Некоторые упоминания о полигинии встречаются в корпусе древнескандинавской литературы. Эддическая «Песнь о Хельги Хьёвардссоне» начинается с пролога, описывающего четырех жен короля. В «Саге о короле Харальде Прекрасноволосом» говорится, что у него «было много жен», и в том же отрывке перечислены имена трех из них. Далее уточняется, что он мог жениться в очередной раз лишь при условии, «что отошлет прочь девять своих жен». Скальдический стих рассказывает о разных районах Норвегии, откуда были родом эти женщины, а из предыдущих глав становится ясно, что кроме жен у короля были также наложницы. В «Саге о Харальде Суровом (Сигурдссоне)» также есть краткое упоминание о том, что король взял вторую жену.
Обычай многоженства совершенно недвусмысленно подтвержден исландскими юридическими источниками и существовал долгое время после принятия христианства (вряд ли это было нововведение, принесенное христианской церковью). Один законоговоритель (обязанностью которого, как следует из названия, было дословно запоминать и декламировать законы) был одновременно женат на женщине и ее дочери. Папа был вынужден дважды направлять послания к исландскому духовенству, протестуя против этой практики (распространенной в том числе и среди самого духовенства), но даже в XV веке священников еще продолжали хоронить вместе с многочисленными женами и детьми, как, например, в Скридуклаустуре. Этот обычай носил эвфемистическое название bi-fruar, что переводится примерно как «побочные жены». Два исландских епископа были удостоены канонизации в числе прочего и потому, что они были единственными во всей стране священнослужителями, соблюдавшими целибат. Брак, как один из главных инструментов власти, всегда стремились взять под контроль, поэтому в правящем классе многоженство просуществовало намного дольше, чем среди простых людей.
Корпус надписей на рунических камнях поздней эпохи викингов из Центральной Швеции включает множество текстов, где упоминаются супружеские отношения, но почти нигде в них не названо больше одной жены. Звучит противоречиво, но на самом деле это не так. Во-первых, ясно, что полигинные браки почти всегда имеют внутреннюю иерархию, сравнительный статус жен в которой неодинаков, и нет никаких оснований полагать, что в надписях, где речь зачастую идет о наследстве и земельных правах, будет упомянут кто-то, кроме «главной жены». Во-вторых, что еще важнее, почти все шведские камни относятся к XI веку (конец эпохи викингов) и обычно имеют вполне ясный христианский контекст. Учитывая недвусмысленное, закрепленное законом отрицание церковью многоженства, было бы удивительно, если бы в надписях на камнях действительно упоминались такие отношения. Есть только два исключения – надписи на камнях из Уппинге в Содерманланде и из Бракста в Уппланде, – в которых говорится о двух женах одного мужчины. В надписях на камнях из Центральной Швеции упоминаются многочисленные сводные братья и сестры, предположительно от разных родителей, что вполне согласуется с тем, что один каменный памятник обычно устанавливали на средства нескольких семей. Совсем другую картину рисуют надписи на юге Швеции, где христианство распространилось намного раньше и где установку камня чаще всего оплачивал только один человек.
За рамками брака и предшествующего ему обручения существовала еще одна разновидность официальных отношений – конкубинат, имевший большое значение в контексте сексуальной политики. Существовали разные категории конкубината, которые оформлялись в виде устной договоренности и имели в каждом случае собственный словарь. Сюда относились любовные связи, организованные с целью объединения могущественных семей и укрепления политических связей, или в рамках комплекса взаимных обязательств, занимавшего центральное место в общественной жизни скандинавов. Прочие виды этих отношений, по сути, сводились к сексуальному партнерству, в некоторых случаях построенному на основе изначально возникших (или появившихся со временем) теплых чувств.
Женщины эпохи викингов формально не инициировали и не управляли развитием этих отношений, хотя, возможно, в некоторых случаях они способствовали формированию более или менее одобряемой обществом эмоциональной привязанности за пределами брака, нередко заключенного без любви. Тем не менее из юридических кодексов ясно, что мужчины (которые писали законы) отводили себе в подобных отношениях главенствующую роль. Более того, женщина, которая становилась наложницей, теряла для своей семьи право получить выкуп за невесту, поскольку она не выходила замуж, но все же была «сговорена».
Характерно, что у мужчины одновременно могло быть не только больше одной жены, но и больше одной наложницы. При этом каждая из участвующих в этих отношениях женщин, независимо от своего статуса, была связана только с одним мужчиной. В родовых сагах, хотя их не всегда можно назвать абсолютно надежным источником, также упомянуты несколько случаев подобных отношений. В «Саге о людях из Лососьей долины» женатый мужчина покупает невольницу, чтобы сделать ее своей наложницей. В «Саге о людях из Ватнсдаля» другой женатый мужчина официально имеет сексуальные отношения с наложницей, которая позже рожает от него ребенка. В «Саге о Ньяле» главный герой открыто признает перед женой свою добрачную связь, и на сцене опять же появляется ребенок от этого союза.
