его глаз. Учитель, скрестив руки на груди, внимательно слушал то, что предлагала Афанасьева. За минуту до звонка девушка включила песню, под которую собиралась танцевать с физруком, и Игорь Сергеевич неожиданно засмеялся.
– Афанасьева, песня, несомненно, хороша, – улыбнулся он, – но она женская. И я, вы не поверите, не умею петь.
Судя по гримасе, исказившей лицо Олеси, она явно рассчитывала на другой исход этого разговора. Рите было трудно представить, что обладающий таким приятным голосом Игорь Сергеевич не умел петь.
– Подыщите себе других напарников, Афанасьева, – уже после звонка бросил учитель. – Итак, класс! Записываем новую тему – магнитный поток.