В Скандинавии расселение людей всегда определялось уникальной географией и топографией региона: скалистые фьорды Норвегии с пригодными для сельского хозяйства окраинами, величественные леса, озера и плодородные пахотные равнины Швеции, низинные земли Дании с богатым сельскохозяйственным потенциалом и непосредственным доступом к морю. После заселения и расчистки ценных сельскохозяйственных земель уклад жизни стабилизировался, и в регионе появилось множество отдельно стоящих усадеб и небольших деревень.
В V веке жизнь в Скандинавии была сосредоточена в длинных домах, составлявших традиционную основу местных поселений за тысячу лет до эпохи викингов. В усадьбах содержали разнообразный домашний скот, включая коров, овец и коз, а также лошадей и других домашних животных, например собак. В период Великого переселения народов, как и раньше, люди и животные часто жили под одной крышей – домашний скот размещали в одном конце постройки в хлеву, разделенном на боковые стойла, с центральным сточным желобом посередине. Тепло животных помогало обогревать постройку изнутри, хотя взамен людям, вероятно, приходилось мириться с запахом навоза и мокрых шкур. Во многих сельских районах Скандинавии и сейчас еще можно увидеть участки, огороженные невысокими стенами сухой кладки, которые в железном веке отделяли друг от друга соседние поля и обозначали дороги, по которым каждый день выгоняли на пастбище скот. Летом животные уходили пастись дальше в поля, поднимались на холмы и в горы.
Основными зерновыми культурами были ячмень, овес и, в значительно меньшей степени, пшеница. Также выращивали другие растения, например лен. Хозяйственные отрасли объединялись в единую циклическую систему: сено с полей служило пищей для животных, которые, в свою очередь, давали навоз для удобрения. В течение железного века эти несложные технологии совершенствовались, что привело к расширению сельскохозяйственной базы региона в IV и V веках и неуклонному росту населения. Расчистка земель под обработку продолжалась: археологические находки свидетельствуют о постепенном распространении сельского хозяйства в северных регионах. На самых плодородных землях, конечно, возникали самые богатые усадьбы, и их продукция – особенно излишки, пригодные для продажи, – имела непосредственное отношение к обретению власти и статуса.
В окраинных районах натуральное хозяйство опиралось на охоту и добычу морских ресурсов. Рыбу можно было сушить на зиму, также разнообразными способами использовали морских млекопитающих, таких как тюлени, моржи и киты. В лесах обитали североамериканский лось, медведь, птицы и мелкая дичь, которые расширяли рацион охотников и поставляли людям меха и шкуры.
Власть, более чем способная к организации скоординированных действий, существовала на Севере с доримских времен. Социальная стратификация, вероятно, возникла за много столетий до бронзового века, благодаря тому, что определенные группы имели возможность контролировать импорт сырья, которое использовалось для производства металла. Глубина социального расслоения продолжала расти. Ближе к концу римского железного века начали меняться погребальные обычаи, широко распространилась практика сожжения умерших, сохранявшаяся на протяжении всего дохристианского периода, пока в позднюю эпоху викингов ее не вытеснила новая вера.
Местные и региональные объединения скандинавов (подходящего наименования для них не существует – слова «племена» и «народности» не вполне передают суть) издавна взаимодействовали с Римской империей, особенно в южных областях. Имеются убедительные доказательства того, что в первые века нашей эры, на пике римского могущества, между отдельными областями Норвегии и галльскими провинциями существовали контакты и даже был до некоторой степени налажен торговый обмен. В Скандинавию проникали римские товары, такие как стеклянная посуда и изысканные предметы сервировки. Очевидно, предпочтение отдавалось статусным предметам, поскольку они, благодаря ассоциации с далекой императорской властью, распространяли на своих владельцев особое социальное достоинство. Проще говоря, считалось, что пить вино престижнее, чем пиво или мед.
На территории современной Дании также было обнаружено значительное количество импортированного римского оружия. Эта стратегия хорошо известна: Римская империя продавала вооружение не своим ближайшим соседям, а их соседям с другой стороны, что позволяло римлянам поддерживать порядок на собственной границе. О том, что эти общества были способны к достаточно масштабным боевым действиям, наглядно свидетельствует огромное количество актуального для того времени военного снаряжения, найденного в болотах Южной Скандинавии. Эти залежи были расценены учеными как подношения, адресованные, вероятно, сверхъестественным силам после победы над вторгшимся врагом. Некоторые из этих болотных кладов состоят из оружия и личных вещей, характерных для Западной и Южной Норвегии, что позволяет предположить, что нападавшие пришли именно оттуда. Трудно понять природу сообществ, способных организовать столь внушительные морские экспедиции, или определить, что ими при этом двигало, но представляется вполне правдоподобным, что к этому времени у них должна была сформироваться довольно развитая племенная или клановая система.