Женщин могли принудить к сожительству против воли, хотя формально это считалось незаконным. Бывали случаи, когда местные правители похищали дочерей своих арендаторов либо не оставляли им другого выбора, кроме как отдать женщин. Обычно женщин удерживали какое-то время, а затем отпускали. Выдвигались предположения, что это была демонстрация силы со стороны знати – разновидность рэкета, вымогательства под предлогом защиты или даже что арендаторы пытались таким образом подольститься к землевладельцам (известны случаи, когда крестьяне недвусмысленно предлагали своих дочерей королям). Поэтические источники позволяют с той же степенью уверенности предположить, что эта практика могла иметь отношение к обрядам плодородия, за которое местный правитель отвечал как представитель богов. Реальность вполне могла быть где-то посередине между этими вариантами и меняться в зависимости от обстоятельств, но в любом случае согласие женщины в расчет не принималось. Появившееся тогда обобщающее наименование наложницы, frilla, просуществовало до раннего Нового времени в качестве пейоратива, подразумевающего сексуальную доступность, распущенность или даже открытую проституцию, – все это на условиях, продиктованных мужчинами.
Обращенные в рабство женщины тоже могли стать наложницами, что в какой-то степени (но, вероятно, не слишком большой) защищало их от сексуального насилия, нередко составлявшего неотъемлемую часть их жалкого существования. В сагах упомянуты несколько женщин, которым удалось использовать такие отношения как ступеньку к лучшей жизни – например, в «Саге о людях из Лососьей долины» знатная женщина из Ирландии по имени Мелкорка, захваченная во время набега и ставшая рабыней, в конце концов выходит замуж в Исландии. В «Беовульфе» величавую датскую королеву Вальхтеов, хозяйку дворца Хеорот, повсюду незримо сопровождает напоминание о тех временах, когда она была всего лишь захваченной в бою пленницей: по мнению некоторых исследователей, ее имя означает «чужеземная рабыня».
Кроме брака и сожительства, дававших начало новым родственным связям, в социальных отношениях эпохи викингов имелся еще один компонент, в более поздних письменных источниках носящий название vinátta. Это слово буквально означает «дружба», но в те времена оно имело несколько иные коннотации и отличалось от нашего современного понятия. Древнескандинавские vinr, друзья (в современных скандинавских языках тоже есть слова venner и vänner), были не только близки как братья по оружию – их объединяли сложные связи примерно того же характера, что и признанные обществом узы родства. Специфика и роль этой дружбы в жизни общества особенно заметны с X века, но ее основные законы прослеживаются уже в начале эпохи викингов. Эти социальные сети состояли исключительно из мужчин, однако у них был и женский аналог: женщина тоже могла опереться на свои связи и поддержку подруг.
Дружба у викингов служила еще одним способом заручиться взаимной помощью при отсутствии в обществе иных надежных гарантий поддержки и безопасности. Возникающие в результате частично перекрывающие одна другую социальные сети служили ключевым фактором относительно мирного общественного сосуществования. Дружбу скрепляли дарением подарков, например, правитель одаривал своих приближенных, что влекло за собой установленную законом обязанность отплатить взаимностью.
Ключевым элементом этих отношений (для мужчин) было взаимное заступничество, которое понимали не только как защиту непосредственно в битве, но и в целом как необходимость заботиться об интересах друзей. Это позволяло поддерживать друг друга во время судебных разбирательств, но вместе с тем это подпитывало сложную динамику вражды. Мужчина мог быть связан с правителем клятвой верности и подчиняться законам насилия, пронизывающим зальную культуру. Однако если перед началом сражения замечали, что в войске противника находится друг этого человека, то, по данным некоторых источников, враждующие стороны могли сделать попытку договориться о перемирии, чтобы избежать щекотливой ситуации, не заставляя друзей сражаться один против другого и не подвергая испытанию прочность их клятв по отношению друг к другу и к вождям, что никому не принесло бы пользы. Система официальной дружбы существовала также между вождями и королями и распространялась даже на богов.