Некоторые ученые предположили, что воинские формирования, о которых рассказывают упомянутые клады, были организованы по образцу римской армии. Находки из датских болот, датируемые поздним римским железным веком, также указывают на то, что отдельные отряды из Швеции совершали набеги на датские острова и на полуостров Ютландия (крупнейшая часть современной Дании, соединенная с континентом). Наличие связей с Римской империей подтверждают и найденные статусные предметы, ввезенные из Рима, которые могли играть роль наглядных знаков высокого социального положения. Особого внимания заслуживает впечатляющая маска римского всадника из Хелльви на балтийском острове Готланд, которая, вероятно, была изготовлена в конце II века, но найдена в слоях VI века. Как и когда этот шлем, изначально предназначенный для участника римских кавалерийских парадов и конных представлений, попал на Готланд, остается загадкой, но тот факт, что этот предмет был уже очень древним к тому времени, когда оказался в земле, подразумевает, что он, вероятно, особенно ценился и пользовался уважением как символ статуса и власти своего владельца.
Многие скандинавы, служившие в войсках поздней Римской империи в качестве наемников-ауксилариев, попадали в подразделения, организованные по этническому признаку, то есть в отряды воинов, имевших общее происхождение. Постоянное перемещение этих потенциально агрессивных вооруженных групп туда и обратно через границы не только способствовало распространению римского влияния на Севере, но и создавало дестабилизирующий отклик внутри империи. У истоков многих «переселений», в сущности, стояли организованные иностранные ополченцы или как раз такие наемники-чужеземцы. Какая-то часть солдат всегда селилась в тех местах, где они были демобилизованы (или дезертировали), и времена заката Римской империи в этом смысле не были исключением.
Мощный импульс Великого переселения народов в Европе и последовавшие за ним демографические изменения были весьма ощутимыми. Но что на самом деле означало падение Западной Римской империи для Скандинавии в долгосрочной перспективе?
На протяжении всего римского железного века и до конца V века во всех областях наблюдается общая картина роста. Об этом свидетельствуют количество и размеры усадеб и деревень, вырубка лесов под сельскохозяйственные угодья, развитые торговые связи и внутренняя экономика. Но в какой-то момент все изменилось. Пытаясь обнаружить глубинные истоки путей развития общества, породившего культуру эпохи викингов, трудно (и часто неразумно) рассматривать отдельные события в отрыве от общих процессов того времени. Однако давно известно, что в VI веке н. э. на севере Европы произошло некое необычайно серьезное событие, о котором свидетельствует, по данным археологии, резкое изменение статистики выживания.
В конце V века и первой половине VI века, особенно ближе к его середине, наблюдается резкое сокращение количества поселений, захоронений и, в сущности, почти всех остальных признаков человеческой активности. Так, во многих регионах Центральной и Южной Швеции пришли в запустение многие поселения, часть которых существовала до этого не одну тысячу лет. Только на балтийских островах Готланд и Эланд оказались брошены более тысячи крестьянских хозяйств. То же самое произошло с кладбищами – ими перестали пользоваться тогда же, когда опустели поселения, к которым они относились. Богатые захоронения и развитая материальная культура предыдущего столетия также исчезли. Прекратилось производство керамики и многих других предметов массового потребления. Что особенно важно, согласно данным анализа пыльцы, на тех местах, где когда-то простирались возделанные поля, снова выросли леса. Нет никаких сомнений в том, что эти места были действительно оставлены и полностью обезлюдели.
Сходные перемены были обнаружены в символическом репертуаре скандинавского искусства, в быстром исчезновении бытовавших до этого веками стилей и декоративных элементов. Есть все основания полагать, что искусство железного века несло мощную смысловую нагрузку, и, следовательно, дело было не просто в перемене вкусов и моды на украшения. В это время в захоронениях появляется большое количество золотых дисков-брактеатов, также заметно меняются другие ритуальные практики.
В совокупности эти факторы демонстрируют явный разрыв с прежним образом жизни, фундаментальные отличия не только в характере расселения и экономических моделях, но и в убеждениях – в структуре разума. Мы можем сказать, что этот комплекс признаков наглядно свидетельствует о каком-то кризисе в конце периода Великого переселения народов, – но что на самом деле произошло и каков был результат? Что могло вызвать в жизни скандинавов такие глубокие перемены?