Семья, независимо от ее состава, предполагает семейную жизнь и ведение домашнего хозяйства. Основной единицей поселения в Скандинавии эпохи викингов была усадьба, garðr или gård, уже знакомое нам понятие, обозначающее замкнутое жилое пространство. Именно здесь происходили почти все события в круговороте сельской жизни, мало отличавшейся от жизни в следующие века. В некоторых эддических поэмах сохранились примеры незамысловатой философии, нечто вроде афоризмов о жизни на земле. Процитируем «Речи Высокого»:
В усадьбе обычно имелось центральное строение – прямоугольный длинный (или не слишком длинный) дом, чаще всего деревянный. Крышу поддерживали вертикальные опоры, образующие внутри три прохода, стены были сделаны из плетня (сплетенных гибких веток), обмазанного глиной. Дерева в регионе было вдоволь, и в домах у некоторых состоятельных людей стены делали из цельных досок, закрепленных горизонтально между столбами либо вертикально на поперечных балках. Если была возможность, нижнюю часть стены складывали из камня, чтобы защитить дерево от земляной сырости. В районах с более суровым климатом остро стоял вопрос сохранения тепла, и стены были толще, с каменной сердцевиной, обложенные тяжелыми кусками дерна. Ими же могли выстелить крышу. Для защиты от непогоды также использовали древесную кору, которую укладывали под соломенную кровлю. По-настоящему богатые люди могли позволить себе покрыть крышу своего высокого зала деревянной черепицей.
В этом общем помещении происходила большая часть повседневных дел – здесь ели, спали, занимались домашними ремеслами. Обстановку можно было легко поменять, принеся постельные принадлежности и расстелив одеяла или, наоборот, быстро убрав вещи. Если требовались дополнительные места для сидения, приносили несколько простых табуретов. Имущество хранилось в надежно запертых ящиках и сундуках (замки – частая находка при раскопках) или в мешках. Мясо и травы сушили под крышей или коптили на огне. Разнообразные вещи убирали на платформы, пристроенные к стропилам, – это был не столько полноценный второй этаж, сколько удобное место для хранения. Продукты держали в бочках и часто в них же консервировали.
Центральная «гостиная» жилых домов – будь то обширное пространство зала, тесная хижина или городское жилище – была плохо освещена даже днем. Свет проникал через дверь, в очень редких случаях через маленькое окошечко, затянутое кожей или закрытое ставнями, или падал через дымовое отверстие. Внутри могли зажечь масляные лампы, сделанные из глины, камня или металла и дававшие мягкий слабый свет, – их ставили на плоскую поверхность или вешали на гвоздях на стены. Основным источником света и тепла служил очаг в центре, со всех сторон обложенный камнями для надежной защиты от искр – пожар представлял большую опасность для любых деревянных строений.
По вечерам очаг становился всеобщим местом сбора. Это было главное пространство для приготовления пищи – готовили в глиняных сосудах, которые ставили прямо в тлеющие угли, на решетке или на железных сковородках, в котлах, подвешенных над очагом на цепях или треногах. Глиняная посуда была в основном очень простой, но в некоторых домах пользовались более качественной славянской чернолощеной керамикой. В богатых домах попадалась керамическая посуда с континента, особенно из Германии, доставленная по суше через датскую границу, – глазурованные кувшины, миски, подобие сита и даже керамика из Рейнланда, украшенная серебристой фольгой, которая красиво блестела, особенно если ее намочить.
Обычно люди собирались поесть вокруг умиротворяющего огня очага. Почему-то, когда речь заходит о застольной культуре викингов, мы до сих пор представляем себе что-то вроде сцены в таверне из фильмов про Средневековье, где все безудержно пьянствуют, хохочут во все горло и рвут зубами куски мяса, а на заднем плане обязательно происходит драка. Реальность была совсем другой, и в ней присутствовала разнообразная и изысканная кухня.
Умению вести себя за столом придавали большое значение. Каждый живущий в эпоху викингов носил с собой карманный нож – небольшой утилитарный предмет для повседневных нужд, особенно для еды. Ножи имели самое широкое распространение и встречаются почти в каждом захоронении. Отдельные образцы могли быть богато украшены, но все они имели одно и то же практическое назначение. Не менее важным инструментом был точильный камень. Счет таких находок тоже идет на тысячи – это были маленькие прямоугольники из камня, часто с отверстием и петлей для подвешивания. Большинство из них очень простые, но попадаются и сделанные из полосатого разноцветного сланца, выбранного не только за функциональность, но и за красоту. Независимо от внешнего вида, точильные камни оставались важной составляющей повседневного набора инструментов.
Большие длинные вилки с двумя зубцами использовали для подачи мяса из котлов и других больших кухонных сосудов, но вилки как индивидуальный столовый прибор не были известны. Ложки и черпаки делали из дерева или рога и часто украшали. Еда по большей части была жидкой или полужидкой, в виде густых бульонов и рагу, каш и похлебок.