Слишком мало оснований считать, как когда-то предполагали ученые, что в период Великого переселения народов человеческая экспансия зашла слишком далеко: дело явно было не в чрезмерной эксплуатации природных ресурсов или перенаселении. На самом деле крестьяне раннего железного века, как и следовало ожидать, имели богатейший опыт взаимодействия с окружающей природой и хорошо знали ее потенциал. Они чередовали посевные культуры, столетиями использовали приусадебные и отдаленные участки земли, пользовались природными удобрениями и сочетали производство зерновых с масштабным животноводством, адаптированным к северному климату. Конечно, в этой модели имелись региональные отличия, обусловленные особенностями местной погоды и рельефа. То, что подходило для людей на залитых солнцем лугах в одной долине, могло оказаться непригодным для их соседей на противоположном склоне, где дольше держалась холодная тень. Очевидно, разные регионы Скандинавии следовали каждый своим путем, на который влияли не только условия окружающей среды и способы добывать пропитание, но и особенности местной политики.
Некоторые ученые предполагали, что усиливающаяся дестабилизация была вызвана военными действиями на континенте – борьбой фракций, вспыхнувшей там, когда власть Рима окончательно пришла в упадок. Сходную картину мы можем наблюдать на примере других конфликтов того времени: военные отряды, привыкшие к щедрым выплатам и активным боевым действиям, оказавшись предоставленными сами себе, иногда оборачивались против тех правителей, которые их наняли, или возвращались на родину и начинали активно искать неприятностей. В таких ситуациях возникает риск появления множества мелких военных вождей и своего рода гангстерской культуры, когда небольшие, но эффективные отряды полубандитского характера подрывают работу социальных институтов и сеют хаос среди мирных жителей. В культуре, не имеющей традиции официального историописания, даже самые глубокие травмы могут относительно быстро изгладиться, почти не оставив после себя материальных следов. Однако известно, что такие военные отряды действительно кочевали по Северу, и, вероятно, какое-то их количество заходило в Скандинавию. Недавно открытое место массового убийства в крепости Сандби-Борг на острове Эланд – уникальное свидетельство разбойных набегов, которые в действительности были, по-видимому, гораздо более распространенным явлением. Целые системы укреплений были воздвигнуты в этот период в прибрежной полосе от датского Борнхольма до Готланда, и дальше в глубь страны. Эти места часто страдали от нападений и поджогов – очевидно, зона конфликта простиралась от пролива Скагеррак до Центральной Швеции.
Другие исследователи предполагали, что решающую роль сыграли пришедшие с Кавказа гунны. Их вторжение во главе с Аттилой в Европу в начале V века принесло не только хаос и насилие, но и всевозможные новые веяния, в том числе в области искусства и философии. Считается, что гунны оставили особенно заметный след в религии, при этом проводятся параллели между некоторыми аспектами верований скандинавов и степных культур. К неспокойному VI веку апогей могущества гуннов остался далеко в прошлом, но примечательно, что память о них продолжала жить даже после окончания эпохи викингов. Вероятно, есть причина, почему Орда занимает такое видное место в легендарных сагах.
Другим фактором упадка, скорее всего, стал обрыв связей в сфере международной торговли и коммерческой экономики – даже вполне устойчивые системы могут пострадать, лишившись доступа к источникам внешнего снабжения (особенно если это происходит внезапно). Разрушение этих связей также наблюдается в конце V и VI веке.
Ученые долгое время тяготели к крайностям в интерпретации событий VI века, то представляя эти годы как кризис почти катастрофических масштабов, то, наоборот, подчеркивая устойчивость и преемственность развития в этот период. Эти крайности не только излишне упрощают проблему, но и подразумевают, что всюду царили одинаковые условия и что все местные общины в разных регионах реагировали на события одинаково. Конечно, это было далеко не так. Также важно подчеркнуть, что «внезапный» упадок, о котором свидетельствуют археологические данные, иногда может быть результатом неточной датировки и хронологии и что процессы могли разворачиваться на протяжении десятилетий, а может быть, и дольше. Оставленные кладбища могли быть связаны с изменениями в поведении людей, а не с демографическими факторами, – такие вещи бывает трудно прочитать. Если речь идет о поселениях или кладбищах, следует также учитывать, что «упадок» мог на самом деле быть реорганизацией. Но, так или иначе, нет никаких сомнений в том, что в это время общество переживало какие-то серьезные трудности. Так называемый кризис эпохи Великого переселения народов, очевидно, должен был иметь ряд причин, действовавших в совокупности и сохранявших силу достаточно долгое время.